Офицеры тут же растворились в сумерках. Так, начнем, пожалуй, и наш поиск — при этом будем стараться двигаться в тени, избегая бродить под фонарями. Это только на первый взгляд кажется, что город вымер, на самом деле глаз вокруг не меньше, чем днем — в этом доме живёт никак не менее тысячи человек, и далеко не все из них сейчас упёрлись взглядом в телевизоры… Кто-то курит на балконе, кто-то гуляет с собакой, кто-то просто на улицу смотрит — от нечего делать… Так что осторожность здесь будет не лишняя! Так, машинки у здешнего среднего класса — всё больше экономичные, малолитражки, полно японцев и корейцев — чего в девяносто девятом году и близко не наблюдалось… Новых много — кредитные, понятно… Старых европейских шарабанов — типа искомого «вольво» — очень мало, одна из десяти, не больше. Найти машинку этого Байюса будет нетрудно — если, конечно, он сегодня дома ночует, и сарай свой у дома припарковал. Первый подъезд — мимо. Ещё три… Интересная машинка, «трабант»! Жив ещё, старичок… Только покрашен в какой-то кислотный салатовый цвет — явно не оригинальный. Оригинальные они были всё больше бежевые — любили в ГДР этот цвет. ГДР уже двадцать лет, как нет — а машинки, рожденные в первом немецком государстве рабочих и крестьян, по сию пору бегают. И ведь «трабик» этот — далеко не шедевр автомобилестроения… а поди ж ты! Ого! Ни фига себе! Реплика или настоящий предвоенный БМВ? Нет, похоже, настоящий — для репликара слишком пожеванный, видно, что неоднократно крашенный. БМВ третьей серии, тридцать восьмого года, купе, отчаянно желтого цвета — великолепный образец немецкого дизайна. Красавец! И на ходу — судя по тому, что припаркован небрежно, двумя колёсами на тротуаре. Так машины на длительное хранение не ставят… Вдруг в правом кармане раздался характерный перелив сотового — ЕСТЬ! — Да, слушаю! — Александр, подходите к среднему корпусу, ко второму подъезду от вас. Так, по ходу, майор Шепелев нашел искомое авто. Что ж, значит, Байюс сегодня ночует дома, и машина его при нём. Посмотрим, что там у неё внутри, заглянем ей под капот, как говорится… Ага, вот она, таратайка господина Байюса Шимона… Да, чёрный «вольво», семьсот сороковая модель, универсал. Правое переднее крыло — есть? Есть! — зелёный крест из четырех стрел в белом ромбе, с буквой Н посередине — символ партии Салаши, теперь — в слегка измененном виде — эмблема Jobbik-а… — Саня, она? — быстро подошедший Гонт дёрнул его за рукав куртки. — Она. Так, давай-ка отойдем чуть в сторонку, вон как раз лавочка под акацией. Они отошли от чёрного «вольво» и уселись на изрядно пожившую садовую скамейку, всю изрезанную душераздирающими признаниями в любви (или проклятьями? Жаль, не настолько хорошо знаю венгерский, чтобы понять эти излияния…) — по-видимому, излюбленному месту здешней алкашни, если судить по пустым бутылкам из-под дешевого пойла, заполнившим рядом стоящую урну. Оно и хорошо: нечаянный прохожий подумает — собрались пьяницы… Впрочем, людей поблизости не было, так что опасаться случайного свидетеля не стоило; к тому же «вольво» стоял очень удобно — удобно для «потрошения», разумеется — наполовину прикрытый от глаз любопытствующих жильцов чем-то вроде трансформаторной будки. Ай да Байюс, ай да молодец, хорошо припарковался! Одиссей вполголоса произнес: — Так, мужики, диспозиция такая — ты, Саня, вскрываешь эту жестянку, так, чтобы она не вякнула, после чего накрываешь её со стороны дома вот этим рядном, — Одиссей протянул Гонту специально запасённый кусок чёрной ткани. — Вы, Андрей Викторович, обыскиваете багажник — сначала с помощью фонаря, затем, если заметите следы крови — под ультрафиолетом они будут видны, даже если кровь замывали — прикладываете к ним вот эти вот тесты. Как только на них проявится люминесцентная полоска — хотя бы на одном! — всё, значит, кровь обнаружена на сто процентов. После этого берете вот эту бумажку, — Одиссей подал майору Шепелеву скомканное заявление покойного полковника, — и аккуратно засовываете её куда-нибудь в полость в багажнике — так, чтобы текст после изъятия был читаем. Задача понятна? И Шепелев, и Гонт молча кивнули. — Тогда — вперед. Я на стрёме. Если что — кашляю, вы замираете и сливаетесь с темнотой. Это не сложно, вам достаточно будет лишь перестать двигаться и погасить фонарь — вряд ли у случайных прохожих будут с собой приборы ночного видения. Да, Андрей Викторович, лампу, когда будете работать в багажнике, укройте курткой — с головой. Перчатки все взяли? — Подельники Одиссея разом кивнули, — Ну вот и славно. Всё, по местам стоять, с якоря сниматься. Одиссей обошел «вольво», протиснулся меж двух «корейцев» и занял позицию у подъезда — усевшись на ограждение, отделявшее тротуар от газона. Так, вроде вокруг тихо. Народ или уже спит, или уставился в телевизоры — если какой запознившийся гуляка и появится, то вряд ли будет старательно рассматривать ряды припаркованных машин, тем более — стоящих в глубине двора, далеко от тротуара. Но всё равно — страховка не повредит… Так, Гонт, по ходу, приступил — хотя отсюда практически ничего не видно, так, какая-то тень у правой передней двери… Оп-па! Прерывистое мигание синей лампочки оборвалось — стало быть, сигнализация йок… Хорошо, теперь не забудь накрыть машинку саваном — чтобы жильцы дома, вышедшие покурить, не заметили странных отблесков во глубине чёрного «вольво»… Ага, накрыл. Скрипнула задняя дверь — майор Шепелев забрался в багажник. Чёрт, ну сказал же ему, чтобы накрылся с головой! Ага, свет исчез… Значит, накрылся. Сколько ему тот багажник надо обшарить? Минуты три, от силы. Дай Бог, чтобы всё прошло штатно… Да, всё же изрядно сдал Будапешт… Туристические зоны — те, понятно, сияют и искрятся, море света и прочие забавы на потребу взыскательной публике — ничего удивительного, это туризм, как говориться, живая копейка в дом. А вот сам город — медленно, но верно приходит в упадок… Даже центральные кварталы — выглядят обшарпанно, а уж об окраинах что и говорить! Тот же Пештэржебет — вдоль трамвайных путей горы мусора, на станции метро Хатар ут — ночлежка бомжей прямо в переходе… Жуть. Не пошла на пользу венгерской столице демократия! Хотя… Во времена социализма город тоже не всегда холили и лелеяли — в пятьдесят шестом все стены Белвароша Пешта были выщерблены пулями — и нашими, и мятежников. И те, и другие настрелялись вдоволь — а досталось всё красавцу-городу… Ага, сворачиваются. Ну? Первым подошедший майор Шепелев протянул Одиссею два теста. На обоих едва заметно пульсировали флуоресцентные полоски. Как говорится, quod erat demonstrandum… — Где? — обратился вполголоса Одиссей к майору. — Первая — под самыми сиденьями, там длинная коричневая полоса. Видно, что замывали, но замыли плохо — под лампой сразу обнаружилась. А вторая… а вторая — на плоскогубцах. — В словах майора Шепелева проскользнула затаённая боль. Сглотнув, он добавил: — Бумагу, что вы дали, уложил надежно, будут искать — найдут, а так она в глаза не бросается. Но Одиссей его уже не слышал; после слов майора о плоскогубцах у него перехватило дыхание, в голове тяжело запульсировало, лицо мгновенно охватило жаром, уши заложило, как будто ватой. Ногти! Эти суки вырывали старику ногти плоскогубцами! Мрази! Нет, ребята, вы за это ответите! И не через несколько месяцев, не после следствия и суда, и не какими-то жалкими несколькими годами заключения — а здесь и сейчас! И жизнью! Пересилив себя, спросил майора Гонта, изо всех сил стараясь, чтобы голос его не выдал: — Саня, у этой сигнализации какой принцип? Тот пожал плечами. — Да простенькая жужжалка, открывается на раз. На профанов рассчитана. Если какой придурок затеется вскрыть — голосить будет на весь двор, у хозяина на брелке тоже запиликает. Вот и весь принцип… А тебе зачем? — А затем, что ты сейчас сделаешь так, чтобы дома у этого… У хозяина этого шарабана запиликал брелок. И чтобы пиликал, не переставая, минут пять. Сможешь? Гонт посмотрел в глаза Одиссею, мгновенно всё понял, и отрицательно покачал головой. — Саня, не надо. И ты, и я знаем содержание приказа. — Не говори мне про приказы. Просто сделай то, что я прошу! Гонт опять отрицательно покачал головой. — Я знаю, что ты собрался сделать. И не хочу тебе в этом помогать. Как не хочу, чтобы ты в этом пачкался… Не потому, что такой, блин, офигенный гуманист — а потому, что мы с тобой не имеем права на это. То, что ты сейчас хочешь сделать — я сделал бы вместе с тобой. И ни разу бы не раскаялся. Если бы мы были свободны в своих действиях… — Саша, они пытали старика. Беззащитного. После этого ты хочешь оставить жизнь этому… Этому уроду? Гонт промолчал. — Ещё раз прошу тебя — включи сигналку. Потом уходите к машине. Я вас