— Ага. Руслан не говорит ни слова, когда проходит внутрь. Просто снимает пальто, расстегивает запонки и закатывает рукава рубашки. Я достаю огромные мешки для мусора и загружаю туда хлам, который уже не несёт никакой пользы. Рус скатывает липкий ковер. — Мне кажется, проще вызвать клининг, — сопит он. — Наверное, — я останавливаюсь и облокачиваюсь о стол. Это рационально. А я устала. — Поехали домой. Че подходит ко мне и протягивает ладонь. — Не уверена, что хочу к тебе. — Почему? — Давно у вас с ней в последний раз… Руслан не удивляется вопросу, смотрит мне прямо в глаза, отвечая. — Недели полторы назад. — Ладно, — киваю я. — Я смогу с этим смириться. Обдумываю всю эту ситуацию несколько секунд, а затем едва заметно улыбаюсь. — Но матрас твой придется сжечь! — Пожалуйста, только не матрас, я так долго искал идеальный! — Рус улыбается в ответ. — Давай обойдемся постельным бельем. Хотя оно тоже не из дешевых, а парочка из египетского шелка… Стукаю его кулаком в плечо. — Ладно, ладно, простыни, матрас, да хоть всю квартиру, если тебе станет так легче. — Это уже, конечно, лишнее. Но от всех поверхностей, которых она касалась, придется избавиться. — Их не так много, поверь. Руслан прижимается лбом к моему лбу. Мы часто дышим, прикрыв глаза. Хорошо, спокойно, уютно. Грохот открывающейся двери застаёт нас врасплох. Входная дверь сильно бьётся о стену и слышится, как в квартиру вваливается вусмерть пьяное тело. Мне хорошо знаком этот звук, я много лет дрожала, укрываясь от него под одеялом. Но теперь мне не страшно. Я испытываю только презрение к этому человеку, только гнев. Еле стоящий на ногах отчим буквально влетает в комнату, спотыкаясь о скрученный ковер. — Бля, — шипит он, пытаясь встать. Но не может, ноги отказывают. Мне хорошо знакома и эта стадия его опьянения. Он весь грязный, вонючий, с расфокусированным взглядом, даже не понимает, что здесь не один. Лицо Руслана искажается, глаза выражают омерзение. Да, вот такой он, мир, в котором я росла. — Пошли, — он хватает меня за руку и уводит из квартиры. Едем в его машине, молча держась за руки. Приезжаем ко мне домой. Это хорошо, это правильно, безопасно, спокойно. — Ты ела сегодня что-нибудь? — Да, забегала домой после больницы, поспала, поела. Правда, это было с утра. — Уже вечер, — укоризненно смотрит на меня. — Я бы выпила, если честно, — тру уставшие глаза. — Звучит ужасно в свете последних событий, да? — Ни сколько. От пары бокалов ты не станешь алкоголичкой. Но сначала поесть, ладно? Чертов Че стал ангелом. Он покупает продукты, готовит нехитрый ужин, поит меня терпким вином и укладывает спать в своих объятиях. Стресс последних суток сходит на нет в его руках. Он не целует меня, не уверяет в своей любви, не разжигает огонь в теле проворными пальцами. Все это ненужное, лишнее, не срочное, когда я чувствую сердцем покой. Это чувство накрывает меня теплым одеялом, и я засыпаю, точно зная, что все правильно.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​ ‌‌‍Глава 44 На работу идти не очень-то хочется. Придется объяснять Инне свое вчерашнее отсутствие и, хотя мы, вроде как, дружим, все равно разговор предстоит не из приятных. А ещё там будет Кононова, которая не упустит своего шанса уколоть побольнее. Рус все утро ухаживает за мной. Галантно открывает дверь своей машины, заезжает по пути в кофейню и берет мне чай, целует в уголок рта, словно боясь спугнуть. Это новые для меня чувства. Не дикая страсть, в которой мы тонули еще два дня назад, не слепая влюбленность, ведущая нас в подростковые времена. Что-то тонкое, свежее. Нежность. Трепет. Любовь. Настоящая и очень глубокая. Мы не обсуждаем пока скользкие темы, вроде его желания продолжать рисовать унизительные комиксы или скажем ли мы всем о нас. Кажется, он уже все для себя решил. Внутри себя он тверд и целенаправлен, а я просто