– Когда война окончится? – переспросила Исиги. – Война священна. Война извечна. – Она посмотрела на Гвердон и рассмеялась. – Но здесь я буду плясать на развалинах. Исиги широко зашагала по камням, к берегу. Она вошла в море, осторожно избегая пену кислотного семени. Она побрела дальше, пока вода не поднялась ей по грудь, и продолжала расталкивать волны. Череп затрещал и преобразился, когда она приняла на себя боевое обличье Пеш. Раздались плечи, волны разбились о мускулы спины, когда Она зарычала. Буруны вокруг Нее порозовели кровью. Теперь она выше башен – великая Богиня брела через непроглядную пучину бухты. Она отерлась о песчаную отмель, сокрушая Колокольную Скалу. Волны поменьше, что поднялись от ее шагов, неслись по заливу, затапливая остров Сорокопутов. Напуганные каменные люди на острове Статуй бросались на землю, зарывались в грязь, только бы не глядеть на Ее ужасный лик. Многим из них уже не подняться обратно. С Ее выдохом львиные духи из пара и ненависти вырвались вперед Пеш, возвещая о приходе Богини. Когда Она подступила к городу, несколько оставшихся пушек открыли по Ней огонь. Пушки яростно били с высот Священного холма – новейшее оружие алхимических мастерских срочно вывели в поле. Но Пеш – сама воплощенная война, и их ярость – это Ее ярость. Им не по силам Ей повредить. Она заревела львиным ревом победы, и мир содрогнулся. Она выпустила когти, и священники на берегу Чуткого вострубили звонким гласом меди. Одним титаническим взмахом божественной лапы она сокрушила морской бастион Мыса Королевы. Божья война пришла в город. Анна наблюдала за разгневанной богиней. – Вот так вот. Не сказать, что все прошло гладко, ну да и хрен с ним. – Она отсчитала золотые монеты, положила горсть на валун возле шпиона. – Под конец все счета закрыты. Она докончила сигарету. – При иных обстоятельствах забрали бы мы тебя в Папирусные Гробницы, и мой господь тебя бы рассоздал. Как Тандера. Но из-за того, что ты наворотил, Ткач Судеб покинул свою паутину, поэтому обойдемся светскими мерами. Из-под полы одеяния она достала небольшой пистолет – дорогой, самозарядный. Навела шпиону в лицо. – Мы проверяли тебя, Барадин. Ты же был никем – жалким контрабандистом. Ни веры, ни выжившей семьи. Ни личной преданности – никому. Мы изучали тщательно. «Это правда», – подумал шпион. Сангада Барадин был идеальным новобранцем для вступления в Ишмирский Разведкорпус. Поэтому-то его и выбрали. – Гвердону ты нас не продавал. Значит, кому – Хайту? Лириксу? Кто тебя купил, Барадин? Дай мне хоть что-то, и я проявлю милосердие, почему нет? Смертным милосердие можно. Богам нельзя. «Она совершенно права». Он кое-что тихонько пробормотал. – Что там у тебя? – Анна наклонилась к нему, пистолет теперь целил в живот. Священники Пеш с кинжалами в руках переглянулись, готовые приступать. – Анна, – прошептал шпион. И проговорил еще одно слово, тайное слово, известное лишь тем, кто молился в тени подземных храмов и спускался в Папирусные Гробницы. Анна выпрямилась. – Боже мой, – тихо сказала она. Пистолет выстрелил один, два, три раза, четыре. Четверо жрецов повалились. Светское жертвоприношение состоялось. Анна вложила пистолет себе в рот и нажала на спуск. Пять. Из расселин в скалах показались бледные пауки. Шпион побрел к пляжу, пока пауки пеленали в коконы останки. Глава 52 Эладора сказала – три дня. Терпением Карильон пока еще никто не одаривал. Три дня хватило ей, чтобы научить ишмирцев бояться Святую Карательницу. Любые окна – ее глаза, а улицы Нового города – лабиринт засад и ловушек. Ее солдаты – шайка воров и разбойников, которые обуют любого бога, посягнувшего на ее священные закоулки. Она шныряла по крышам и сточным канавам, заранее отслеживала прибывавших чудовищ. По ночам выходили упыри. Крысов легион из туннелей вспарывал когтями и душил любого захватчика, отставшего от своих в темноте. Прежнюю улицу Сострадания ишмирцы превратили в бурную реку нежидкой воды, разделительный барьер между оккупированной зоной и владениями Карильон. Многим жителям Мойки удалось выбраться до наводнения, и полости под Новым городом нынче кишели народом. Она