— Да ладно, почему? — удивилась худышка. — Нормальное у нее лицо, на контрастах можно выехать. Кожа ведь бледная, а если на лоб несколько прядей темных добавить, как живая получится. И в глазах не по одному, а по два блика посадить, тоже выигрышно будет смотреться. — Я не о том говорю, — сказала девушка. — Как бы тебе объяснить… Не то чтобы лицо мне ее не нравится, наоборот, лицо красивое, даже завидно. Я просто знаю о Ленке чуть больше, чем остальные. Ты Ваську Ефимцева с третьего курса знаешь? — Нет, — слегка удивленно возразила худосочная. — А кто это? — Да приятель мой, с отделения дизайна, — пояснила блондинка. — У них Ленка на фигуре стояла. Так он мне про нее такое рассказывал — с ума сойдешь! И после этого всего мне совершенно не хочется ее писать, вообще душа не лежит! — Заинтриговала! — ответила девушка. — А что она такого натворила? Интересно же! — Если я тебе расскажу, ты портрет не допишешь! — заявила белокурая. — Сначала работу доделай, а потом про Ленку узнаешь. Так-то у тебя из всей нашей группы лучший этюд головы будет. — Ну уж нет! — живо возразила худышка. — Говори сейчас, раз начала! И потом, какая мне разница, чем эта Лена занимается? Да хоть бы она наемная убийца, все равно портрет надо написать. Даже интереснее было бы. Задача художника-то какая? Не просто правильно форму головы передать, все черты лица изобразить и светотень передать. Это, знаешь ли, картинка выйдет, а не портрет. А вот характер показать в этюде — сложно. Но без характера голова живой никогда не станет! Я вот когда работаю над портретом, всегда представляю человека — чем он занимается, какой у него характер, какие увлечения… В художке, понятное дело, не станешь модель расспрашивать, поэтому приходится придумывать. Вот Ленку я представила в образе танцовщицы. Знаешь, которая в ресторане на высоких каблуках-шпильках, в огненно-красном пышном платье танго с кавалером танцует. Или восточные танцы — тоже ей подойдет, она ж такая яркая… Когда все это представишь себе, и писать интереснее, и работа только выигрывает! — Вот и думай лучше, что она танцовщица, — буркнула блондинка. — А Васька мне совсем другое рассказывал. Про кавалеров-то оно верно, вот только не танцует с ними Ленка, а… сама понимаешь, что… — Да ну? — изумилась худышка. — Она что — проститутка?… — Вроде того, — презрительно отозвалась белокурая. — Только не на улице клиентов ловит, а богатых и известных художников кадрит. Раскручивает их на рестораны, дорогую выпивку, подарки, деньги из них выкачивает, а как только кого получше себе подыщет, предыдущего «жениха» бросает. Она же и на обнаженке натурщицей подрабатывает, представляешь? И, кстати сказать, с преподавателем обнаженки Ленка в любовной связи состоит! С ней, по-моему, весь мужской преподавательский состав училища переспал! Как она только ухитряется все провернуть так, чтобы никто ничего не узнал… Между прочим, Ленка даже семью одну разрушила, мне Васька рассказывал. Помнишь художника Гихоренко? Мы на первом курсе на его выставку ходили. — Помню, конечно, — подтвердила худенькая. — Реалист, мастер пейзажа. А что, Лена и с ним роман крутила? — Ха, крутила! — воскликнула блондинка с явным негодованием в голосе. — Да знаешь, какая история вышла? У Гихоренко — семья, жена и двое детей. Ему уже скоро полтинник стукнет, а жена на десять лет моложе. Дети уже в школу ходят, а Гихоренко своими картинами зарабатывает. Так вот, Ленка сперва втерлась в доверие к его жене и детям, а потом интрижку с самим художником завела. Он за ней бегал, как собачонка, цветы дарил, конфетки-сигаретки… Она жила как содержанка — он ее и деньгами снабжал, и шмотками дорогими. Ленка так его обворожила, что Гихоренко сказал жене, что бросает ее. Та умоляла супруга не ломать семью, подумать о детях, но безрезультатно. Гихоренко развелся с женой, сделал Ленке предложение. А