– Взносы на кампанию. – Естественно, естественно. – Дредгер протопал к столу, выдвинул ящик. – Сколько? Шпион считал на пальцах: – Пара подводных костюмов с дыхательными масками. Твой катер напрокат. Связку вспышек-призраков. Водоупорные ружья. Тавматургические очки. Ах да, еще сорок тысяч серебром. Дредгер медленно развернулся. Лицо скрыто собственной дыхательной маской, но шпион догадывался о его выражении. – Походу… ваша кампания проводится не по обычным правилам. Какой хренью ты занимаешься, Сан? – Ничего сказать не могу. – Сан… Алик… как ни назовись. Это что – афера? Ты меня собрался надуть? – Нет. – Шпион тщательно отбирал ложь. – Как я сказал, я начал с чистого листа, а это значит, что мне нужно развязаться со старыми делами, старыми долгами. Я задолжал пиратам из Лирикса. Мне назначили отработку, для которой требуется специальное оснащение. – А серебро? – Частично для них. Частично мне – на выборы. – Ответь-ка, – спросил Дредгер, – с чего ты взял, что я тебе все это выдам? Попроси у меня пару сотен, Сан, но уж никак не хренов арсенал в придачу к целому состоянию, в придачу к… остальному. – Оттого, что ты меня покупаешь. Я буду твоим человеком в парламенте. Я буду голосовать, как ты скажешь, договариваться с тем, на кого ты укажешь. Пойду против Келкина, если ты попросишь. Сорок тысяч – сущие гроши в обмен на полную и непоколебимую верность. Вот тебе мое слово, Дредгер. – Это обойдется дешево, если ты победишь. Но чертовски дорого, если проиграешь. Для нас обоих. Тогда мне придется проделать с тобой неприятные вещи, Сан, ради моей же репутации. – Дредгер закрыл ящик, отошел к полотну с изображением горящего судна. За ним прятался сейф. Контрабандист положил крагу на ползунок, но не повернул его. – Ради чего ты так поступаешь, Сан? На самом-то деле? Если ты в долгах, есть варианты избавиться от них и попроще. А если ты настолько честолюбив, зачем привязываешься ко мне? Шпион сделал глоток. – В данный момент кругом зыбь и муть. Келкин бросил кости, и кто бы знал, как они лягут? И, как ты верно заметил, от этого многие напуганы. А напуганные люди творят глупости. Я поступаю так из-за того, чего нагляделся в Северасте, дружище. И добьюсь того, что люди с твоим неодолимым оружием устрашения и гнева будут стрелять из него в правильном направлении. – Ты обрел принципы и на этом основании вымогаешь взятку? – Дредгер плюхнул на стол тяжелый мешок с монетой, потом закрыл сейф. – За тонкую соломинку хватаешься, друг. Глава 25 Теревант не знал, что хуже – костедробительные толчки, когда старый экипаж набирал скорость на булыжной дороге, или удушливая парилка в кабине. Карета была выполнена в традиционном хайитянском стиле, как подобает официальному посольскому средству передвижения, а это значит – окна-крохотульки и много меха против зимних холодов – той зимы, что отстала на шесть месяцев и несколько сот миль к северу. Летним гвердонским днем карета становилась колесной духовкой и медленно жарила их живьем. Принц Даэринт сох в кабине, время от времени обмахивал лицо белым, как кость, веером. Ольтик молча тушился, подрумянивался под бородой. Могучие ладони то и дело напряженно сжимались, словно смыкались на рукояти невидимого меча или сдавливали тощую шею. Теревант пробовал читать. Достал книгу, которую нашел в том заброшенном доме, куда привел Вант – «Духовную и светскую архитектуру Пепельной эпохи». Экслибрис предупреждал о том, что это собственность библиотеки Гвердонского университета, но, очевидно, прошло много времени с тех пор, как книга хранилась на полке. Она истрепана, обляпана грязью и кровью и набита рукописными листками. Эти записки велись несколькими разными почерками и в основном касались туннелей под городом. Прилагались даже карты туннелей, на некоторых из них поверх старых обозначений кто-то обвел контуры Нового города. – Что у тебя? – рыкнул Ольтик. Теревант поспешно закрыл книгу. – Старый путеводитель. Фестиваль Цветов был грандиозным событием. На день или два в сельскую местность выезжало сразу полгорода. Исходно