А их зарублю на корню. – Только попробуй! – пригрозила мама Наказывательным Голосом. – «Тупые» плохо рифмуется с «отныне», – заметила тётя Лючия. – Вот только твоей поддержки ей и не хватало! Кора, обидевшись ещё сильнее, проследовала в коридор. «Трынь-трынь, трынь-трынь-трынь», – пели колеса. – Прекрати! У меня от этого звука голова болит! – воскликнула мама. – Сегодня ты просто невыносима. Как всегда в праздники, она была на взводе и срывалась по пустякам. Джакомо, нашедший у кровати ковбойский костюм, который просил, а также целый арсенал игрушечных пистолетов, и тотчас же решивший их опробовать, был отправлен во двор ещё час назад. Грохот пистонов, которые Джакомо щедро раздавал соседским детям, слышался даже на четвёртом этаже, несмотря на закрытые окна. Для пистонов ведь не нужно пистолета. Это такие небольшие петарды, вклеенные между длинными тонкими полосками розовой бумаги – достаточно ударить по ним молотком или даже камнем (в этом случае, конечно, нужно тщательно прицелиться, чтобы не попасть по соседнему пистону), и эхо взрыва разнесётся по всему двору. С каждым ударом мама вздрагивала и раздражённо кривила губы. Чашка кофе в её руке, дребезжа, танцевала по блюдцу. – А ведь я говорила, что подарки надо выбирать с умом! Если бы ещё меня хоть кто-то слушал, – сердито сказала она тёте Лючии, которой, будучи её сестрой, могла позволить себе высказать всё и обойтись при этом без оскорблений. – Скажи спасибо, что кое-кому, и ты прекрасно знаешь, кому именно, не дали купить ребёнку барабан... А ведь этот кто-то хотел, – ответила тётя, стряхнув пепел в пепельницу. Потом она сочувственно обернулась к племяннице. Сигарета у неё в руке почти догорела. – Успокойся, Кора, – сказала она, – я постараюсь отыскать младенца Иисуса и попросить его вернуть твою Муммию. – Это невозможно, – обиженно вздёрнула подбородок мама, – он забрал её туда, откуда не возвращаются. Она была такая грязная, что вовек не отстираешь. Ты что, не слышала о гигиене? Тётя Лючия фыркнула так, что сигаретный пепел упал на пол. Кора снова расплакалась. Она так пнула коляску, что та врезалась в стену и опрокинулась. Мама вскочила. Лицо её стало самым что ни на есть Наказывательным. – Хватит! Праздник или не праздник, а своей порки ты добьёшься. Но Кора уже выскочила в коридор, распахнула дверь и побежала вниз по лестнице. – Не обращай внимания, – бросила мама тёте Лючии. – Как обычно, побежала плакаться к Донателле. 11 Донателла была на три года старше Коры, носила фамилию Гиганти и жила на первом этаже, в квартире точно такого же размера, как у подруги. Правда, ютились в ней целых пять семей, потому что бабушка Донателлы и её дяди лишились своих домов в результате бомбардировки, и им пришлось жить всем вместе. По вечерам по комнатам (и даже в коридоре) расставляли раскладушки, а пол устилали матрасами – идеальное место для игры в прятки или догонялки перед сном: Гиганти привыкли к беспорядку и не возражали. В этом доме детям разрешали прятаться везде, даже внутри шкафов, и не снимать обувь. – Плачевная антисанитария, – качала головой тётя Карла (тётя Коры), которая во время войны служила медсестрой и знала о микробах всё. Родственники Донателлы, как и подобает истинным гигантам, друг с другом разговаривали громко, почти кричали, и очень бурно реагировали на любую мелочь. Когда Кора спускалась вниз, чтобы поиграть с подругой, кто-нибудь из взрослых непременно брал её на руки, звонко чмокал в щеку и предлагал полетать. Всем известно, что есть два типа полёта: «как ангел» и «как самолёт». Ангел летит вертикально вверх, и его держат под мышками, самолёт же – горизонтально по кругу, с захватом под грудью и за ноги. Как-то раз, когда Кора летала «как ангел» на руках у дяди Диомеда (дяди Донателлы), она зацепилась бантом за люстру. – Эй, люстра, поберегись! – воскликнула Кора. – Сама берегись. Я же не могу отойти, – ответила люстра. И рухнула на пол. Но вместо того, чтобы разозлиться, хозяйка квартиры, мама Донателлы, расхохоталась, хлопая себя мокрыми руками по животу. Руки у неё всегда были мокрыми, и фартук всегда был мокрым, потому что она целый день проводила на кухне за мытьём овощей, стиркой или готовкой вместе со свекровью и невестками. Ведь нужно накормить стольких людей, а после – непременно перемыть посуду! Тем утром взрослые Гиганти по большей части ещё валялись в постелях, потому что ходили на всенощную. А вот дети уже проснулись – кто уже оделся, кто щеголял в пижаме. Никому из них младенец Иисус не принёс четыре подарка – по одному на нос, и скажите спасибо хотя бы за это, как выражался дядя Диомед, раздавая конфеты. В этом году вместо полезных вещей самые маленькие получили игрушки – правда, всякую мелочь. Не то чтобы Кора такие презирала, но всё-таки, как ни крути, откровенная дешёвка, и младшие Гиганти хорошо это знали: оловянные свистульки, тряпичные куклы, дудочки да глиняные шарики, которые разлетятся после первой же игры. Не удивительно, что у их обладателей глаза на лоб полезли от удивления, когда Кора рассказала о четырёх новых куклах – особенно у девочек, которые громко вздыхали (даже совсем уж великовозрастные Франка и Флоренца, 12 и 13 лет соответственно). Они-то хорошо знали этих четырёх захватчиков, поскольку не первую неделю высматривали их в витринах, не надеясь хотя бы раз в жизни к ним прикоснуться. Но Коре они не завидовали – завидовать вообще было не в характере Гиганти. А когда услышали, какой ценой Коре досталось такое богатство, узнали о трагическом исчезновении Муммии, их сочувствие просто не знало границ. 