та нашла себе художника побогаче и сделала несчастному ручкой — «адьё, дорогой!» Вот и результат — сломала жизнь и Гихоренко, и его жене с детьми. Хороша, правда? — Ничего себе! — изумилась худенькая. — Я и не думала, что она такая… — И не только с Гихоренко она так! — продолжала белокурая. — Кого ни возьми из тарасовских художников, она со всеми подряд романы крутит! И с Садальским она шашни водила, и еще бог знает с кем… В общем, та еще дамочка… И нам ее писать надо. Вот она у меня и не получается, потому что не хочется такую мерзостную девку рисовать! Я после обхода холст с ней загрунтую и новый этюд писать буду. Не хочется, чтобы эта Ленка мне глаза мозолила. — Да уж… Малоприятная особа… — согласилась вторая девушка. — Но знаешь, я с ней работу оставлю. Просто постараюсь ее характер передать. И даже, может, назову этот этюд как-нибудь… «Развратная женщина», например? А что, неплохо было бы! Я, конечно, не художник, но можно было бы так попробовать… — Ну-ну, удачи! — хмыкнула блондинка. — Войдешь в историю за счет этого портрета! И будут про тебя искусствоведы писать что-нибудь вроде: «Она писала падших женщин, все деньги тратила на краски, а питалась недоваренными макаронами ради живописи». — Почему это — недоваренными? — удивилась худышка. — Вроде они нормальные были, макароны мои. — Потому что готовить ты, если честно, не умеешь, — вздохнула блондинка. — И макароны тебе удаются намного хуже, чем этюды. Ты их не только не доварила, но и посолить забыла. Ладно, не переживай, все равно мы их уже съели. Я никому не расскажу об этом, успокойся! — Нормальные макароны! — обиделась худенькая. — Я же тоже их ела! — Потому что ты привыкла питаться не пойми чем! — заявила белокурая. — Вот что. Ты меня угостила своим завтраком, тогда после живописи во время обеденного перерыва пойдем в столовку. Я за тебя заплачу, не беспокойся! Хотя бы поешь по-человечески, а то потому ты и худая такая, что еду нормальную не покупаешь, питаешься всякой гадостью. Закажем хоть обед человеческий, идет? — Да ладно тебе! — запротестовала девушка. — Зачем ты будешь за меня платить? Я и дома поесть могу, и совсем я не голодаю… — Не голодаешь, успокойся, — заверила ее подруга. — Считай, что я тебя пригласила. Не в ресторан и даже не в кафе, а всего лишь в нашу столовую! Просто дружеские посиделки, или «постоялки», если народу будет полно. И не думай, что я тебя там отблагодарить за твои ужасные макароны хочу или помочь бедствующей художнице. Дудки, мне просто скучно одной, без компании есть. Ну что, соглашаешься? — Ладно, согласна, — развела руками худенькая. — Давай тогда в кабинет вернемся, а то Мишаня заметит, что мы вдвоем вышли, еще крик поднимет, рассердится. В туалет же с термосом и кружкой не ходят, верно? — Да ну его к лешему! — махнула рукой блондинка. — Но ты права, а то мы тут уже минут двадцать торчим, если не больше. Лучше не нарываться. Хотя эту Ленку жуткую целых полторы пары еще писать надо, с ума сойти… Девушки встали с лавочки, по-прежнему, не замечая меня, и направились обратно в аудиторию. Я же осталась на своем месте, глубоко задумавшись. Итак, мне повезло случайно подслушать разговор двух учениц с курса живописи, которые в настоящее время пишут портрет Лены Стрелковой. И то, что я о ней услышала, характеризует пассию Огородникова далеко не с самой лучшей стороны. Красивая девчонка выбрала самый простой способ заработка, то есть совращает состоятельных мужчин-художников и спокойно живет за их счет. А позирует удовольствия ради. Может, ей нравится смотреть потом на свои портреты. А может, таким способом следующего кандидата в любовники подыскивает? Тоже возможно. Пока сидит, глазками в преподавателя стреляет, а после пар сводит с ним более близкое знакомство. Что ж, совсем неплохо — и работать не нужно пять дней в неделю, и деньги всегда есть, и дорогие