– Ох и не нравится мне этот дом. Весь тёмный, мебель тёмная, ковры – и те тёмные, – недовольно заметил Анджело. – А часы во всех комнатах говорят «Дин-дон» одновременно – знаешь, как страшно? – Когда они били четыре, мы так перепугались, что разревелись... – Да-да, честное слово: и он плакал, и я... – А бабушка Рената не могла нас успокоить... – Так что мы плакали, и плакали, и плакали... – И тут дедушка Джакомо уселся за фортепиано и давай играть: та-татата, тата-тата-тата... Как молотком! – Очень красиво! Мы, как услышали, сразу перестали плакать. – «Играй, Джакомо, играй», – говорила бабушка Рената, – усмехнулся Джованбаттиста. – А он ещё и запел, притопывая ногой в такт музыке. – И мы... мы тоже затопали ногами по коляске! С меня даже ботинок слетел! – А знаешь, что пел дедушка Джакомо? Песню Жгучего Желанья. Ты её когда-нибудь слышала целиком? – Нет, только эти слова – их бабушка Ида все время повторяла. – Да ведь это же мужская песня! Очень сердитая, бам-бам, бам-бам, вот так: Да, час настал моей ужасной Мести, В душе одно лишь Жгучее Желанье... – Получается, Жгучее Желанье – это совсем не про школу? – расстроилась Кора. – Нет, это про месть, – кивнул Джованбаттиста. – Видишь? Ты просто не так поняла, – подвёл итог Анджело. 16 Пришёл декабрь, близилось Рождество. В этом году ломившиеся от игрушек витрины уже выглядели привычно: игрушки как игрушки, ничего нового. Зато Большой Новостью, по крайней мере, для школьников, стал Рождественский Спектакль. Такие спектакли ставили во всех школах, но в «Благоговении» монахини считали своим долгом доказать, что они во всём лучше других: свечи у них были толще, музыка – громче, а костюмы – дороже. Как обычно, речь шла о Живом Вертепе. Старшие девочки уже оспаривали друг у друга роли Трёх Волхвов, которым полагались золотые короны, ожерелья из драгоценных камней, парчовые тюрбаны и длинные расшитые мантии. Прочих главных персонажей, по традиции, тоже исполняли ученицы четвёртого и пятого классов. Второй и третий классы представляли пастухов, а первоклассницы, как самые младшие, – хор ангелов. Наказанным Коре и Серенелле поначалу ролей не досталось. Но когда об этом узнала настоятельница, она попросила учительницу хотя бы в этот день простить их, чтобы родители не задавали неудобных вопросов. – Согласна. Но роли ангелов они не заслужили – в лучшем случае Осла и Быка, – нехотя разрешила синьора Сфорца. Таким образом, роль подруг свелась к тому, чтобы оставаться в пещере и согревать своим дыханием воскового Младенца Иисуса, который целый месяц принимал у себя в гостях Муммию. Ангельскую песнь им тоже учить не надо – достаточно кричать: «И-аа!» и «Мууу!» – И горе вам, если плохо сыграете и выставите меня на посмешище! – пригрозила учительница. Семья Коры восхищалась костюмом Осла, приговаривая: – Какая необычная роль! Что тебе не нравится? Ты же так любишь животных... Но тут подвернулся счастливый случай. В один прекрасный день, когда занятия уже подходили к концу, матушка-настоятельница вышла во двор проводить монастырского духовника. Увидев коляску с близнецами, она подошла и принялась, как все остальные, расточать малышам комплименты: – Ути-пути, красавчик, у тебя уже режутся зубки? Ты не хочешь мне улыбнуться? – и у няни не хватило смелости сказать своё обычное: «Смотрите, но не трогайте». Впрочем, настоятельница всё равно лишь легонько погладила обоих, чтобы не занести микробов, и немного постояла рядом: ей хотелось без помех поболтать – разумеется, Тайным Голосом. Никто, конечно, этого не заметил и не узнал, о чём они говорили, даже Кора, которая как раз маршировала с одноклассницами по коридору, распевая «Вот и кончился день тяжёлый». А назавтра все классы обошла новость, передававшаяся из уст в уста. – В этом году, поскольку у нас есть настоящий младенец или, точнее, даже два, – будто бы заявила настоятельница матушке Альфонсе, отвечавшей за постановку, – на роль Иисуса мы возьмём живого ребёнка, одного из младших братьев-близнецов Коры. – А если он расплачется и испортит весь спектакль? – возразила матушка Альфонса. – Думаю, сестра