* * * На протяжении следующих недель Юля каждый день ходила в лес и ждала Артемку у домика шамана. Она ходила по лесу взад-вперед, просто стояла или сидела на пне. Она брала с собой термос, чтобы греться. Она смотрела в пустоту и думала о том, что жить больше незачем. И удивлялась тому, как рано стало незачем жить. Люди до старости доживают – и то у них есть в жизни цель, импульс какой-то, стимул, они полны жизни. А в ней, в Юле, жизни совсем не осталось, словно выпили из нее всю жизнь. В то хорошее, ради которого стоит терпеть плохое, Юля слабо верила. Без Артемки не могло быть ничего хорошего. Теперь, когда он оказался живым и чужим, примириться с его отсутствием она не могла никак. Поэтому она ходила, ходила, ходила. Совсем тощая стала, бледная. Мишка ей ничего не говорил, ничего не советовал, на глаза особо не показывался, работал сутками, приходил поздно. За десять дней до Нового года Юля снова увидела Артемку. Она сидела на пне неподалеку от домика шамана, смеркалось, и вот из чащи появилась знакомая фигура. Юля побежала, чтобы Артемка не успел войти в дом, схватила его за плечи. – Мама, что ты делаешь! – от неожиданности Артемка крикнул точно с такой интонацией, как прежде, – ребяческой, ребеночьей, нормальной. Он крикнул, как обычный мальчик, недовольный тем, что мама застала его врасплох. Холодными замерзшими губами Юля порывисто поцеловала его в щеку. Он не успел отстраниться. – Слушай, прости за прошлый раз, я не должна была приходить с Мишкой. Теперь я пришла одна. Постой. Артем сделал шаг от Юли в сторону домика. – Постой! Я думала о том, что ты сказал. Я пыталась тебя понять. Но дело не во мне. А в тебе. В будущем ты можешь изменить свое мнение. И тогда тебе станет очень больно. Еще больнее, чем сейчас, чем раньше. Я знаю, тебе было одиноко, плохо, но если ты сейчас меня послушаешь, попытаешься меня понять, как я пытаюсь понять тебя, мы уедем. Я тебя отсюда увезу и попытаюсь дать тебе другую жизнь. – Юля говорила впопыхах, боялась, что Артемка в любой момент убежит. – Когда я работала в Колывани, я кое с кем познакомилась. Я уверена, что она мне поможет. Успешная женщина из большого города, не то что я. И я схвачусь за эту возможность. Ты прав – мы в дыре, и мы должны выбраться из дыры. Писатель ошибается. Можно добиться успеха. Артемка покачал головой. – Ты ничего не поняла. – Голос сделался суровым. – Я хочу, чтобы ты дала мне идти своей дорогой и говорить от своего имени. Надо говорить от своего имени, тут твой писатель попал в точку. И вот я подумал и говорю тебе от своего имени: я останусь со своими друзьями. Я буду их поддерживать. Но я не буду убивать. Я не хочу убивать людей, не могу. И я не буду. Я говорю это от своего имени. На этом наши пути расходятся. Юля оцепенела. У нее мурашки побежали по коже. – Я что, радоваться должна? – истерически засмеялась она. – Это ты меня так обрадовал? Тем, что убивать не будешь? Что ж, я рада! Рада-рада-рада! – У Юли от натуги слюна брызнула. – Но когда тебя вместе с твоей шайкой поймают, это будут кранты. Думаешь, кто-то будет разбираться в том, кто убивал, а кто нет? Ты можешь понять, что ты меня своим поведением убиваешь? Ты говоришь, что принял решение не убивать. Спасибо. Но меня ты убиваешь. Ты что, смерти моей хочешь? – Если это спасет страну. Юля отпрянула. На секунду прикрыла глаза, потому что шею пронзила дикая боль. Когда открыла, Артема уже не было. * * * За пять дней до Нового года Юля выгребла из вещей телефон Оксаны и набрала номер. – Оксана, вы меня, наверное, не помните. – Юля произнесла шесть слов, и у нее почему-то слезы подступили к глазам. – Это Юля, маникюрша из Колывани. – Юля, я вас прекрасно помню! – весело ответила Оксана. – А помните, вы мне сказали, что я могу позвонить? – Конечно, для того я и оставила телефон, – засмеялась Оксана. – Как у вас дела? – Скажу честно. Я звоню, потому что у меня все плохо. Бабушка умерла. И у меня случилось еще одно горе. О котором я не могу говорить. И теперь… я не могу больше оставаться там, где я есть. Я бы хотела все изменить. Я помню, вы говорили… – Приезжайте, – перебила Оксана. – Я закажу вам билет. Приезжайте в Петербург. У меня найдется для вас работа. Сможете быть в одном лице маникюршей и личной помощницей по всем вопросам, включая, может быть, даже иногда мытье посуды, хотя для этого есть специальный человек? Жить у нас. Зарплата – сорок тысяч. – Когда? – Можно прямо завтра. Или вам надо собраться? – Нет, не надо. Завтра в самый раз. Мишка не понял, что происходит. – Ты уезжаешь в Питер? Зачем? – Не знаю. Переменю обстановку. Ты меня в Барнаул отвезешь? – Отвезу. Но что ты там будешь делать? – Моя клиентка из Колывани сказала, что у нее для меня есть работа. – А где ты будешь жить? – Сначала у нее. – Ты с ней так близко знакома? – Нет, хотя… какая разница? Учитывая, что я вообще не знаю собственного сына, которого родила и вырастила… Понимаешь? Юля собирала чемодан и ходила по комнате кругами. – И ты просто сорвешься с места и улетишь? Это же далеко! – А что мне делать? Остаться здесь и умереть? Мишка был не в восторге. Андрей, которому Юля позвонила, собрав чемодан, тоже не обрадовался. – Я не вернусь на работу. – Не возвращайся на работу, вернись