шмотки… В общем, хорошо устроилась барышня, ничего не скажешь. Вопрос еще в том, почему она выбирает для своих «жертв» именно художников, ведь в большинстве своем работники искусства — люди небогатые, а Лена умудряется выискивать каким-то образом богатых живописцев. А может, художники — просто ее «фетиш»? Ну нравится ей крутить романы именно с живописцами, а не с политиками или бизнесменами. Или у нее типаж, который привлекает только портретистов и пейзажистов? Или ей кажется слишком простым делом совратить олигарха — их-то пруд пруди, а вот поди сыщи богатого да гениального живописца! Ладно, что толку сейчас гадать — лучше подожду удобного случая да побеседую с этой барышней лично. Я-то из нее всю информацию вытащу, меня ей обдурить не удастся! Близился конец пары — часы на моем мобильном телефоне показывали без четверти одиннадцать. Я помнила, что в расписании говорилось, что первая пара заканчивается в одиннадцать часов пять минут. За короткую перемену вряд ли мне удастся завязать знакомство с Еленой — придется дожидаться часа дня. Журналисткой представляться не буду — может, сказать ей, что я хочу поработать моделью и нуждаюсь в консультации опытного человека? Тоже не слишком хороший вариант. Леночка может побояться конкуренции и отказаться со мной разговаривать. Тогда с кем Лена не побоится откровенничать? Точно, назовусь ей преподавателем художественного кружка для взрослых и попрошу побыть моделью у меня в студии. От дополнительного заработка она не откажется — как я понимаю, девица денежки любит, тратит их направо и налево на себя любимую. А чтобы меньше думала да подозревала, предложу заоблачную плату. Скажем, двести долларов за несколько часов. Такую «таксу» беру я за день работы, и это немало. Конечно, многовато, но посмотрим по обстоятельствам. Мои размышления прервал звук открываемой двери. Выходили из триста пятой аудитории, однако на сей раз не студентки. В коридор вышла сама Лена. Тощая художница «с макаронами», как я прозвала про себя девушку, весьма точно изобразила модель — на портрете она уловила особенности внешности Елены, и я сразу же узнала натурщицу. Копна густых черных волос, угольно-черные огромные глаза, как у персонажей аниме, ярко-красные губы, идеальная стройная фигура — вылитая топ-модель, да и только. Неудивительно, что мужчины ради такой красотки запросто бросают свои семьи и готовы на все, лишь бы Леночка обратила на них свое царственное внимание. Остается вопрос: почему она выбрала Огородникова на роль своего нынешнего почитателя? Может, потому, что он неожиданно обрел известность? Скорее всего, вряд ли тут речь шла об искренних чувствах девушки. Леночка подошла к скамейке, на которой сидела я, и, так же, как и студентки, не заметила моего присутствия. Оказывается, комнатные растения — весьма неплохая маскировка, уже для третьего человека я остаюсь невидимкой. Может, все потому, что подружки были увлечены разговором, а все внимание Леночки занимал телефонный звонок? Красавица говорила по мобильному телефону взволнованным голосом. — Да, поняла. Я постараюсь через час приехать… Хорошо, спасибо, что позвонили. Она закончила разговор, поднялась с лавочки и зашла обратно в аудиторию. Однако минут через пять-семь вышла оттуда — с верхней одеждой и сумочкой. Похоже, планы Леночки поменялись, она не собиралась оставаться на вторую пару. Что же стряслось, по какой причине девушка спешно покидает училище? Она заспешила к лестнице, я подождала, когда она отойдет на достаточное расстояние, и поднялась со скамейки. Хорошо, что вещи я не сдала в гардероб — пришлось бы спускаться туда и терять время, а это могло привести к тому, что я упущу Елену из виду. Лена на ходу набирала какой-то номер на мобильнике, и спустя минуту я услышала ее голос: — Алло, здравствуйте. Любую машину на угол Бельинской и улицы Мира, к Тарасовскому художественному училищу. Едем на проспект Литовского. Да, областная клиника номер три. Хорошо, буду ждать… Я быстро обогнала Лену на лестнице, чтобы успеть к своей машине. Мне нужно посмотреть, какой автомобиль подъедет за девушкой, чтобы проследить за ним. Областная клиника номер три… Там-то что Лена забыла? Я пулей вылетела на улицу и уселась за руль своей «девятки». Лена покинула здание чуть позже, остановилась возле улицы Бельинского и вытащила из кармана пачку сигарет. Мне было прекрасно видно, как она подносит к сигарете зажигалку, закуривает, выпускает облачко дыма. Даже за курением Леночка выглядела словно фотомодель — стильное пальтишко, шапочка-берет, сумочка… Одежда идеально подходит к ее внешности, и сигареты нисколько не делают ее вульгарной, а, напротив, добавляют шарма и обаяния. Где-то через четыре минуты подъехала белоснежная «Ауди», я запомнила номер автомобиля. Вбила комбинацию в навигатор, настроила режим слежки за машиной. Теперь я могла быть уверена, что не потеряю такси из виду, даже если застряну в пробке или каким-то образом отстану от машины. Однако в это время никаких заторов не было, и до областной больницы мы добрались менее чем за час, несмотря на то что находилась она на другом конце Тарасова. Я знала, что в этой клинике огромное количество корпусов и в ней лежат пациенты с самыми разными патологиями — начиная с заболеваний сердца и заканчивая психическими расстройствами. Среди всевозможных отделений можно было заблудиться, поэтому я подождала, когда такси Леночки остановится и девушка выйдет из него, чтобы проследить за ней. Я всегда считала себя замечательным мастером маскировки — когда требуется, могу запросто смешаться с толпой и даже при отсутствии мест, где можно спрятаться, передвигаюсь незаметно для того человека, за которым слежу. Поэтому Леночка меня не заметила, впрочем, она и не оглядывалась. К тому же на территории клиники сейчас находилось много народу — скорее всего, родственники пациентов, которые шли навестить больных, и персонал, перемещавшийся из одного корпуса в другой. Больница была окружена высоким забором, въезд преграждался шлагбаумом, однако на контрольно-пропускном пункте никого не просили предъявить паспорт — люди проходили беспрепятственно. Прямо по центру, равноудалено от корпусов, возвышалась маленькая церквушка с золотым куполом. Леночка шла прямо к церкви, и я, немного поколебавшись, двинулась за ней. В конце концов, откуда мне знать, зачем девушка приехала в эту клинику? Может, никого она не навещала, а целью ее была именно эта церковь? Поэтому я решила отслеживать все ее перемещения. Девушка подошла к лестнице, ведущей в храм, три раза перекрестилась. Поднялась по ступенькам, открыла дверь и вошла внутрь. Спустя секунду то же самое сделала и я, затворив за собой тяжелую коричневую дверь. Внутри храм был небольшой и мало чем отличался от остальных церквей города. Как водится, у входа — церковная лавка, по центру алтарь, по обе стороны от которого — иконы Христа, Богородицы и святых. Слева от алтаря — бак со святой водой, рядом с ним стойка поминовения усопших. За прилавком с церковными товарами стояла пожилая продавщица, и Леночка встала в очередь, намереваясь что-то купить. Всего в церкви находилось помимо нас еще три прихожанки — одна покупала свечи, две другие стояли возле икон Богоматери и Николая Чудотворца. Я встала за Леночкой, она по-прежнему не обращала на меня никакого внимания. Продавщица уныло отдавала сдачу полной женщине, а затем спросила Леночку, что та хочет купить. — Две свечки, пожалуйста… Вот те, по двадцать пять рублей… — тихо попросила девушка и протянула продавщице сторублевую купюру. — Сдачи не надо. Я внимательно осмотрела товары. Свечи в церкви стоили пять, десять, пятнадцать и двадцать пять рублей. Леночка взяла две самые дорогие свечки, а сдачу забрать не пожелала. О