защищала всех как могла. Но лучше их защищал Шпат: ограждал от чудес, запечатывал туннели, прежде чем монстры успевали по ним пробраться к людям. Теперь сражение переместилось в другие округа Гвердона – вверх по улице Сострадания к Долу Блестки, Священному холму, на виадук. «Маленькая, но победа», – полагала Карильон, однако такой успех вызывал только досаду и раздражение. На рассвете она навестила обгорелые развалины дома на улице Семи Раковин. Оттуда окинула взором льдисто блестящую гавань. За горизонтом лежал остров Чуткий и затопленная «Великая Отповедь». – Если все равно предстоит ее поднимать, – пробормотала она, – тогда хер ли тянуть? Потому что об этом тебя просила Эладора, – пришел ответ. Ответы Шпата в голове уже не так походили на его голос, как на ее собственный. – Она, вернее всего, погибла, пойми. Если не отвлеклась на «Доходчивые примеры пре-Кризисной архитектуры отхожих мест», а то и просто села порыдать в уголке. – Кари побарабанила ногтями по камню. – Если надо идти, то давай уж пойдем. Сначала дождемся подходящего часа. – Враги разрушают город! Да, я заметил. Она ощутила, как стягивается, собирает себя Шпат – его сознание сочилось по незримым протокам в камне. Я все чувствую, Кари. С каждым убитым я умираю. Каждый выстрел ранит меня. Но эта война идет дольше, чем мы с тобой живем на свете. Три дня – незначительная малость, учитывая, сколько Божья война уже длится. – Легко говорить, когда стреляют в кого-то другого. Скажи им, тем, кто сейчас умирает, – извините, время еще не пришло. Их утешит погибнуть согласно распорядку. Я говорю не об этом. – Ты смотришь со стороны, вот и все. Знаю. Ты хочешь от меня чего-то еще? Это не от него она хотела чего-то еще. Шпат уже отдал свою жизнь. Она хотела действовать сама. Сделать хоть что-то. Не сидеть сложа руки. Кари прислушалась, как палят где-то в море. Отголоски залпов отражались от волнолома, словно само небо падало вниз. Здесь Крыс. Упырь слез по стене сооружения и тихо подкрался к сидящей Кари. Ссутулил свои могучие плечи и наклонил рогатую башку, чтобы быть почти одной высоты с Карильон. – ПЕРЕДАЙ ШПАТУ… – Крыс попытался заговорить ее голосом, но она вышибла его: – Ну-ка, нахер. Ты умеешь разговаривать сам. Я и так отдуваюсь за двух из троих. Не хватало еще, как дуре сидеть, пока вы мною тут будете сраться. Крыс потянулся и покачал волчьей челюстью. Попробовал заговорить, не размыкая клыков. – Так разговаривать неудобно. – Речь звучала словно из разрытой могилы, заунывно и низко, и дыханье смердело кладбищем. – Бедненький. – Она немного помедлила. – Слыхал, что Хранители убили Урида Жестокого? – Полубога, – презрительно усмехнулся Крыс. – Все равно он вернется. Без божьей бомбы его только ослабили, а не уничтожили насовсем. И тело сожгли, – в раздражении добавил он. – Как твоим упырям все это нравится? – Нам не впервой лицезреть падение этого города. Знавали мы войну и вторжение, чуму и погибель. Такие времена – праздник для нашего народа. Сейчас по-иному, в наши дни все боги – падальщики. Так алчут душ, что налетают на самый завалящий труп. Грядущее сулит моим собратьям скудную поживу – но ничего, переживем. Закопаемся глубже. Гвердон древнее, чем боги. – Вы оба, – сказала Карильон, – дохера утешать научились. Извини. – Ты работал с Эладорой в правительстве Келкина? Какой она тебе показалась? Крыс обдумал вопрос. – Мне мало было дела до очередной прислужницы Келкина. Но она… серьезно укоренилась в городе. Наверно, после смерти душа ее будет из тех, что цепляются за землю и кирпич, – несъедобных для упырей. – Он протяжно захихикал. – Вообще-то порой она напоминает тебя, Шпат. А порой… – Он фыркнул. Отряды хайитянцев рассредоточиваются у прохода под виадуком, – просигналил Шпат. Мысль сопровождала дрожь от слаженного топота тысяч костяных ног. – Их ждет поражение, верно? Пожалуй. Желтые глаза Крыса уставились на море. – Карильон, – показал он туда. Кари обернулась. По заливу шагала Она, в сотни футов ростом, с ликом лучезарнее солнца. Позади Нее вскипали кровавые буруны. – Богиня, – вымолвила Карильон, и был у слова вкус золы и железа.