ко мне, – не слишком настойчиво говорил Андрей. – Ты никогда не просил меня быть с тобой. Выброси мои вещи, если в комнате что-то осталось. И Юля просто уехала в Барнаул и просто села в самолет. Одна пересадка в Москве – и аэропорт «Пулково». На выходе Юлю встретил мужик с табличкой «Юля маникюрша», представился водителем, имя не назвал, посадил в машину на заднее сиденье и повез по городу. В окно Юля любовалась празднично украшенными улицами и набережными. Примеряла, как это звучит: я живу в Петербурге, я живу в Питере. Ночное сияние бесчисленных огней Юлю взбодрило: она словно оказалась в другой жизни, в той, которой живут счастливые люди. На улицах было чисто, и очень людно, и много машин, таких пробок Юля не видела никогда, они создавали ощущение ритма – гудки автомобилей, вой сирен скорой помощи, звук тормозов, скольжения по асфальту – и скорости, все куда-то спешили, все жили, все торопились жить. Юле понравилось, что все торопятся. Она бы тоже хотела торопиться. Быть занятой. Быть нужной. Проехали по набережной Невы мимо Университета. Юля слышала о дворцах и набережных Петербурга и попала как будто в какое-то кино или в сон. Она знала, что все это существует, но не представляла, что оно живое, элегантное, искрящееся, бликующее, на воде. Оксанин дом на улице Бармалеева отличался от всех, потому что был современным – из стекла и бетона, натуральный небоскреб. С консьержем. На восьмом этаже Юля в сопровождении молчаливого водителя вышла из лифта. Оказалось, Оксанина семья занимает весь этаж. – Юля, добро пожаловать, заходите. – Оксана вышла и помогла Юле с чемоданом. Оксана была одета по-домашнему, в голубой тренировочный костюм, без косметики, улыбалась искренне, хоть и сдержанно. Юля не бывала в таких квартирах. То есть на Канарах они с Андреем жили в шикарном месте, но это не то, не постоянное место жительства. А тут – нормальная квартира, никаких архитектурных безумств, излишеств, все обыкновенно, но красиво, уютно, просторно, высокие потолки. В гостиной, которая модно соединялась со столовой, Юле понравился длинный-предлинный бежевый диван в форме полукруга с кучей разноцветных подушечек. А еще старинные деревянные напольные часы до потолка с золотым циферблатом и много удивительных торшеров, много света, и главное – теплые оттенки, много красного, коричневого, желтого. «Осенняя гостиная, – подумала Юля, – я бы принимала гостей в такой столовой». Юля не завидовала, у нее сил не было завидовать, в ней жизни осталась такая капля, что на зависть не хватало. Она не любила зависть, но сейчас с удовольствием позавидовала бы, чтобы почувствовать себя живой. Оксана провела Юлю по коридору, мимо своей спальни, мимо еще двух спален, мимо комнаты с тренажерами, мимо кухни, ванной и туалета, еще одной ванной, еще одного туалета, кабинета, они пересекли небольшое помещение, сделанное под зимний сад, и оказались как бы в другой квартире, тоже уютной, но более скромной, хотя светлой и новенькой, как будто сразу после ремонта. – Это гостевая квартира, здесь живут друзья, когда приезжают, здесь ночуют мои помощники, если надо, раньше здесь жила няня. Теперь вы будете жить. Ванная прямо напротив комнаты, здесь есть своя кухня, столовая, в общем, можно сказать, что в вашем распоряжении отдельная квартира. – Оксана развела руками и сделала паузу, чтобы Юля оценила, как ей повезло. – Но не удивляйтесь, если ее придется с кем-то разделить. Юля стояла на пороге своей новой спальни, не решалась войти, внимательно слушала Оксану. – Ну, я вас оставлю пока. Примите душ, переоденьтесь, поешьте, в холодильнике полно еды. Можем все обсудить завтра. – Давайте сегодня. Я немного приведу себя в порядок, быстренько и… – И придете в гостиную! В мою гостиную. – Да. – Не заблудитесь? – Оксана снова улыбнулась. – Ну и хорошо. Пока Юля раздевалась, разбирала маленький чемоданчик, стояла под горячей водой в душе, потом вытиралась чистым мягким полотенцем, сушила волосы, она ощущала себя так, словно ее усыпили, даже убили, и теперь она в новом мире и чувствует новый мир, а сама невесомая, саму себя Юля не могла нащупать. У Юли не было нормальной домашней одежды, поэтому она надела единственные джинсы и черную футболку и пришла в гостиную. Оксана сидела с ногами на диване и что-то просматривала в айпаде. Сразу отложила его, увидев Юлю. – Можно, я сяду в кресло? – спросила Юля, указав на кресло рядом с диваном, у стеклянного журнального столика. – Никогда не спрашивайте такие вещи! Чувствуйте себя как дома. Сейчас вы не на работе. Вы еще не приступили. В конце концов, вам придется научиться чувствовать себя здесь и как на работе, и как дома. – Оксана вздохнула. Юля заметила, что хозяйка дома тоже устала. – Я вам очень благодарна, – сказала Юля. – Эту благодарность не выразить, ни во что не облечь. Ей нет эквивалента, никакого эквивалента… Вы просто меня спасли. – Вы мне сразу понравились. И я сразу знала, что понадоблюсь вам. И что у вас все будет не так, как у… обычных людей. – Да. Это точно. – Мне очень жаль вашу бабушку. И очень жаль, что у вас случилась еще какая-то беда. Я так понимаю, что сделать ничего нельзя? – Вы уже многое делаете. Но с тем, что случилось, видимо, ничего нельзя сделать.