Синтер перетащил к ней парня, повалил возле девушки. Она потянулась было к нему, но сапог Синтера перегородил ей дорогу. – Тупорылые сафидисты. Чутка повеет святостью, и вот они уже воображают себя избранными. – Он отвесил парню затрещину. – Значит, так, тупорыленький мой сафидистик. Отныне ты работаешь на меня! Не на нее! – Он махнул на неподвижное тело Сильвы. – На меня! На истинную Церковь. Ты понял? Парень повертел головой. Неслышно прошептал кровавыми губами: – Лжесвященник. Синтер подал жест. Один из его людей провел кинжалом поперек горла парня. Опять кровь, алой, страшной струей. Эладора подалась вперед, пальцы ожгло целительными чарами, но убийца взялся за пистолет и поцокал языком. Она помнила его по улице Семи Раковин. «Тело Ванта подбросили люди Синтера», – заключила она. Ей хотелось поделиться открытием с Теревантом, но тот истекал кровью в нескольких футах от нее за стеной. Синтер встал на колени возле девушки, сжал ей голову, заставляя смотреть, как умирает парень. – Итак, родная, отныне ты служишь мне, усекла? Ты по-прежнему их святая, но работать будешь на меня. А ну, мразь, клянись небесной Матерью! Она беспомощно кивнула. Эладора задумалась, заставят ли и ее приносить такую же клятву. – Клянусь небесной Матерью, – произнесла цветочная святая, и Синтер ухмыльнулся выбитыми зубами. – Милое дитя, – сказал он, целуя ее в лоб. – Помолись за меня. И за него помолись. Эладора угрюмо сверлила жреца взглядом. – Карильон я тоже должна вылечить. – Чувствовалось, как нить, соединяющая ее с хранимыми Богами, ускользает. Она бы могла побороться за эту связь и за силу, которую та влечет, но не забывала о безумии матери. Вот чем заканчивается этот путь. – Вылечить Карильон? – эхом отозвался Синтер. – Не смей. – Убить ее? – предложил стрелок. Синтер поднялся, поглядел на горящие вдалеке башни. – Последний раз, когда я попробовал, дело обошлось мне в два пальца, а она тогда еще не обрела полноценную святость. Нет, будем держать у себя живой, пока не поймем, как от нее безопасно избавиться. – Он громко обратился к своим людям. – Значит, так. Эту… – он ногой подтолкнул Кари, – на Чуткий. Посадить в глухую камеру, это важно. Для специальных заключенных. – Он покосился на цветочную святую: – Нашу новую сестру проводите в Обитель Святых, и пусть пребывает там. С надлежащими обрядами и подношениями. Покойного выбросьте в море, камней набейте, чтоб не всплыл. А мисс Даттин поедет обратно в свою келью, ладненько? – Он вынул пузырек, по виду как с ароматической солью, откупорил и посыпал на кроваво-измочаленную одежду Сильвы. Сильва дернулась, но не очнулась. То же самое он проделал с Карильон. – В моего друга попала пуля. Он в доме, – сказала Эладора. – Прошу вас, пустите меня к нему. Синтер выпрямился, покрутился по сторонам. Заглянул в дом и рассмеялся. – Вот это да! Мы еще и беглеца нашли! Еще двое Синтеровых подручных забежали в дом, забирать Тереванта. – Что будем с ним делать, шеф? Отвезем обратно в посольство? Синтер взвесил расклады. – Не. Хрен этому дерьмовому Лемюэлю. Везите его во дворец, пусть Лиссада Эревешич с ним разбирается. Скажите, что это утешительный подарок. – Меча Эревешичей с ним нет, – заметил один из подручных. – Хватит уже с меня мечей, – сердито проговорил Синтер, пинком отшвыривая остатки меча Сильвы. – После них потом заметать задолбаешься. Вынесли Тереванта. Он жив, но побелел, и его била дрожь. На землю сочилась кровь. – Его тоже лечи, – распорядился Синтер. Она послушалась. Что еще оставалось делать? Она могла попытаться призвать с небес райский доспех, вымолить благословение у Святого Шторма, но любая заминка – и ей конец, и она чувствовала себя опустевшей. Разбитой наголову. Она макнула пальцы в кровавую чашечку раны, ощутила твердую форму пули и сконцентрировалась. На этот раз сила текла значительно медленнее, неохотно, однако же действовала. От Эладоры устремился жар, и его плоть зашлась судорогой, противодействуя ей. Выталкивая обратно ее пальцы, пулю и все мелкие осколочки. Рана сомкнулась, осталось безобразное клеймо багрового шрама. Она взяла предложенный Синтером платок, вытерла с руки океан крови. Почувствовала озноб и слабость. Тереванта унесли в ночь. Вооруженные бойцы парами и тройками скрывались из вида. Сильву забрали. Цветочную святую окутали парчовой накидкой, и несколько с виду наемников, но распевавших хоровые псалмы, с почетом понесли ее по улице. Кари, в цепях, отправили противоположной дорогой к морю. И так, пока не остались лишь Эладора, Синтер да стрелок с пистолетом. Ей хотелось быть храброй, как Кари. Обрести силу, еще недавно бывшую с ней. Но дуло пистолета смотрело твердо. Синтер поднял нож Кари, проверил баланс. – И что нам теперь делать с вами, мисс Даттин? Этот пацан оказался безрассуден, и пришлось с ним покончить. Ваша мать была непослушной, и пришлось противопоставить ей вас, отвести милость божью в более… благоразумный сосуд. Не в радость мне такая работа. Лишь ради города стараюсь. Как, полагаю, и вы. – Он вздохнул. – Или