сможет быстро его успокоить. Насколько я понимаю, Ослу ведь положено всё время быть рядом с яслями? Мать Коры очень гордилась тем, что одного из её ненаглядных близнецов выбрали для столь важной роли. Но пробивается и червь сомнения: что, если другой малыш станет ревновать? Она как раз закончила читать книжку по уходу за ребёнком, в которой говорилось об опасности зародить между детьми, особенно между близнецами, серьёзное соперничество и тем самым вызвать в них тяжелейшие комплексы. Матушка-настоятельница на мгновение задумалась. – Отлично! Другому ребёнку мы дадим роль Ангелочка. Наденем на него пару крыльев и подвесим у входа в пещеру. – Подвесим? А он не упадёт? – Конечно же, нет. Лонжа у нас очень прочная: в прошлом году она выдержала четырёхлетку, племянника мэра, – вмешалась матушка Альфонса. Разумеется, имея перед глазами столь яркий пример, мама никак не могла отказать. 17 Естественно, в репетициях близнецы не участвовали, и потому до самого последнего момента не было ясно, кто из них будет играть Иисуса, а кто – Ангелочка. Кора считала, что на роль Младенца Иисуса Анджело, кудрявый светловолосый малыш с тонкими чертами лица, подходит больше, чем Джованбаттиста, чьи волосы были темными и торчали в разные стороны, будто колючки у ежа, а нос – приплюснутым, словно у боксёра (хотя и не так сильно, как в первые дни после рождения). Но мнение матушки-настоятельницы оказалось прямо противоположным. За десять минут до начала спектакля она велела: – На блондина надевайте крылья, а темноволосого положите в ясли. – Давай, Кора, поторопись! – засуетилась мама, которая решила вместе с няней сесть в первом ряду, чтобы быть как можно ближе на случай неприятных неожиданностей. Ко всеобщему удивлению, близнецы были совершенно спокойны и без единого звука дали себя переодеть. Чиччи Сорренти, игравшая Мадонну, прошептала Коре: – Как думаешь, я могу взять его на руки? – Лучше не надо, – мрачно ответила Кора: её совершенно не радовала перспектива весь спектакль возиться с близнецами. Но в голове свербела и ещё одна мысль – невыносимая, жгучая мысль, что костюм Анджело представляет собой белую хламиду, полностью открытую на спине. Лонжа крепилась к устройству типа шлейки – своего рода трусам с подтяжками, удерживавшими Ангела поперёк груди и по бокам. Спину она оставляла открытой, а потому не могла помешать Анджело распахнуть свои Тайные Крылья. Сквозь щель в занавесе Кора увидела, что зрители уже расселись по своим местам. Она заметила папу, Джакомо, всех бабушек и дедушек, многочисленных дядьёв и тётушек. За ними сидели родители и прочие родственники других девочек, монахини и учителя. Синьора Сфорца устроилась прямо в центре зала, под хрустальной люстрой. А вот из Гиганти никого не было, потому что в этот день в Большом зале Государственной школы ставили целых две Рождественских пьесы. И вот спектакль начался. Когда матушка Северина заиграла на рояле, занавес ещё не открылся, и бархат приглушил ангельский хор, грянувший «Ты спускаешься со звёзд». Лилиана Курра, одетая пожилым пастухом, вышла на сцену, поклонилась публике, подошла к стоящей в углу классной доске и написала: Вифелем 25 декабря 1946 лет назад Занавес медленно поднялся, открывая пещеру, окружённую ангелами и пастухами. При виде Анджело, взлетевшего под самый потолок, словно на качелях, все в зале раскрыли рты от изумления. Но тут Мадонна, которой не хотелось упускать свою минуту славы, склонилась над яслями, подняла Младенца и показала его публике. В этот момент она исподтишка ущипнула Джованбаттисту, чтобы продемонстрировать, что это настоящий ребёнок. – А ну, положи сейчас же, пока не уронила! – прошипел Осел. – Уа-а-а! Уа-а-а! – со всей мочи завопил Джованбаттиста. И Мадонна вдруг поняла, что не знает, как с ним быть. В зале раздались тихие смешки, а мама, сидевшая в первом ряду, нервно заёрзала в кресле. – Дай-ка его мне, – пробасил Святой Иосиф, чьи борода и усы придавали ему чрезвычайно мужественный вид, и буквально вырвал ребёнка из рук Чиччи. Публика расхохоталась. Только синьора Сфорца возмущённо фыркнула: