Эпилог «Мерседес» с будапештскими номерами, грузно осев, остановился у ворот кладбища Дёндёштарьяна. Из машины вышли двое мужчин; старший из пассажиров, в длинном старомодном сером плаще и с букетом красных гвоздик, прямиком направился к нескольким свежим захоронениям на краю кладбища, второй, тот, что помоложе — бросив водителю «Керем варьон ранк фель орат!»[42] — двинулся вслед своему товарищу, не спеша, впрочем, его догонять. А увидев, что его коллега остановился у одной из могил — тоже остановился, огляделся, и, обнаружив у одной из могил небольшую скамеечку — присел на неё. Пожилой мужчина молча постоял у песчаного холмика, на котором лежал одинокий букет белых астр, вздохнул, положил рядом с астрами свои гвоздики, и, глядя на надпись, сделанную на деревянной дощечке — произнес негромко: — Ну, здравствуй, Лаци… — Помолчав, добавил: — Ты уж прости, что не успел с тобой повидаться при жизни. Хотел в прошлом году тебя навестить — закрутился, замотался… Дурацкие хлопоты, ненужная суета… Прости меня, дружище… — И тяжело вздохнул. Одинокая слеза пробежала у него по правой щеке. Сидящий в полутора десятках шагов коллега пожилого мужчины, достав из кармана оживший телефон, вполголоса бросил: — Слушаю! — Внимательно выслушав своего собеседника, он также тихо добавил: — Давай. Мы уже здесь. — После этого, встав со скамейки, направился к своему старшему спутнику. — Товарищ генерал, позволите? Пожилой молча кивнул. — Максим Владимирович, Одиссей на подъезде. Будет минут через десять. Калюжный усмехнулся — одними губами; в глазах у него по-прежнему была горькая печаль. — Ну, вот видишь — я же говорил, что он объявиться… — Затем, проведя ладонью по лицу, добавил, стараясь придать своему голосу бодрости: — Он что — прямиком из больницы? Левченко кивнул. — Прямо оттуда. В Фюреде ему сегодня утром сделали последнюю перевязку, врёт, что полностью здоров и готов к труду и обороне. Генерал улыбнулся. — Ничуть не изменился… Ладно, подождем нашего странника. Есть у меня для вас одно известие — и здесь как раз то место, где его следует огласить… Левченко кивнул на могилу. — Полковнику Темешвари мы будем памятник делать? Калюжный пожал плечами. — Ну а кто ж? С женой он уже лет десять, как в разводе, сын — в Америке, и, как мне докладывали, отнюдь не преуспевает… Ведомство его бывшее от него отреклось ещё двадцать лет назад — ну, да ты в курсе… — Помолчав, добавил: — Есть у меня личная просьба. Эскиз памятника будете делать — не забудьте об ордене Красного Знамени, что он в восемьдесят третьем году получил. Пусть гравер его изобразит под его портретом… Полковник кивнул. — Сделаем. — И, указав на букет белых астр, спросил: — От кого это? Генерал пожал плечами. — Одиссей вроде докладывал, что у Лаци здесь, в конторе здешнего винзавода, была какая-то симпатия… Видно, от неё. В это время вдали послышался звук работающего автомобильного мотора. Левченко улыбнулся. — А вот и наш странник прибыл… Как ему врачи после сотрясения мозга разрешили за руль сесть — ума не приложу! Калюжный махнул рукой. — Сейчас всё можно. Свобода… — Всмотревшись в приближающийся автомобиль, генерал удивлённо произнёс: — Ого! Смотри, он на «жигулях»! Полковник растерянно посмотрел на приближающийся автомобиль, затем — на своего шефа; на лице его было написано неподдельное изумление. — Вот чего от него не ожидал — так этого… Герда, правда, что-то мне говорила про «жигули» — но я думать не думал, что он на них в Венгрию затеется рвануть! Пока они обменивались репликами — зеленая «копейка» вазовского производства припарковалась у стоящего у ворот кладбища «мерседеса». Из «жигулей» — надо сказать, не без труда — выбрался наружу сорокалетний плотный мужчина в короткой кожаной куртке, с перевязанной головой; белый бинт резко контрастировал с тёмной одеждой водителя и выглядел довольно экзотично. Осмотревшись вокруг, хозяин «жигулей» увидел Левченко и Калюжного и тут же решительно двинулся к ним — правда, изрядно прихрамывая на левую