минут через десять догоню. — Нет. Мы тебя здесь не оставим. И сигнализацию я не включу. Этот, — и Гонт кивнул на подъезд, — заслужил смерть, я с тобой здесь не спорю. Но мы с тобой — солдаты, а не палачи. У нас есть приказ, который мы обязаны выполнить… И поэтому мы пойдем к машине вместе. Вместе! С минуту меж ними звенело напряженное молчание. Затем Одиссей, тяжело вздохнув, проронил: — Ладно. Двинулись. Втроем они пересекли двор, обошли дом, затем немного покружили по скверу, лежащему меж жилой зоной и набережной — после чего оказались у машины Зорана. — Ну наконец-то! Где вы так долго были? — Серб явно нервничал. Одиссей улыбнулся ему — что далось ему очень нелегко — и ответил: — Воздухом дышали. Воздух здесь ошеломительно хорош! Не могли себе отказать в удовольствии… — Нашли то, что искали? — Нашли. Завтра — а ещё лучше сегодня — Карою надо известить следователей. Они должны обыскать этот «вольво» — и как можно раньше, можно сказать, с восходом солнца. Там следов крови — немеряно… Зоран кивнул. — Сообщит. Он ждет моего звонка. Как только я скажу, что наши подозрения подтвердились — он позвонит инспектору Хорвату Матяшу, который ведет дело полковника Темешвари. Так что всё будет в порядке! Наивный оптимист… Ещё очень не скоро здесь всё будет в порядке! Да и будет ли уже когда-нибудь?… — Хорошо. Тогда сначала давай на Кальвин тер, там наши друзья нас покинут. Да и я, пожалуй, на метро доберусь до дома… — Одиссей хотел было попросить серба остановиться у отеля «Ибис», в котором разместилась тургруппа, в состав которой входили его офицеры, но в последний момент передумал. Зачем? Лишняя информация ещё никому пользы не приносила… Зоран отрицательно покачал головой. — Не доберешься. В одиннадцать метро закрывают. То есть официально оно работает до половины двенадцатого, но… — Ладно. Тогда добросишь меня до Пештэржебета? Вместо ответа серб молча кивнул, завёл мотор и. подождав пару минут — живо стартанул в сторону Дуная. Ещё недавно оживленные будапештские магистрали в этот ещё не шибко поздний час радовали отсутствием интенсивного движения — даже выезд на мост Арпада, два часа назад забитый плотными колоннами машин, был практически свободен. Рано здесь ложатся спать! Не то, что в Москве, где трафик до часу ночи удручающе плотный, и где даже в полночь случаются пробки… Ночью Будапешт всё ещё прекрасен, кто бы спорил… Темнота скрадывает ветхость величественных когда-то зданий в стиле «сецессион», прячет под своим покровом отвратительные язвы времени, беспощадного к творениям рук человеческих, а яркие огни наружного освещения скрывают облупленные фасады и давно уже требующие ремонта крыши. Ночью Будапешт похож на когда-то прекрасную женщину, увы, постаревшую, подурневшую — и поэтому выходящую на улицу лишь вечером, в сумерках, когда не так бросается в глаза тот факт, что красота её давно увяла. «Париж Восточной Европы», увы, уже далеко не столь прекрасен, как в свои лучшие годы — даже ещё пятнадцать лет назад он был куда ухоженней… — Кальвин тер. — А, что? Извини, Зоран, задумался… — Одиссей обернулся назад и сказал: — Всё, мужики, вот ваш дом родной. Телефоны не отключайте, может быть, ещё понадобитесь. — Завтра наша группа едет в Сентэндре. Нам с ними — или лучше остаться в городе? — спросил Гонт. — Во сколько группа выезжает? — С утра, автобус будет в восемь. — Хорошо, если до половины восьмого не позвоню — езжайте в Сентэндре. Когда у вас самолет в Москву? — Послезавтра, днем. — Понял. Ладно, провожу вас. — И с этими словами Одиссей выбрался из «пассата». Оба его офицера тут же последовали за ним. Отойдя от машины Зорана на пару шагов, Одиссей вполголоса сказал: — Если кто-то будет спрашивать — скажете, что были в купальне «Кирай». Сегодня среда, мужской день, купальня эта работает до восьми. Потом вы ужинали в ресторане «Пешти Шорчарнок» — это здесь недалеко, на Вамхаз кёрут. Он работает до часу ночи, и там даже сейчас народу — не протолкнуться, так что были вы там, не были — хрен проверишь. Запишите, на всякий случай — это для вас, Андрей Викторович. — обратился Одиссей к майору Шепелеву, — Майор Гонт чуток здесь ориентируется. Майор кивнул и, достав записную книжку, старательно всё записал. — Всё, мужики, спасибо за службу! — И Гонту: — Саня, тебе отдельное спасибо, что остановил меня полчаса назад. Тот махнул рукой.