— Невооруженным глазом нет, — признал Барнаби. — Но это не значит, что в лаборатории его не найдут. Повисла долгая пауза. Оглядев подчиненных, старший инспектор почувствовал, как улетучивается их радостное волнение. Он ясно прочел на лицах: если бы парень вступил в это пятно, сразу видно было бы. Да, его слова поубавили энтузиазма, разочаровали. Что ж, он не виноват. Что есть, то есть. — Ясное дело, мерзавец обеспечил себе алиби? — предположил Григгс. — Говорит, что все это время дергал сорняки в саду за домом. — Кто-нибудь видел его за этим занятием? — К счастью, нет. Небольшая, но удача. Барнаби рассказал, как они с Троем убили полчаса, вливая в Лайонела черный кофе, пока наконец не добились от него нужной информации. — Кажется, Лайонел в своем кабинете трудился над речью для похорон Чарли Лезерса. Преподобный давно не практиковался, так что это отняло у него добрых полтора часа. Окно кабинета выходит на задний двор. Кто-то присвистнул, кто-то поднял брови, кто-то ограничился недоверчивым взглядом. — Этот Джексон просто фокусник! А что, если бы старик стал искать его? — О, состряпал бы какую-нибудь сказочку насчет того, что крепко уснул или ходил за покупками в деревню. Лоуренс каждому слову его верит. — Придурковатый? — Это мягко сказано. — И когда же Джексон вернулся? — Он точно был уже дома где-то в половине третьего. И зазвал к себе Валентина Фейнлайта. Улыбки, издевательские «ух ты!», грубые и совсем не смешные жесты, а также простое пожелание, чтобы эта парочка прыщей отправлялась в задницу друг к другу. — Я не знал, что Джексон — гей, — сказал констебль Филлипс. — Он не гей, — ответил Трой, таким глухим от ненависти голосом, как будто его душили. — Просто сдает кое-что в аренду тому, кто больше предложит. — Это переводит романтические видения Эвадны Плит в совсем другую плоскость, — заметил Барнаби. — Помните, она видела, как Фейнлайт околачивался ночью в саду у Лоуренсов? — И она подумала, будто он сохнет по Карлотте, — напомнила Одри Брирли. — Он, вероятно, просто без ума от Джексона. — Да, — согласился Барнаби. — Но, будем надеяться, не настолько, что готов лгать ради него. — Вы имеете в виду — прикрывать Джексона? — Насчет времени уже есть некоторые разногласия. Фейнлайт думал, что пришел в квартиру над гаражом около половины четвертого. Джексон сказал, что это было ближе к трем. — Ну, естественно, он будет так говорить, — констебль Филлипс выглянул из своей скорлупы и стал вполне различим на фоне стула. — А он вообще понимает, что на кону, этот Фейнлайт? — спросил Григгс. Барнаби покачал головой. — А это важно, — заметила Марлин. — Вот погодите, когда он узнает, в каком деле обеспечивает дружку алиби… — Итак, мы подходим к самому животрепещущему вопросу, — заключил Барнаби, — от которого все, буквально все, будет зависеть. — Как он добрался обратно? — сказал сержант Трой. И вдруг увидел, что на мобильный пришла эсэмэска с паркинга. — Именно. В дежурке заговорили. Все обменивались идеями и предположениями, скрипели стульями, поворачиваясь к оппоненту или соратнику. — Такси он не стал бы брать, это точно. — Ну, это тупым надо быть… — Автостопом не рискнул бы? Возгласы «я тебя умоляю!» и «ну ведь договорились, кажется, что он не тупой», «хозяин машины его бы запомнил». — А угнать? — Ему бы пришлось бросить ее на краю деревни. — Ну, как-то же он добрался. За полчаса не пройдешь двадцать миль. — Доехал на велосипеде, разумеется, — сержант Трой, победоносно улыбаясь, перекрыл своей репликой общий гомон. — Мы ведь уже получили сводку по кражам, верно, сэр? Барнаби достал из папки на столе лист формата А4 и помахал им с тем же самодовольством, с каким повар по телевизору достает из духовки блюдо, которое приготовил заранее. — Сегодня в Каустоне украдены три велосипеда. Детский горный, туристский, на котором какой-то старикан добирался до своего участка, и, наконец, «пежо лидер спринт», оставленный около кафе «Мягкая туфелька». Это легкий велосипед. Ехать на нем можно быстро. И я думаю, это как раз то, что мы ищем. Несколько офицеров были раздосадованы таким фокусом. Если шеф уже раскопал это и все проверил, почему было не сказать сразу? Барнаби улыбался, не обращая никакого внимания на их недовольство. Если время позволяло, он никогда не отказывал себе в удовольствии дать команде поработать мозгами. — Вообще-то, рискованно, сэр, — усомнилась сержант Брирли. — А если бы он не нашел велосипеда? — Не мог не найти. Начнем с того, что у центра «Хэлфордс»[44] всегда стоят несколько штук для рекламы. Возможно, он туда и шел, когда ему попался «пежо спринт». — Идеально, — оценил Григгс. — Быстрый, легко избавиться, если нужно, легко спрыгнуть и спрятаться. — Вот именно, — согласился Барнаби. — Велосипед должен быть где-то поблизости. С утра отправим людей искать его. — А вдруг к этому времени Джексон придет за ним, чтобы избавиться от улики? — Надеюсь, что попытается. В доме мой человек. Отныне куда Джексон, туда и мы. Не было никакого смысла рассказывать подробно о проблемах, с которыми он столкнулся, чтобы организовать слежку, хотя бы временно. Людям, в чьих руках находились бразды правления и кошелек, его уверенность казалась всего лишь подозрением, не подкрепленным никакими фактами. Службу наружного наблюдения подключили с большой неохотой, предупредив, что будут контролировать ситуацию каждые двадцать четыре часа. В это же время завтра Джексон опять будет свободен как птичка. Если это случится, решил Барнаби, поставлю там своего человека и буду спокоен. — То есть мы хотим подстегнуть его, сэр? — спросил Чарли Эгнью. — Нет. Пусть пока погуляет. Пока нам нечего ему предъявить. — Поверх голов подчиненных Барнаби мрачно обозрел противоположную стену с обширной панорамой снимков, демонстрирующих искалеченные останки Чарли Лезерса. — Когда я возьму этого мерзавца, он уже не выскользнет. Луиза собиралась ложиться. Она уже с час собиралась и могла собираться еще час, потому что все эти сборы были совершенно бесполезны. Она не уснет. Вполне можно было бы и не ложиться, не снимать бархатного кремового халата, а по-прежнему сидеть, свернувшись, в глубоком кожаном кресле. Кресло было безупречной овальной формы, без подлокотников и ножек, оно свисало на шелковых шнурах со стеклянной балки под крышей дома. Легкие покачивания взад-вперед иногда расслабляли ее, погружали в приятную дремоту. Но не сегодня вечером. Сегодня понадобился бы гений фармацевтики или еще не созданный опиат, чтобы дать отдых ее измученному сознанию. Ей хватило бы и жутких новостей про Энн. Услышав, что произошло, Луиза живо представила себе боль и ужас Энн, поняла, насколько та сейчас близка к смерти. Да, уже этого Луизе хватило бы. Но было кое-что еще… Вэла новости потрясли поначалу. Он искренне расстроился. Но позже, вечером, после звонка из дома викария, над всеми чувствами его возобладало негодование, даже ярость. — Боже всемогущий! Да когда же они оставят в покое беднягу? — О чем ты? — Об этих чертовых полицейских. Они будут травить и травить его, пока у него не кончится терпение. — Кого? — Конечно, она прекрасно понимала кого. — И тогда от отчаяния он сорвется и бросится на них. Возможно, тоже оскорбит их в ответ. Прямо вижу, как они потирают свои мерзкие ручонки, как отправляют его обратно в тюрьму! — Валентин в упор смотрел на сестру, и по его лицу было видно, что он-то уже в отчаянии. — Бедный Жакс, — быстро проговорила Луиза. Она чуть не забыла свою роль, ту, что совсем недавно начала играть. — Что на этот раз? — Все как обычно. Стараются повесить на него то, чего он попросту не мог совершить. — Это ведь не… — Луизе пришлось лихорадочно искать себе опору, и она почти упала в кресло. — Да, конечно, нападение на Энн Лоуренс. Они даже забрали одежду, в которой он был в то время, когда на нее напали. — О нет! — Луизе стало по-настоящему дурно. — Вэл, но этого не может быть. — Разумеется, не может! Он был в доме викария весь день. Но попробуй убеди их в этом! — Он наконец заметил, как ужасно побледнела сестра. — Прости, Лу. Я эгоистичный идиот. Она же была твоей подругой, да? — Да. — Теперь Луиза в этом уже не сомневалась. Энн была ее подругой. Как она могла когда-либо думать иначе? — Принесу тебе бренди. Луиза вспомнила, что уже пила бренди. Влила его в себя как воду, и с тем же эффектом. Едва оправившись от потрясения и найдя в себе силы встать, она извинилась и пошла наверх. Приняла ванну, завернулась, все еще дрожа, в кремовый халат и вот теперь бесконечно раскачивала кресло в ритме своего отчаяния.