— А теперь мне действительно пора. В десять тридцать я должен быть в суде по делам несовершеннолетних. — Почему для тебя проблемы других людей всегда важнее наших собственных? — Это особый случай. — Я — особый случай. — Я вернусь не поздно. — Позвони им. Скажи, что твоя семья переживает кризис. — Я не могу этого сделать. — Тогда это сделаю я. — Нет! Лайонел так поспешно выпалил это «нет» и так быстро снова сел, что Энн поняла: насчет суда он соврал. В ней зародилась искра жалости к нему, но она не позволила искре разгореться. Слишком многое было на кону. Энн сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Ее переполняли чувства, но сумеет ли она найти слова, чтобы их выразить? Самое важное было помнить, что пути назад нет. И вперед — тоже, если это «вперед» значит ступить на прежнюю, утоптанную, убивающую в ней живую душу дорогу. — Лайонел, я приняла решение. Мне кое-что надо тебе сказать, и надеюсь, ты меня выслушаешь. Лайонел решил брать пример с Иова. Долготерпеливый Лайонел со стеклянными, не видящими собеседника глазами и неуклюже барабанящими по костлявым коленям пальцами. — Во-первых, я больше не хочу, чтобы здесь жили чужие. — Ну, это не новость. — Тон был снисходительный, с напускной веселостью. Видимо, он надеялся урезонить ее. — Ты так с ними обращаешься… — Как бы то ни было, содержать дом из девяти комнат и такой большой сад мне не по средствам. — Помощь ничего не стоит… — Этот дом разваливается на куски. Я не могу себе позволить содержать его. Королевское «мы» она твердо решила не употреблять. Лайонел не приносил в семью денег с тех пор, как добровольно отказался от сана, а с ним — и от жалованья, и она не станет притворяться, что это не так. — Но у нас есть положение в деревне… — Что ты знаешь об этой деревне? — Энн посмотрела в окно на кедр, который был частью ее существования с самого рождения, и решимость пошатнулась. Но на свете есть другие деревья, сказала она себе, и за свободу всегда надо платить. — Дом викария придется продать. — Ты не можешь так поступить! — Почему? Он принадлежит мне. — «Слава богу! И слава богу, что я никогда не подпускала Лайонела близко к своему трастовому фонду. Какой ужас… — промелькнуло в голове у Энн. — Вся моя жизнь разваливается на части, а я думаю только о том, будут ли у меня деньги. Но, в конце концов, — осознала она вдруг, — о любви тут никогда речь не шла». — А где мы будем жить? Или ты не подумала о таком пустяке? — Я надеюсь найти работу. Может быть, выучиться на кого-то. — В твоем-то возрасте? — Мне всего тридцать восемь. — В наше время люди в сорок выходят на пенсию. — Он саркастически усмехнулся. — Сразу видно, что тебе никогда не приходилось сталкиваться с реальной жизнью. Энн почувствовала в его словах неподдельную злобу. Оно и понятно. Не только ее мир трясет. И все же это шок — понять, что человек, которому ты отдала почти половину жизни, не испытывает к тебе никаких добрых чувств. — Однако, — продолжал Лайонел, надувшись, — ты не ответила на мой вопрос. А я тебе могу сказать, не раздумывая, что далеко отсюда мы переезжать не можем. Моя работа должна и будет продолжаться, даже если я больше не смогу давать убежище тем, кто в нем нуждается. — Не понимаю почему, — ответила Энн, подвигнутая к прямоте его беспечной уверенностью, что они и дальше будут весело бежать в одной упряжке. — Тебе просто придется подыскать себе достаточно просторное жилье. — Подыскать… жилье… — С лишней комнатой. — Что? — недоумение Лайонела рассеялось, наступило тревожное понимание. — Ты же не хочешь сказать… — Ты меня не слушаешь, не