соглашаюсь идти за ним. Я безусловно верю ему. Доверяю. Он приведет нас к счастью. Нейтральные темы о здоровье матери и что делать с отчимом нас только сближают. Я не знаю ответов на них, потому что абсолютно все будет зависеть от мамы и ее желания жить нормальной жизнью. Но я не страшусь ее выбора. Я готова его принять. И быть рядом, если выбор будет правильным. Весь состав маркетингового отдела застывает, когда мы с Русланом входим. Блин, кажется, длинный стервозный язык уже все растрепал. Я мгновенно краснею от излишнего внимания. Не люблю я этого, а тут отмолчаться, видимо, не удастся. Че же ведет себя из ряда вон: он приобнимает меня за плечи и помогает снять пальто. — Обалдеть, — доносится откуда-то из угла кабинета. Стоит гробовая тишина. — Да, мы вместе, — поставленным голосом объявляет Рус на весь офис. — А теперь можете снова работать. Он подталкивает меня рукой в поясницу, продвигая к нашим рабочим местам. — Че, дорогой, спасибо, что исполняешь мои обязанности, — материализуется возле нас Инна. — А теперь, Ромашкина, дуй за мной. Сомнений нет, меня сейчас ждёт жёсткая порка. И это, если повезёт. Не припомню у Разумовской такого тона, разве что, когда она со своим женихом баталии устраивала. Но я же не он. Я не могу ее нежно потрепать за ушком и сгладить этим напряжение. Злополучный кабинет начальника отдела пустует. Видимо Летунову всё-таки отправили в декрет. Инна проходит к столу, садится в большое черное кресло и скрещивает пальцы перед лицом. — Ну, — нетерпеливо подталкивает меня. — Маму в больницу забрали, а телефон разрядился, не смогла тебя вчера предупредить. Я заламываю руки, не решаясь сесть напротив нее. Снесет нафиг ураганом ее энергетики. — Да проехали, — машет она. — Ты мне про Че ничего объяснить не хочешь? Все же решаюсь присесть. Разговор будет долгим. Мой рассказ укладывается в пятнадцать напряженных минут и парочку изогнутых бровей. — Вот это поворот! Вот это я понимаю, история! — ярко жестикулирует Инна по окончанию. — А я же чувствовала, что между вами искры летают. Я же говорила тебе, помнишь? Не зря, не зря, все-таки, чем больше попец, тем лучше он чувствует! — она заливается хохотом. — Так и что, на свадьбу, я так понимаю, тебя плюс один теперь записывать? Ох, ты ж, скоро же грандиозное событие — мандариновая свадьба. — Я пока не знаю. Остаётся же еще один нерешенный вопрос. Мы не говорили с ним об этом, но у меня все еще есть подозрения… — Ой, Ромашка, он не крот, успокойся. Сегодня уже все стало известно. Вчера я каждому утвердила именно его версию проекта для "Хюгге" и сказала, что сегодня выступим с коммерческим предложением по этому заданию. И с утра один из этих проектов уже всплыл у представителей конторы, прикинь? Быстро сработала… — А как ты об этом узнала? — Так в "Хюгге" директором мой будущий родственник. Им так-то реклама не нужна, но по доброте душевной и обещании посидеть в выходные с их близнецами, мне помогли. Так что расслабь булки, Че твой агнец божий, и имеет все шансы стать новым главным специалистом. Инна откидывается в кресле, удовлетворенно улыбаясь. — Так кто крот? — я ужасная женщина, но очень хочу услышать то самое имя… — А, самое интересное и не сказала! Так Серебрякова наша. Прикинь, не такая уж и дурочка оказалась. — Да ладно! Я шокирована, если честно. Ирка она же нормальная вроде была. Более менее. Ну, слегка недалекая, все о шмотках и косметике болтала, с Кононовой дружила, и тут такой финт. — Вот это поворот! — не выдерживаю я и возвращаю Инне ее же фразочку. — А я о чем! Я вообще не на нее ставку делала. Сейчас буду ее увольнять, хочешь поприсутствовать? — Я, пожалуй, пас. Там работы… — Ага, ага, знаю я, — усмехается Разумовская. — Короче, записываю тебя плюс один на свадьбу. Не забудь, двенадцатого мая! Иди, Ромашкина, иди. И пригласи мне Серебрякову. Я готова к казни.