12 – Если хочешь, можем завтра поиграть с папиной Ногой, – радушно предложила Паолетта. Отец этой счастливицы, двоюродной сестры Донателлы, был Инвалидом Войны. В своё время он храбро воевал на греческом фронте, был, как Гарибальди, ранен в ногу, и её пришлось отрезать. Так что теперь он носил протез, сделанный из того же розового целлулоида, что и куклы. Протез надевался поверх остатка настоящей ноги, который назывался «культя», закреплялся резинками, словно дамские чулки, и позволял передвигаться без костылей. Но всё-таки Нога оказалась не очень удобной – к счастью, объяснила Паолетта, она хотя бы не натирала, но кожа под ней чесалась, как после ветрянки. Теперь папа пользовался ею, только когда выходил на улицу, а пока он был дома, Нога стояла за дверью спальни. Ростом ровно с Паолетту, но при этом достаточно лёгкая, чтобы та могла её поднимать и переносить, внутри Нога была полой. Белый носок в тонкую полоску на ней тоже отштамповали из целлулоида. Получилось удивительно похоже, ниточка к ниточке – будто локоны у куклы. А вот ботинки отец надевал настоящие, чтобы их можно было снять. Детям Инвалида разрешали играть с этой удивительной Искусственной Ногой, к вящей зависти их двоюродных братьев и сестёр, а также соседских детей, – при условии, конечно, что они станут относиться к ней уважительно и не будут выносить из дома. Лишь в исключительных случаях Паолетта с братьями могли позволить кому-то прикоснуться к ней, но Коре такая возможность пока не представилась. – Если пообещаешь быть осторожной, я даже разрешу тебе отнести её на кровать и нарядить, – уговаривала Паолетта. Наряжать предлагалось в шерстяной носок и обувь на выбор: сандалии, мокасины, ботинки и тапочки любого из мужчин семейства Гиганти. Иногда Паолетта, чтобы Нога не замёрзла, кутала её ещё и в бабушкину шерстяную шаль. 13 Но тем утром Кору не могло прельстить даже столь щедрое предложение. Её снедало единственное желание, даже не желание, а настоящее Жгучее Желанье – отомстить за поругание любимой Муммии. Самый простой способ мести, подумала она, – это поскорее избавиться от четыре оккупантов. Разумеется, мама, обе бабушки и, вероятно, даже тётя Лючия рассердятся; разумеется, она будет отшлёпана и наказана. Но это Кору не слишком-то заботило. – Выброшу их в мусорный бак, – заявила она самым жёстким и решительным тоном. – Какая жалость! – вздохнула Чечилия. – Почему бы тебе их не продать? Можем после обеда устроить развал: дождя вроде бы нет, – предложила Донателла. Такое они уже проделывали не раз. Товары выставляли прямо на тротуаре, возле заложенной кирпичами двери. Подшивки комиксов, рисунки, наклейки, старомодные очки, бусы из макарон, камни странной формы –в ход шло всё. Что-то покупали пожарные из казармы на углу, да и строители, восстанавливавшие разрушенные дома, иногда брали какую-нибудь мелочь. – Ты с ума сошла! Рождественские подарки продавать нельзя, – набросился на сестру Гавино. – Младенец Иисус обидится. Что небожителей обижать очень опасно – это знал каждый. Наказание может быть ужасным, вплоть до Всемирного Потопа. Хотя, наверное, Ною было весело плавать со всеми этими зверями в своём сундуке (что «ковчегом» называют сундук, Кора узнала в церкви). Впрочем, не исключено, что они просто спрятались в сундук от дождя, а тот возьми да и поплыви. Когда-нибудь ей непременно хотелось бы поучаствовать в Потопе. Но не сегодня. – Пусть младенец Иисус обижается сколько хочет. После того, что он сделал, мне на это наплевать! – воскликнула Кора, забыв от гнева понизить голос на запретном слове. – Ты выругалась! Разве не знаешь, что это смертный грех? Попадёшь прямиком в Ад, – сурово бросил Никола: начав посещать уроки катехизиса, чтобы подготовиться к первому причастию, он стал настолько религиозным, что вечно поучал не только двоюродных братьев и сестёр, но даже и взрослых. В Ад Коре не хотелось – местечко, судя по всему, было не из приятных. Анастасия как-то объяснила ей в подробностях про чертей, пламя, вилы и так далее. Почему, интересно, кухарка так хорошо знала об Аде, хотя сама там никогда не была? Сама она уверяла, что ей всё рассказала во сне одна Пропащая Душа, давно умерший друг, которому пришлось провести этом ужасном месте целую вечность. А Кора после смерти очень надеялась попасть в Рай. Поэтому сразу же пожалела, что сказала плохое слово, и благоговейно прочла литанию, на которой настоял Никола. Правда, слово «литания» звучало даже хуже, чем «плевать». Литания, надо же. Неужели так может называться молитва в стихах? Вот что в ней говорилось: О, Иисус любимый, Тебя я не покину. О, добрый мой Иисус,