Сними обиды груз. – И что, даже поменяться нельзя? Неужели Иисус обидится, даже если Кора сменяет новых кукол на другие игрушки? Или, может, на книги? – спросила Паолетта, которой, хоть она и не умела читать, как-то подарили книжку с картинками под названием «Сон Марио». – Нельзя. Обменять – то же самое, что продать, – настаивал Гавино. – Ты получаешь не деньги, а что-то другое, но это всё равно продажа. Можно только подарить. – Точно, отдать бедным! – радостно закивал Никола. – Вот было бы похвально, особенно сегодня, в светлый день Рождества. – Ты говоришь, как священник, – прикрикнула на него Флоренца. – А ты попадёшь в Ад. – Если в Раю все такие зануды, как ты, хоть развлекусь немного. Остальных, впрочем, больше интересовал другой вопрос. – А мы достаточно бедные? – спросила Чечилия с надеждой: Красная Шапочка нравилась ей больше всех прочих кукол в витринах. – Стыдись! Их нужно подарить какой-нибудь нищенке в лохмотьях, – упорствовал Никола. – Не надо их дарить! – вмешалась Франка. Никто не заметил, что во время разговора две старшие девочки понимающе переглядывались, как это делают взрослые, когда думают, что дети говорят ерунду. – Слушай, Кора, иди пока домой. Скоро позовут обедать, так и так ничего не успеем, – велела Флоренца по праву тринадцатилетней. – А после обеда спустишься к нам с этими четырьмя куклами. Обещаю, мы с Франкой всё исправим. 14 Непросто нести четырёх кукол сразу, если прижимаешь их всей кучей к груди. Пришлось Коре перекинуть оккупантов через руку – кого головой наружу, кого внутрь (куклам ведь всё равно, набьют ли они себе шишек). – Несёшь показать Донателле? Молодец! Поняла, наконец, какие они чудесные! – заметила мама Добродушным Голосом, Склоняющимся К Прощению, Потому Что Сегодня Рождество. Впрочем, она всё ещё была на взводе и даже заперла Джакомо в комнате после обеда: тот ныл, что у него отобрали последние пистоны и не пускают во двор. – Давай я тебе помогу, – предложила тётя Лючия. – Завернём твою юбку спереди, вот так, и немного заложим внутрь. Получится что-то вроде кармашка. Смотри, теперь ты похожа на маму-кенгуру, – рассмеялась она. «Не дай Бог такую мамашу! И вообще, никакие они мне не дети. Моя единственная дочь – Муммия», – подумала Кора. А сказала Капризным Голосом Маленькой Девочки, которым пользовалась, когда хотела, чтобы её жалели: – Но ведь так видно трусы! – Господи, дай мне терпения! Думаешь, в такой час ты встретишь кого-нибудь на лестнице? Да и потом, увидят – и что?.. Они ведь чистые. Гиганти уже её ждали. Взрослые как раз покончили с кофе и теперь играли в карты прямо на неубранном столе, среди крошек и мандариновых корок. Игру пришлось прервать, чтобы рассмотреть кукол. Они переходили из рук в руки: даже мужчины поднялись, чтобы рассмотреть детали. – Видали? Трусы из той же ткани, что и платье, – это было сказано о дамочке. У негритянки особо отметили блестящие карие глаза с маленькими черными зрачками и белоснежными белками. А ещё её можно было купать. – Да-да, можешь брать с собой в ванну, и даже намыливать. Только не клади сушиться на плиту, иначе целлулоид расплавится, – напомнил главный эксперт, дядя Козимо. – Ты уже решила, как их назовёшь? – поинтересовалась мать Донателлы. Но Кора и не думала давать имена этим отвратительным захватчикам. Придумать имя значило признать в кукле свою дочь и пробудить в ней Тайный Голос. И как потом от таких отказываться? – Давайте играть! Пойдём в нашу комнату, – нетерпеливо дёрнула её за рукав Флоренца. Ребята плотно закрыли дверь и, поскольку ключа не было, подпёрли тумбочкой, заклинив ручку, чтобы никто не мог войти и помешать им. (Я пишу «ребята», а не «девочки», потому что там были и мальчишки. Конечно, они ни за что не согласились бы играть в куклы со своими сёстрами и кузинами, но когда речь заходила о разрушениях, тут им равных не было.) 15 Четыре сакральные жертвы лежали рядком на кровати. – Уверена, что они тебе не нравятся? – спросила Франка. Кора молчала. – Смотри, потом ничего уже не поправишь, – заметила Флоренца. – Подумай хорошенько. Что скажут твои мать и отец? – волновалась Паолетта. – Мне всё равно. – Ну, в конце концов, они – её собственность, может делать, что захочет, – заверила сестру Донателла, крепко взяв Кору за руку. Она была старше и чувствовала, что должна защищать подругу. Та, в свою очередь, восхищалась Донателлой и высоко ценила её мнение. – Ну, решили? Можно уже начинать? – нетерпеливо хмыкнул Гавино. Флоренца на мгновение задумалась, оглядывая четырёх кукол, а потом приказала: – Раздеть их! Задача оказалась не из лёгких, потому что на одежде не было пуговиц. Платье дамочки, похоже, шили так, чтобы его нельзя было снять – во всяком случае, производитель такой возможности не предусмотрел. Соломенная юбка негритянки была приклеена прямо к животу. А у Красной Шапочки вообще не было границы между телом и одеждой: так, например, под зелёной войлочной курткой скрывался лишь толстый слой ваты. Только с младенца удалось легко снять трусики и шерстяную кофточку. Тем не менее, после пяти минут кропотливого расклеивания и распарывания с помощью перочинного ножика, великодушно одолженного Оттавио, куклы остались в чём мать родила (а Красная Шапочка – и ещё более раздетой). Никому даже в голову не приходила мысль противостоять этой феерии разрушения – даже Чечилии, так восхищавшейся куклами и прекрасно осведомлённой о том, каких безумных денег они стоили. А Кора, видя, как унижают этих самодовольных выскочек, и вовсе чувствовала ожесточённую радость. – И что теперь? – спросила Донателла, оглядев любопытные лица остальных. Торжественно, как священник, который ведёт Священную Литургию, Франка открыла верхний ящик комода. Не хватает только орга́на и запаха ладана, подумала Кора. Флоренца медленно сунула руку в ящик и вытащила толстый рулон пластыря. (Пластырь она позаимствовала в комнате родителей Николы, в чемодане, который тётя Эстер, работавшая медсестрой в больнице, из-за нехватки места держала под кроватью.) – Значит, Муммия исчезла? – спросила она, отчётливо произнося каждое слово. – Прекрасно, так пусть сегодня появятся четыре новых Муммии! 16 На то, чтобы полностью замотать четырёх кукол, ушёл почти час: Франка, руководившая операцией, всё время придиралась и при появлении малейшей морщинки сразу же приказывала начинать сначала. Периодически в дверь стучался кто-нибудь из взрослых. – Играете? Ну, играйте, только не балуйтесь. Впрочем, войти никто из них не пытался. Кора с замиранием сердца следила за превращением четырёх оккупантов. Теперь, конечно, нет смысла их выбрасывать, обижая младенца Иисуса. Их можно оставить, и Муммия, когда с ними познакомится, не будет страдать от ревности. Можно даже придумать каждому имя, услышать их Тайный Голос... И тут, вспомнив, что Муммия ушла навсегда и больше ни с кем не познакомится, Кора почувствовала комок в горле. – Что-то не так? – спросила Франка, услышав, как она шмыгает носом. Коре стало стыдно. Две большие девочки, двенадцати- и тринадцатилетняя, были так добры к ней, а она их даже не поблагодарила. Но что тут поделаешь? Такую глубокую скорбь невозможно скрыть. – Давай, утри сопли, настало время последнего сюрприза! – воскликнула Флоренца. И, ко всеобщему удивлению, вытащила из-под кровати большой бумажный пакет, из тех, в которые зеленщик складывает овощи. – Угадай, что это здесь! Но Донателла всё поняла, даже не открывая пакета.