здесь проходило религиозное празднество Хранителей – большая церемония, где они взывали к Матери Цветов, моля о грядущем урожае, а окрестные фермеры могли нанимать на лето батраков из города. Впрочем, за последний век Фестиваль разросся и видоизменился, превратившись в торговую ярмарку, где гвердонские гильдии выставляли напоказ свои изделия; в увеселительный сад, полный забав и развлечений; в рынок найма боевых отрядов и плац для военных смотров. Сотня мелких фестивальчиков и разных выставок слились здесь воедино. Фестиваль всегда был связан с природой, с цветами, солнечными полянами и деревенскими пастбищами, но карта в брошюрке показывала временно выстроенный город, размером поболе иных постоянных. Десять тысяч жителей Гвердона и пригородных земель переселялись в эту феерию холста и штукатурки. Они прибывали на поезде и пароме, в каретах или пешком по запруженной народом дороге, распевая гимны – их еле помнили, и пивные песни – эти репетировали частенько. В этом году мало кто сомневался, что здесь схлестнется политика. Все кандидаты будут тут как тут, произносить пространные речи. Также на месте гости с иных земель: один завешенный павильон принадлежал правительству Хайта, другим владел Лирикс, свои палатки были и у дюжины прочих стран. Глядя на карту, Теревант отметил, что даже более не существующие на свете государства нашли себе место в этой стране чудес – изгнанники Севераста и Маттаура воздвигли шатры, заявляя Ишмире о своем непокорстве. Последний отрезок самый медленный – экипажу пришлось проталкиваться сквозь толпу. Наконец они въехали на охраняемый дворик позади хайитянского павильона. Стражники – живые – помогли выгрузиться Даэринту. Ольтик спрыгнул на землю и, широко шагая, ступил внутрь павильона, криком раздавая команды. Теревант потащился следом. Изнутри павильон прохладен и темен, почти совсем пуст. Здесь проходит показ мраморных скульптур, хвалебная песнь военному триумфу Хайта. Он прикоснулся к одной из статуй – они из гипса, слепки с мраморных шедевров Старого Хайта. Суррогатные памятники из крошащейся штукатурки, призванные впечатлить Гвердон непреходящей и вечной стойкостью Хайта. Тервант услыхал, как Ольтик орет на каких-то подчиненных, и решил не попадаться под горячую руку. У него здесь и так нет никаких служебных обязанностей, пока еще нет. Когда Лис доберется сюда, он закончит миссию, начатую месяцем ранее – заберет Меч Эревешичей из тайного схрона и доствит его Ольтику. Он выскользнул из шатра, вернулся на усыпанное людом поле, прошел сквозь бесконечные ряды прилавков и пивных навесов. Толпы празднующих чем-то отличались от городского народа. Вот одно отличие – нет каменных людей. Упырей он тоже не увидел. Меньше иноземцев – он выделялся бы, даже не надень на себя хайитянский военный мундир. Некоторые посматривали на него с опаской, но, как ни странно, ни с кем не возникало никаких хлопот. Солнце, смех и добродушие – в первый раз после Кризиса город отдыхал. Даже предвыборные страсти бушевали как-то приглушенно. У будки промлибов он заметил Эладору Даттин. – Мисс Даттин, – приветствовал он. Эладора оторвала взгляд от своих бумаг. За ней сутулился темноглазый мальчишка – зрачки его расширились в тревоге, когда он увидел Теревантов мундир. – Лейтенант Эревешич. – Эладора махнула на юного спутника. – Это Эмлин, мой подопечный на сегодня. Как вам нравится Фестиваль? – Я только прибыл. Вы здесь, как я понимаю, уже несколько дней? – Да, я уже утомилась терпеть капризы общества. – Она изнуренно улыбнулась. – Эмлину наверно лучше судить обо всем здесь. Эмлин не заговорил, только покачал головой. Скромничает или боится? Эладора продолжала: – Надеюсь, посол не принял высказывания Келкина на свой персональный счет. Господин Келкин бывает порой немного г-грубоват. – Назвав Корону волшебным горшком? – Теревант улыбнулся, показывая, что лично он нисколько не задет. – Эмм, ну, в таком духе. – Уверен, посол переживет. Вам понравился «Костяной щит»? – Ох, боюсь, мне не довелось выкроить много времени на чтение. Едва