– Ага. Ну и хитра же ты, сестрёнка, – в голосе новорождённого слышалось уважение. – Постарайся не забыть: она моя, а не твоя, – заметил Анджело. – А твой – Джакомо. Он, похоже, редкостный олух и ничего не понимает. Не повезло, – добавил он и захихикал особым, булькающим смехом. – Бедняга Джакомо! Но, знаете, в принципе, он не так уж плох, просто уже утратил свой Тайный Голос, – объяснила Кора, которая, в глубине души, была девочкой доброй и справедливой. 9 Той ночью старшие брат и сестра снова видели один сон на двоих, и этот новый сон начался там, где закончился предыдущий. Они гребли изо всех сил, стараясь уйти как можно дальше от берега. Вскоре пляж уже едва виднелся вдали, а потом и вовсе исчез. Но они не беспокоились. Кора работала вёслами так же энергично, как Джакомо, и лодка быстро продвигалась в сторону горизонта. Но тут появился остров. Причалив, они сошли на землю. В нескольких метрах от берега начинался лес – не мрачный, как в страшных сказках, а светлый и весёлый, как у Семи Гномов: сплошь грибы с ярко-красными шляпками, сосновые шишки, мох, птицы на ветвях деревьев, кусты ежевики, цикламены, клубника, бабочки и белки. В самой чаще леса стоял домик с красной черепичной крышей и геранью на окнах. Это была школа. Кора очень обрадовалась, потому что знала: на сей раз она может не только проводить Джакомо до дверей, ведь в этой школе не обязательно ждать, пока тебе исполнится шесть лет, чтобы получить право учиться. (Забавно: во сне ты можешь что-то знать, хотя никто тебе об этом не рассказывал. Просто знаешь – и всё.) Брат и сестра вошли в класс, благо он оказался единственным, и ученики, от мала до велика, сидели вместе: Гиганти, начиная с Бруно, который был ещё младше Коры, и заканчивая Франкой и Флоренцей, самыми старшими, Луизелла, школьные приятели Джакомо. Кора расхохоталась, когда увидела, что за партой сидел и дядя Титта: перед ним лежали цветные карандаши и ​​тетрадь в клетку, в которой он увлечённо рисовал вишни. Приглядевшись, новоприбывшие заметили за некоторыми партами животных: там были жирный белый гусь и черепаха, которая выглядела совершенно как Така-Така Летиции и ухитрялась сидеть, упираясь задними лапами в край нижней полки; была белая собака с коричневыми пятнами, живая, но очень похожая на плюшевую, хотя весело виляла хвостом. А в глубине класса сидел Лев, целый и невредимый, как много ночей назад, когда Кора и Джакомо ещё не раскололи его камнями на пляже. Он вёл себя очень прилично, записывал себе что-то в ​​тетради, и никто его не боялся. Кора была безумно рада наконец-то сесть за парту. – Иди сюда, я придержала тебе местечко, – помахала ей рукой Летиция, сидевшая в первом ряду. На ней было всё то же платье с оборками, сделанное из покрывала. Джакомо вышел к доске. – Я должен сделать важное объявление, – сказал он. – Сегодня у нас родились два маленьких братика, один для меня и один для моей сестры Коры. – Мы уже знаем, – ответила учительница. И дети увидели, что близнецы тоже в классе: вот же они, в черных халатиках с белыми бантами, сидят за партами, хотя новорождённые так сидеть не могут – если, конечно, дело происходит не во сне. – А теперь внимание! Я расскажу вам об аисте. Но сперва скажите, знает ли кто из вас, как аист выглядит? – Нет! Мы никогда его не видели! – хором загалдели ученики. И только дядя Титта сказал: – Я знаю. – Тогда иди к доске и нарисуй, – велела учительница. Дядя Титта вышел вперёд и мигом изобразил прекрасного аиста. Но тот, не желая оставаться на доске, спустился и направился к близнецам. Он очень злился. – Поскольку старшие брат и сестра меня увидели, а это против правил, я забираю новорождённых! Он схватил младенцев, одним движением сунул их в сумку и вылетел в окно. – Подожди! – отчаянно закричала Кора. Аист поднимался всё выше и выше в небо. Школьники выбежали во двор и провожали его взглядами. – Немедленно вернись! – вопил Джакомо, но аист не обращал на него внимания. Кора заплакала. Тем временем в небе Анджело высунул из сумки свою лысую головку, темными глазами оглядел землю, перегнулся через край – и выпал. – Берегись! – взвизгнула перепуганная учительница. Но было уже слишком поздно: малыш падал. Впрочем, на полпути вниз он замедлил падение, и все увидели, что за спиной у него появилась пара чудесных маленьких крыльев, разноцветных и тонких, как у бабочки. Анджело взмахнул ими, потом ещё раз, – и потихоньку полетел. Кора протянула руки, и он, спустившись, как пчела на цветок, прижался к её груди. А Лев, подняв правую лапу, издал громкий рёв. 10 Кора проснулась оттого, что сердце её билось часто-часто, и увидела, что Джакомо тоже не спит. – Так нечестно, – обиженно сказал он. – Почему твой близнец летает, а мой – нет? – Потому что моего назвали в честь Ангела, – ответила она. Объяснение выглядело столь логичным, что Джакомо нечем было крыть и, чтобы не усугублять своей обиды, он сменил тему: – И школ таких чокнутых не бывает. Поверь, на самом деле всё не так. Вот пойдёшь в первый класс и увидишь: нет там ни гусей, ни собак, ни черепах. – А Лев-то, скажи? Как думаешь, чего это он за нами таскается? – Чтобы заставить что-то сделать. Ты разве не помнишь, что в том, другом сне мы разбили его на мелкие кусочки? – Но на этот раз он показался мне добрым. Считаешь, он снова начнёт за нами гоняться? – Близнецов в любом случае лучше оставить дома. Я, по крайней мере, своего в этот сон больше не возьму. Кора помолчала немного, размышляя, а потом спросила: – Джакомо, скажи... А ты не думаешь, что близнецы действительно были с нами во сне? Я имею в виду, не видели ли они вместе с нами того же сна о школе, Льве и всем прочем? – Ну, ты и скажешь! Считаешь, мы вчетвером видели один и тот же сон? Брось, это невозможно! Если ты хотя бы заикнёшься об этом взрослым, они тебя на смех поднимут. И потом, даже если близнецы уже проснулись, мы так и так ничего не узнаем: они ведь не смогут нам рассказать. (Вот так всегда: вырастая, не только теряешь способность пользоваться Тайным Голосом, но и начисто забываешь о самом его существовании.) Но Кора всё-таки дождалась, пока оба младенца проснутся, и, перегнувшись через край колыбели, спросила: – Что вам снилось сегодня? – Молоко, – ответил Анджело. – Молочное небо и молочное море. Я в нём плавал и пил, пил... Вкуснотища! – А я обкакался и описался, – пробурчал Джованбаттиста. – Весь перепачкался, плакал, но няня не слышала и не шла поменять мне пелёнки. Теперь будет раздражение на попе. Пыльца бабочек 1 Новорождённые дети ещё слишком слабы, чтобы выходить с ними на улицу. Должно пройти по меньшей мере девять дней, чтобы они достаточно окрепли для похода в церковь на Крещение, причём в самой церкви их нужно носить на руках (Кора никак не могла понять, почему нельзя использовать коляску, но запрет есть запрет). С верхней полки шкафа достали одеяльце с кружевной подушечкой, почему-то называвшееся «портанфан», – что-то вроде конверта, внутрь которого вкладывали младенца, одетого в белую кружевную рубашку, куда длиннее, чем необходимо, чтобы прикрывать ножки малыша: подол хорошей крестильной рубашки должен доходить аж до колен крестных, держащих новорождённого на руках. Одна такая рубашка, завёрнутая в папиросную бумагу, а затем уложенная в плоскую картонную коробку, у них была: в ней много лет назад крестили папу, потом Джакомо, Кору, теперь дошла очередь и до Джованбаттисты. А вот рубашку и портанфан для Анджело пришлось позаимствовать у крёстного: в последний раз ими пользовалась Летиция. – Эк тебя нарядили! Ну, и смешон же ты, братец, в этом девчачьем чепчике, – насмешливо заметил Джованбаттиста, поглядывая на близнеца со своей стороны пеленального столика. – А сам-то, думаешь, не смешно выглядишь? Надеюсь, этот маскарад скоро кончится, а то кружева на слюнявчике мне шею царапают, – отвечал Анджело. Когда малыши были одеты, нянька закутала их в белые шерстяные шали, прикрыв лицо. – Ничего не вижу! Первый раз выхожу на улицу, а смотреть по сторонам не могу! Так не честно! – возмущался Анджело. – Я задыхаюсь! – вопил Джованбаттиста. – Няня, ты уверена, что они смогут дышать? – забеспокоилась Кора. – Конечно, смогут. Видишь, шали ажурные, воздух легко проходит через отверстия.