так ли, Лайонел? Всего две минуты назад я сказала тебе, что давно несчастлива. Долгая пауза. — Ну что ж, наверно, мы должны как-то это исправить? — промямлил Лайонел, прибавив неуклюжее пробное «дорогая». Энн раздраженно поморщилась от этой натужной попытки подлизаться. — Слишком поздно. — Понятно. — И тут Лайонел стал постепенно раздуваться от возмущения. Казалось, еще немного, и он взлетит к потолку. — Так вот, значит, какова награда за мою преданность, за то, что я всю жизнь служил тебе? К несчастью, в этот момент взгляд Энн зацепился за часы из черного дерева и золоченой бронзы на каминной полке. И она уже видела, как пересекает комнату, берет часы и вручает их Лайонелу с наилучшими пожеланиями к выходу в отставку. Рот ее покривился, ей пришлось закусить нижнюю губу. Она закрыла лицо рукой и отвернулась. — Я рад, что в тебе осталось хоть что-то доброе, Энн. — Вновь обретя твердую почву под ногами, Лайонел с видом оскорбленного достоинства двинулся к двери. — Еще кое-что, — сказала Энн, услышав, как поворачивается дверная ручка. — Я хочу, чтобы этот человек съехал из квартиры над гаражом. — Без Жакса я не могу никуда добраться, — твердо ответил Лайонел. И тут же радостно нанес удар: — Тебе придется водить машину. — Не будет никакой машины, Лайонел. __________ Кемаль Махуд, которому Барнаби позвонил на мобильный, назвал ему адрес своего офиса: Келли-стрит, 14а, недалеко от Кентиш-таун-роуд. Он оказался жилистым человечком с гладкой оливковой кожей, почти лысым, зато с пиратскими усами — двумя шелковистыми прядями, напомаженные концы которых загибались изящными запятыми. Домовладелец из кожи вон лез, стараясь быть полезным, чем всерьез насторожил Троя. — Арендатор первый класс — мисс Райан. Первый класс. Никаких проблем. Рента оплачена. Точно в срок. — Она была воровка, мистер Махуд, — сказал Трой. — Когда полиция вошла к ней в дом, там обнаружили краденое. — Ах! — Похоже, он действительно чуть не задохнулся. — Просто не верится. Такая милая девушка. — Вы ее знали? — Боже мой, нет. Видел один раз. Она мне залог, аренду за три месяца, я ей ключи. Две минуты — и готово. — А теперь я хотел бы, чтобы вы дали ключи мне, — объявил Барнаби. — Нам нужно войти в квартиру. — Разве она вас не впустит? — Мисс Райан исчезла, — проинформировал сержант Трой. — Но за квартиру заплачено. Еще за две недели. — Это нас не касается. Мы вернем ключи, не волнуйтесь. — Не проблема. — Три четверти стены занимала огромная доска с гвоздиками, на которых висели ключи, снабженные аккуратными бирками. — Всегда рад помочь. — Скользкий проходимец, — определил сержант Трой, залезая в «астру» и проталкивая ключ в замок зажигания. — Эти иностранцы! Практически всем тут заправляют. — Смотри не задень цветочный фургон. Пока они медленно ползли по Уайтчепелу мимо лотков, с которых торговцы из Бангладеш продавали экзотические овощи, спелые манго, сверкающие сари и кастрюли, Барнаби стал выискивать, где бы остановиться на ланч. — Ой, глядите, шеф! Может, здесь? — Смотрите на дорогу. — Это же «Слепой нищий»[32]! Тут-то все и произошло. — Почти тридцать лет назад. — Ну, можно здесь? Ну пожалуйста! Трой так жаждал попасть в легендарный паб, что теперь был просто сокрушительно разочарован. Уютное, светлое, чистое заведение. Красивый ковер, приличная обстановка. Есть даже садик с белой летней мебелью под темно-зеленым навесом, сдвинутым на одну сторону. Погода была хорошая, так что сюда, под навес, им и принесли здоровенные сэндвичи с говядиной и по кружке пива «раддлс». — Ну у тебя и физиономия! — рассмеялся Барнаби.