ли дошла до половины. По наитию он вытащил книгу по архитектуре (или археологии) и показал ей. – Вы, кажется, немного знакомы с историей. Что вы можете сказать мне об этом? – Нижние боги! – выпалила она. – Где… где вы ее взяли? – Она попыталась выхватить книгу, но он крепко держал томик. – Она моя! – проговорила она. – Здесь написано «собственность университетской библиотеки», – заметил он. Эладора оглянулась. Эмлин и несколько случайных отдыхающих с интересом глазели на препирательство. Она отпустила книгу. – Господин Эревешич, я бы хотела обсудить эту книгу с вами – конечно, когда вам будет удобно. – Она порылась в кошельке и вручила ему отпечатанную карточку с адресом. – При скорейшей уд-добной возможности. «Она дрожит», – подумал он. Книга имеет значение – и, каким бы оно ни было, ей не хочется его обсуждать на публике. Он поклонился, пожелал всего доброго и удалился с победным чувством. День налаживался – возможно, воскрешение Ванта было не совсем бесполезным. Он начал осваиваться во всей этой возне с интригами, в то время как Ольтик повел себя не столь уж непогрешимо. Эта мысль окрылила его. Он почувствовал себя воздушным змеем, что воспаряет над фестивальной площадкой. Тяжелый том в сумке вдруг полегчал, словно тоже готовился ввинтиться в небо и унестись с теплым бризом, дующим над широким полем Фестиваля. Теревант купил с лотка стакан пива, отыскал столик и от души глотнул. Неделя взаперти с Ольтиком источила его нервы. Новости тоже не способствовали спокойствию – трудно примирить думы о всеобщей войне с солнышком и весельем пивной палатки, но все ежедневные сводки Бюро подтверждали: ишмирские силы вторжения продвигаются на север, к Хайту. Часть его рвалась домой, драться в обороне города бок о бок с доблестными неусыпными дома Эревешич – убраться подальше от попрекающих взглядов Ольтика. Но здесь его ждут обязанности, здесь он нужен Короне. То есть не именно здесь, в пивной палатке, но, в общем, в Гвердоне. И, помимо прочего, тут безопасней. Он уже рвался на войну и раньше, и все закончилось Эскалиндом. «Скоро здесь будет Лис», – подумал он. Он поговорит с ней, позволит ее ясному уму распороть пряжу его спутанных мыслей, объяснить, что ему делать. Он всегда ее слушался, в отличие от Ольтика. Он засмеялся – сидит здесь, среди десятков тысяч незнакомых людей, в чужом, далеком городе и до сих пор совершает паломничества на могилу раздумий, которые давным-давно закопал. Десятки тысяч незнакомцев – и одно лицо он узнал. Всмотрелся повнимательней, чтобы убедиться наверняка, но этот невезучий нос было не спутать. Там, в углу шатра, сидел Беррик. Неудивительно, что Теревант не заметил его до этого – коротышка был одет подобно большинству народа в палатке. Все селяне принарядились ради последнего дня фестиваля. Блестящие пуговицы, грязные сапоги и яркие перья на шляпах. Он протолкнулся к нему: – Беррик! Коротышка тревожно вскинул голову. – Давайте без имен, – быстро пробормотал он, надвигая капюшон плаща на лицо, но стул для Тереванта отодвинул. «О, смерть», – подумал Теревант. Похоже, человечек-то на задании по внедрению. – Приятно вас снова видеть, – сказал Беррик. – И хотя вино не назвать превосходным, в компании, кхе, веселей. – От дыхания крепко несло алкоголем. Он опережал Тереванта на несколько бокалов. Теревант последовал примеру Беррика. Хайитянскую военную форму не спрятать, но он старался горбиться как мог, а меч просунул под стол – простой прохожий не обратит внимания. Здесь есть солдаты и помимо него – у стойки военные моряки из Гвердона, вероятно, призванные сюда для демонстрации сил городской обороны. – Здесь, должно быть, половина Гвердона, – произнес Теревант, показывая на толпу. – Всего половина? Никогда не видел такого сборища. – Беррик выглядел ошарашенным. – Даже во сне. А Гвердон мне снится часто. В последнее время. – Жизнь бьет в нем ключом, – согласился Теревант. – Особенно в Новом городе. – Никогда там не был. Я не был вообще ни в каком районе. Меня не пускают ходить по городу. – Кто не пускает?