чем это может говорить? Может, она внезапно осознала неправильность своих поступков по отношению к другим людям и решила раскаяться? Тогда зачем ехать на другой конец города, в церковь при больнице, когда рядом с училищем имеется храм? Стало быть, у Лены кто-то из родственников болеет, поэтому она и зашла в церковь по пути к больному. Но почему Огородников ничего не рассказал мне о том, что у его дамы сердца кто-то лежит в больнице? Как он мог об этом не знать? Или решил, что меня об этом извещать не полагается, вот и скрыл такую подробность, равно как и наличие у него богатой покровительницы в лице Жанны? Нет, не понимаю я Вольдемара. То ли он не заинтересован в поиске своей картины, то ли настолько глуп, что не хочет сообщать мне важную информацию относительно возможных подозреваемых. Надо бы еще раз с ним поговорить по душам, не нравится мне все это, ох как не нравится… Леночка отошла от прилавка, я тоже попросила две свечки. Краем глаза я наблюдала за девушкой — та поставила одну свечку около иконы Николая Чудотворца, а другую — у большого образа Богородицы. Как мне показалось, икона Богоматери в этом храме была самой красивой и самой почитаемой — возле нее останавливались все посетители церкви. Леночка довольно долго стояла перед этой иконой, опустив голову вниз и что-то шепча одними губами, а Богородица задумчиво и печально смотрела на нее всепрощающим взглядом. Наконец девушка отошла от иконы и направилась к выходу. У дверей она обернулась, трижды перекрестилась и вышла из храма. Я поставила две свои свечки возле образа Богоматери и двинулась вслед за Леночкой. Глава 5 Ближе к полудню погода улучшилась, на улице стало уже не так уныло и промозгло, как утром. Небо расчистилось, и на золотом куполе церкви заиграли солнечные зайчики. Надо же, наверное, впервые за несколько недель установилось такое приятное осеннее тепло, словно природа внезапно вспомнила, что осень принято называть золотой, а не серой и дождливой. Однако Леночка, казалось, не замечала ни солнца, ни чистого голубого неба — понурив голову, она быстро шла по дороге к двухэтажному длинному корпусу. Надпись на табличке гласила «Шестнадцатое отделение», и девушка направилась к входу в больничный корпус. И вот тут я стушевалась. Если Лена навещает кого-то из своих родственников, ее, ясное дело, пропустят. Но что делать мне? С собой у меня не имелось никакого поддельного документа о том, что я являюсь врачом или медсестрой, из знакомых у меня в больнице никто не лежал. Сказать, что я пожаловала к господину или госпоже Стрелковой? А если Леночка навещает человека с другой фамилией? Может, она успела сменить свою девичью, и даже если больной — ее отец или мать, вполне вероятно, что они носят другую фамилию. Леночка поднялась по лестнице и нажала на звонок, а я осталась стоять неподалеку. Вскоре дверь открыла пожилая санитарка или медсестра в больничной униформе, Леночка что-то ей сказала, и девушку пропустили внутрь, закрыв за ней дверь. Я решила было идти напролом и попытаться проникнуть в корпус — в принципе можно сказать, что я мечтаю устроиться работать санитаркой или медсестрой, хочу побеседовать с главным врачом или намереваюсь проконсультироваться по поводу своей больной бабушки (тети, дяди, далее по списку). Однако немного подумав, я отказалась от подобной идеи. Даже если мне повезет и санитарка или уборщица в данный корпус действительно требуется, скорее всего, меня отправят в отдел кадров или в кабинет главного врача. А тем временем Леночка может покинуть корпус, и я выпущу ее из поля зрения. Нет, лучше посижу тут на лавочке, покурю спокойно и дождусь свою подозреваемую, а далее буду действовать по обстоятельствам. Леночка не выходила из корпуса долго — прошло по меньшей мере минут сорок, а ее все не было. Пока я сидела на лавке в тени клена, почти распрощавшегося со своими узорчатыми листьями, мимо меня проходили люди — самых разных возрастов, с самой разной скоростью передвижения. Одни казались задумчивыми и усталыми, другие — печальными или расстроенными. Единственное, что их всех объединяло, — это отсутствие радости на лицах и потухшие, разочарованные взгляды. Словно они утратили последнюю надежду и не верят ни во что хорошее. Одна я отличалась от прочих посетителей корпуса — ведь у меня здесь не лежит родной или близкий мне человек. Наконец дверь корпуса открылась, и я увидела Леночку, медленно спускавшуюся по лестнице. Вид у нее был изможденный и уставший, точно за это время она полностью утратила все свои силы. Девушка, как ни странно, пристально взглянула в мою сторону и направилась к той самой лавочке, на которой я сидела. Я даже не успела удивиться такому повороту событий, как Лена, остановившись напротив меня, спросила измученным голосом: — Кто вы и зачем за мной следите? Что вам от меня нужно? Не делайте вид, что случайно здесь оказались. Я видела, как вы выходили из училища, а потом шли за мной в церковь и к корпусу. Глупо отпираться, рассказывайте начистоту! Отлично, решила действовать напрямую и выложила все свои козыри. Что ж, хочешь начистоту — пожалуйста. Твой выбор. — Частный детектив, Татьяна Иванова. — Я вытащила свое удостоверение и помахала перед Леночкой. — Вам тоже отпираться бесполезно, я все знаю про вас и Вольдемара Огородникова, а также о вашей связи с Садальским, а заодно и с Гихоренко и другими художниками. Кроме того, мне известно, что вы похитили картину Вольдемара Огородникова, которая называется «Богиня огня». У меня имеются все доказательства и улики. Единственное, что вы можете сделать, дабы облегчить свое положение, так это рассказать мне, зачем вы украли работу и где она находится. Как вы наверняка знаете, чистосердечное признание облегчает вину. Итак, будем рассказывать? Или вызывать оперативную группу? На лице Леночки не промелькнуло ни удивления, ни испуга. Она лишь медленно покачала головой и проговорила таким же усталым голосом: — Вызывайте кого хотите. Хоть оперативников, хоть снайперов, хоть террористов. Нет у вас никаких улик и доказательств — картина мне не нужна и красть ее я не крала. — Но связи с художниками вы отрицать не станете? — предпочла я не давать Леночке повода почувствовать себя хозяйкой положения. — Вы используете состоятельных живописцев, живете за их счет, временами подрабатываете моделью для студентов. Богатенькие художники на все готовы, только бы вы были с ними, а вы нагло пользуетесь своей внешностью и разрушаете чужие семьи! Этого-то вы отрицать не будете? — Нет, не буду, — безразлично пожала плечами девушка, по-прежнему стоя напротив меня. — А разве является преступлением любовный роман между мужчиной и женщиной? Спят они со мной не под дулом пистолета, я никого не заставляю! И проституцией не занимаюсь, можете проверить по своим базам! Если, конечно, вы та, за кого себя выдаете! — Я вас не обманываю, — спокойно заявила я. — И все же, объясните: почему именно художники? Почему вы не совращаете бизнесменов, политиков? Мне кажется, найти богатого живописца — задача весьма непростая. У вас что, страсть к художникам, что ли? Леночка не отвечала. Она села на лавочку рядом со мной, достала сигарету и элегантно закурила. По-прежнему не говоря ни слова, девушка уставилась на выпускаемый ею дым, словно разглядела в нем что-то чрезвычайно интересное, заставившее ее позабыть и обо мне, и о моих вопросах. Я посмотрела на лицо Леночки. Из больших, широко раскрытых глаз внезапно робко выкатились две слезинки и упали на воротник пальто. Девушка словно не заметила этого, не вытерла слезы рукой, не достала платка. Просто сидела молча и курила. — Лена… — тихо проговорила я. — Скажите, в шестнадцатом отделении… Там кто-то из ваших родственников, да? Вы к нему ездили?