вы тоже предпочтете упрямиться? – Я… я… – Будешь заикаться, прикончу. Эладора сглотнула: – Вам по-прежнему нужен Келкин. Вам нужен Келкин больше, чем когда бы то ни было – ведь если на выборах победит церковь, то кто будет управлять городом? Вы? Или марионетка из Хайта? – Нужен – громкое слово, но… верно, с твердой рукой и знакомой харей многое протечет куда проще, – сказал Синтер. – Сможешь его привлечь? Она посмотрела ему в глаза и соврала: – Да. – Милая девочка. Дай-ка мне меч. Он взял у нее рукоять Алины обратно. Протер ее, поцеловал, засунул под сутану. – Отнесу назад в Обитель Святых, – известил Синтер. – А тебе, думаю, хватит разума, чтобы, в конце концов, туда не попасть. Синтер нагнулся и сорвал несколько цветов, по воле чуда проросших из лужи крови. Их стебельки переплелись, образуя живое кольцо. Венок. Корону. – Да осияет тебя благословение Фестиваля, дитя. Возрадуйся. Урожай обещает быть добрым. А потом он ушел, оставив ее одну под дождем. Вдалеке полыхали башни. Глава 35 Этой ночью, когда шпион шел обратно к дому Джалех, небеса охватил пожар. Горел Новый город. «Неужели наконец они здесь?» – подумал шпион. У порта собиралась толпа, но все глазели на пылающие башни, один шпион подбежал к перилам причала, всматриваясь вдаль над темной водой. Нет – на Мысу Королевы без перемен. Никакой суматошной активности, никто не разбегается по боевым постам. Город не находится под ударом – по крайней мере, со стороны внешнего захватчика. Его жертвоприношение не запоздало. Алик отправился бы туда. Алик захотел бы помочь. А жрецу лучше исчезнуть, он передал страже все, что им надо знать. Он снял жреческую рясу и забросил ее в море. Как маску напялил на себя личность Алика, но теперь она казалась растянутой и неудобной. Двигался он неуклюже, из голоса пропал нужный ритм. Все равно ночью никто не заметит. Под видом Алика шпион поспешил на пожар, пробежался теми же улицами, по каким хромал священником. Влился в поток горожан, устремившихся бороться с огнем. Сквозь толпу проталкивались повозки алхимиков, везли баки с противопожарной пеной. Шпион залез на один из баков, оттуда помогал направлять пожарных. Сколачивал народ в бригады. Раз за разом он кидался в горящие здания, вытаскивал бедолаг из огня. Раз за разом исчезал в дыму. «Ему вообще плевать на свою жизнь», – восхищенно перешептывались зеваки. Он проработал всю ночь. Позднее скажут, что под предводительством Алика были спасены сотни людей, что без него пожар стал бы куда худшим бедствием. Что он боролся за спасение Нового города. Перед рассветом стало похоже, будто пошел снег. Он остановился, пытаясь понять, не чудо ли это. Потом прикоснулся к одной из снежинок, и та раскрошилась, вместо того чтоб растаять. Это падал пепел – пепел с тысяч сгоревших предвыборных плакатов. Барсетка нашла шпиона в перепачканной сажей толпе. Для скорости она неслась навстречу ему на четвереньках. Задыхалась от волнения. – Алик! Стража! – подвывала она и никак не могла отдышаться среди дымного чада. – Кто-то донес! Джалех. Укрывает опасных святых. Алик не стал бы мешкать. Алик не знает, что случилось, но верит другу, поэтому бросился бы бежать. Он бы как можно скорей помчался под гору через узкие улочки, до дома Джалех. Поэтому так же поступил и шпион, пусть действия Алика и не выходили у него столь естественно, как прежде. Он не мог лететь стремглав во всю прыть – если бы он в самом деле успел спасти мальчика, то это все бы испортило. Нет, он прибежал как раз вовремя, чтобы чуточку опоздать. Дом Джалех кишел упырями. Будто взгляду открылись черви из-под перевернутого камня. Упыри сновали в дверях и окнах, принюхивались к земле, невнятно бормотали друг с другом. Когда над городом поднялось солнце, они заскулили и отступили прятаться в тенистые закоулки. От них несло подземельем. Это не молодняк с поверхности, как Барсетка; тут собрались упыри среднего возраста, десятилетиями не видевшие света дня. И вот они здесь. Городской дозор тоже здесь. В лице солдат с огнестрельным оружием – они придавали процедуре законный статус. Джалех спорила во дворе с громадным рогатым упырем. Старейшиной – гораздо крупнее, старше и сильней своих сородичей. Шпион догадался, что это владыка Крыс. Это был односторонний спор. Не только потому, что отвечал рогач через ту же Джалех, а скорее, судя по его односложным ответам. На чем бы она ни настаивала, он отклонял все требования, пожимая плечами. Даже издали шпион ощущал его неимоверную силищу. Чувства этого создания выходят за предел доступности любых смертных. Эти желтые глаза видят то, что должно оставаться невидимым. – Алик, тебе надо самому поговорить с ним! Меня он не слушает! – увещевала его Барсетка. Старейший упырь встрепенулся. Пронес свою массивную тушу мимо Джалех, вытягивая длинные ноги с копытами. В один шаг перемахнул садик перед домом, выходя прочь на улицу. – ЭТО ЕЩЕ КТО? – проговорила Барсетка, но из ее рта исходил чужой голос. Она сощурилась, долгую минуту изучала шпиона. «Отвадить», – решил он. И заявил: