Он схватил меня за руку. Его хватка была крепкой, почти болезненной, но я не отстранилась. Позади него моя мать всё ещё стояла на коленях рядом с отцом, с ужасным пустым выражением на лице, которого я никогда раньше не видела. Гроул подтолкнул меня к двери, и когда я не отреагировала, он потянул меня за собой. Полные слёз глаза Талии встретились с моими. Я попыталась вырваться из хватки Гроула, но он будто не был человеком. Казалось, он не замечал моего сопротивления. Я была надоедливой мухой, нападающей на льва. — Подожди! — закричала я и, к моему удивлению, Гроул прекратил с непонимающим выражением на лице. Я повернулась, чтобы снова увидеть Фальконе. — Как же моя сестра и мать? Что с ними будет? — Это не твоё дело, — сказал он со злобной усмешкой. Затем он взглянул на Гроула. — Убери её с моих глаз. Она мне надоела. Гроул усилил хватку и потащил меня прочь, несмотря на мои протесты. Талия попыталась побежать ко мне, но её остановил другой человек Фальконе. Мать была вне нашей досягаемости, пойманная в ловушку своей печали. — Кара! — Талия плакала, её глаза умоляли меня сделать что-нибудь, помочь ей. Но как? Гроул открыл дверь, и мы оказались снаружи. Талия снова закричала, но её слова были неразборчивы. Дверь между нами закрылась, и испуганные крики Талии стихли. Я шла на автопилоте. Не то чтобы что-то изменилось, если бы у меня подкосились ноги. Гроул просто тащил бы меня за собой. Наконец я отвела взгляд от дома. Я не могла больше смотреть на него, зная, что, возможно, никогда его больше не увижу. Когда мой взгляд остановился на высоком мужчине, который тянул меня к огромному чёрному Хаммеру, который слишком ему подходил, страх за мою сестру и мать отошел на задний план, поскольку моя собственная судьба была под вопросом. Фальконе отдал меня своему самому жестокому бойцу. Если я выживу сегодня, захочу ли я вообще жить? Возможно, смерть покажется мне самой сладкой милостью после того, как Гроул покончит со мной. Г Л А В А 6 Г Р О У Л Мысли Гроула метались, пока он тащил Кару к своей машине. Он часто думал, о том, как впервые увидел её на вечеринке у Фальконе. Он пожалел, что пошёл на вечеринку, в особенности потому, что её образ преследовал его во сне в последующие недели. Он чувствовал себя обезьяной в костюме и знал, что выглядит так же. Знал, что босс только приглашает его, поэтому людям есть о чем поговорить. Даже после всех этих лет они всё ещё считали его монстром, которого нужно бояться. Без сомнения, он был чудовищем. Но он был не единственным монстром в этой комнате. Он даже не был уверен, что он самый худший. Многих людей он убил собственными руками, этого он не мог отрицать. Но он и не хотел. Он гордился тем, что совершал. По крайней мере, большей частью. Убийство — единственное, в чем он был хорош. Он был лучшим. И может, его талант к убийству сделал его одним из худших монстров, но он знал, как легко приказы убивать и калечить слетают с языков многих людей, собравшихся на этом балу, и как они наслаждаются своей властью. Он не был уверен, что это не делает их такими же плохими. Но это было не то место, где он принимал решения. Возможно, однажды всем им, включая Гроула, придется столкнуться с высшей силой. Этот день ни для кого не закончится хорошо. Однако Гроул не слишком беспокоился. Он пережил ад, и всё ещё жил в нём. Ему нечего было бояться. Ничто, что ожидало его после смерти, не могло причинить ему большего вреда, чем уже был причинён. От него не осталось ничего, что не было бы сломано, ничего, что можно было бы уничтожить, за исключением, возможно, его тела, но это его тоже не беспокоило. Он знал боль, даже агонию. Это была единственная константа в его жизни. Он почти привык видеть в этом друга. Что-то, на что он мог рассчитывать, что-то предсказуемое. Нет, он не боялся ни боли, ни смерти. Фальконе всегда говорил, что это делает его таким ценным активом. И Гроул этим гордился, хотя слова, слетавшие с губ Фальконе, оставляли горький привкус. Они принимали его за слабоумного, считали глупым комнатным песиком, который делал то, что от него ожидали, не имея ни малейшего представления о том, что они задумали. Как одна из многих бойцовых собак, которых Фальконе и многие другие держали ради развлечений. Но многие совершают одну и ту же ошибку — принимают молчание за глупость, приравнивают отсутствие слов к отсутствию понимания и знания. За эту ошибку они могут когда-нибудь поплатиться. Он знал большинство их самых глубоких и темных секретов, просто потому, что они не держали свои грёбанные рты закрытыми в его присутствии. Они думали, что он не слушает, а даже если и слушает, как он вообще мог понять, что они говорят? Он презирал их, но они хорошо платили и уважали его за силу и жестокость. Он не собирался использовать свои знания. Ему не нужно было много денег на еду для собак, на себя, на женщин, и время от времени на выпивку. Ему нравилась его простая жизнь. Он не хотел её усложнять. Он бросил взгляд на съежившуюся девушку на пассажирском сиденье. Он надеялся, что она не станет осложнением. Едва ли он сможет вернуть её. Фальконе это не понравится. Не то чтобы Гроул собирался её возвращать. Она была его самым ценным достоянием на сегодняшний день. Она смотрела в окно, не обращая на него внимания. Как и на вечеринке. Как и все они, пока больше не могли игнорировать его. Неужели она всё ещё думает, что выше его? Он снова посмотрел на дорогу. Это не имело значения. Теперь она принадлежала ему. Эта мысль вызвала у него приступ гордости, и его пах напрягся в предвкушении. К А Р А Я едва могла дышать. От страха и из-за зловония. Боже, самый худший запах, который я когда-либо чувствовала. Кровь. Металлический, сладкий, и угнетающий. Я всё ещё видела лужу крови, растекающуюся под безжизненным телом отца, видела мать, стоящую на коленях среди красной жидкости, и расширенные от ужаса глаза Талии. Каждое мгновение этой ночи, казалось, было выжжено в моей голове. Я перевела взгляд на парня рядом со мной. Гроул. Он вел машину одной рукой, выглядя расслабленным, почти умиротворенным. Как можно смотреть на мир после того, что случилось? После того, что он совершил? Его одежда и руки были в крови. Так много крови. Отвращение искалечило меня. Несколько недель назад мои телохранители быстро увели бы меня от такого человека, как он. Моя мать практически оттащила меня от него на вечеринке Фальконе. А теперь я находилась в его власти. Он являлся жестокой, неистовой рукой Фальконе. Он повернулся ко мне. Его глаза были пустыми, зеркальными, отражавшими мой собственный страх. Его руку и грудь покрывали воинственные татуировки в виде ножей, шипов и пистолетов. Я не могла перестать смотреть на него, хотя и хотела. Мне было необходимо сделать это, но я замерла.