ногу. — Товарищ генерал, майор Леваневский по вашему приказанию прибыл! Калюжный улыбнулся. — Устарел твой рапорт, сынок. Одиссей удивлённо спросил: — В каком смысле? — В прямом. Это, кстати, Левченко, и тебя касается. — Достав из внутреннего кармана вчетверо сложенный лист бумаги, генерал развернул его и прочитал: — Приказом министра обороны майору Леваневскому присвоено внеочередное воинское звание «подполковник». Полковнику Левченко присваивается звание «генерал-майор». Так что, как говорится, получите и распишитесь. — И с этими словами Калюжный, достав из того же внутреннего кармана две пары новеньких погон, вручил их своим собеседникам. Растерянный Левченко, взяв в руки погоны, повертел их в руках, хмыкнул, развернул, полюбовался золотым переливом диагоналей — после чего неуверенно произнёс: — Что-то мне подсказывает, что приказ этот — неспроста… И одним повышением званий дело не ограничиться. Калюжный кивнул. — Правильно подсказывает. Со вчерашнего дня я — пенсионер, а начальником Управления Н приказом по СВР назначен генерал-майор Левченко Дмитрий Евгеньевич. Его заместителем стал подполковник Леваневский Александр Владимирович. Так что поздравляю вас, товарищи офицеры, не только с производством в очередные воинские звания, но и с повышением по службе. — Хотя генерал произносил это намеренно бодрым тоном, и Левченко, и Одиссей хорошо уловили в его словах подспудную горечь. Левченко покачал головой. — Это из-за десяти погибших в Айке? Генерал вздохнул. — И из-за них тоже. Но не только. — Помолчав, продолжил: — Понимаешь, Дмитрий Евгеньевич, проблема в другом. Стар я стал… Устарел, как говорится, и морально, и физически. Новое время пришло — а я ему уже не соответствую. По старинке хочу действовать — а старинка-то уже закончилась… Ушло наше с Лаци время, и нам пора вслед за ним подаваться… — Но… — Левченко попытался что-то сказать, но генерал на эту попытку лишь махнул рукой. — Не спорь со мной, Дмитрий Евгеньевич… Знаю, что будешь убеждать меня в моей незаменимости — но и ты, и я знаем, что кончилось моё время. Война стала информационной — а я в этом слаб, и не то плохо, что слаб, а то, что уже не овладеть мне всей этой премудростью… Так что не спорь тут со мной, и реверансов мне не строй — а собирайся с подполковником принимать дела, как в Москву вернемся… — И, обращаясь к Одиссею, добавил: — Ну что, подполковник, готов к изменению своего статуса? Одиссей пожал плечами. — Да чёрт его знает, товарищ генерал… Неожиданно это всё как-то. Да и не приучен я к кабинетной работе… Калюжный махнул рукой. — Пустое. Научишься. Было бы желание… Кстати, ты хоть знаешь, что твои убивцы, сорвав рубильник, утворили? Вернее, что ты должен был сделать? Одиссей усмехнулся. — Два и два сложить — невелика трудность… Айка? Генерал кивнул. — Она. Когда догадался? — Позавчера. Когда по всем каналам мадьяры вой подняли — вся больница на ушах стояла. Ну, я и подумал — бомжики, какие меня едва не грохнули, рубильник где-то в час ночи рванули — и хранилище об это же время ахнуло. Так что всё просто… — Ну вот, а ты говоришь, что к кабинетной работе не приучен… Кабинетная работа — по большей части, анализ, а с ним у тебя всё вроде в порядке. — Помолчав, продолжил: — Ладно, хлопцы, вы потихоньку идите к машинам, а я тут ещё с Лаци трохи погутарю. Много мне ему нужно сказать… — Вздохнул, грустно улыбнулся и добавил: — Да и вам сейчас надо много чего меж собой обсудить — потому как с этого дня ложится на ваши плечи ноша тяжкая, для других — неподъёмная; дай Бог, как говориться, вам её удержать… Тяжек этот труд, мужики… Но делать его надо — и делать хорошо. Потому как слишком многое от этой вашей работы будет зависеть. По большому счету — будущее нашей страны, нашего народа. Будущее наших детей… Так что уж вы постарайтесь, мужики… Москва — Минск — Будапешт — Краков — Партизанске — Варшава Белоозерск — Витебск — Закопане — Банска-Бистрица — Пщчина Октябрь 2006-го — февраль 2011-го * * * notes Примечания