Она вновь вникла в речь. – Хайт – один из крупнейших заказчиков Гвердона. Из десяти единиц оружия, проданных алхимиками, четыре приобретаем мы; столько кораблей и наемников, как у вас, мы не покупаем ни у одной другой страны. С другой стороны, из Хайта в Гвердон завозится половина продуктов питания, а также пушнины и леса. Мы как братья – в прошлом у нас были несогласия, мы ссорились, но связаны друг с другом неразрывно. Как известно вам всем, произошло существенное изменение, затронувшее нас обоих. Десятилетия, с ранних дней Божьей войны, долина Грены затрудняла наземное сообщение между нашими странами. Спятившая богиня этой области нападала на каждого, кто пытался проехать через ее долину. Железнодорожные ветки, выстроенные ценой огромных затрат, пришли в запустение. Теперь же рельсовый путь открыт заново – обновленная связующая нить между нами. Первая из многих. Ольтик нащупал ритм своего выступления – последняя фраза прокатилась по залу, как гром. – Такая оценка может оказаться поспешной, посол, – сварливо буркнул Келкин. – Мы еще не забыли, как кое-кто тоже налаживал связи с Хайтом. – Он ссылался на скандал пятилетней давности, когда в гильдии алхимиков был раскрыт круг хайитянских агентов. Страх и недоверие к Хайту глубоко укоренились в Гвердоне, и Эладора догадывалась, что театральные жесты Келкина направлены на доморощенную аудиторию. Оскорбления хайитянского посла подыгрывали невзыскательному зрителю, но имели долгосрочную цену – мертвые Хайта помнят презрение и обиды не менее скрупулезно, чем живые. В зале нет посторонних слушателей, нет и репортеров, но она была уверена: каждая сцена собрания будет передана в вечернем выпуске городских газет. Ольтик проигнорировал вмешательство Келкина. Он оперся о стол, обращаясь убедительным тоном напрямую к собравшимся лидерам. Он говорил о торговле и культурных узах, которые связывают Гвердон и Хайт, но эта часть речи Эладору не впечатляла. Она не могла удержаться от мысленных примечаний и исправлений. «Странно, – думала она, – что тот, кто родом из края тысяч бессмертных душ, так невежествен в истории – хотя сама слыхала, как старики болтают глупости о великих деяниях своего прошлого, пересказывают глянцевые мифы вместо точных событий». Ностальгия и сожаления отравляют память, отчего бы этой слабости не поддаться и мертвым? У Ольтика лучше получалось говорить о силе Хайта, подкрепленной нежитью, о боевых действиях на Божьей войне. Его воинская доблесть известна всем. Но он не обмолвился о длительной сдаче Хайтом своих позиций, а в этом-то вся и суть. Хайт превозмогли на Божьей войне, и все победы Ольтика в отдельных сражениях этого не изменят. – Когда я впервые приехал в Гвердон, то ожидал встретить высокомерный, презрительный город, город, где не в чести ни боги, ни традиции, где кроме монеты ничего не берется в расчет. Проведя здесь время, я пришел к пониманию Гвердона как честного города под управлением людей дела. Торговые города рушатся один за другим. Севераст и Маттаур пали. Замкнетесь ли вы за стенами, подобно Кхебешу, в надежде, что война окончится прежде, чем боги обратят на вас свои алчные взоры? Станете ли сражаться в одиночку, если сумасшедшие боги пошлют на вас свои орды? Выбор, который предлагаю я, который предлагает Корона, обещает защиту, устойчивый сбыт ваших товаров и неумирающую дружбу. Ольтик снова сел. Первым заговорил Келкин: – Мне нравится думать, что мы сберегли у себя в Гвердоне немного нравственных качеств. И к ним относятся свобода торговли и свобода вероисповедания. Ваше предложение в лучшем случае превратит нас в протекторат Хайта. Говорите, вы примете на себя восемьдесят процентов нашего сбыта? А будем ли мы вольны продавать остальное, ну, скажем, Ишмире? – Есть и другие покупатели вашего оружия. Союзники Короны возьмут все, что вы захотите продать, уверяю вас. Что касается свободы вероисповедания, то вы уже обстругали эту тростинку до волоска. Поклоняйтесь в Гвердоне кому хотите, но не слишком страстно – такое действует правило? Почитайте любого бога, только молитесь, чтобы на ваши молитвы он не ответил? – Ольтик пожал плечами. – Если вы считаете добродетелью держать гадюк за пазухой, то, полагаю, и правда лучше сперва вырвать им зубы. Хайт не имеет возражений против вашей политики, и мы обещаем не вмешиваться в ваши внутренние дела. – А в наши зарубежные? – спросил Келкин. – Мы объединим нашу судьбу с участью Хайта. А Хайт, чего уж там, проигрывает. Большинство ваших заморских колоний уже отпали, и вы пытаетесь объединить что осталось. Мы не крошка, чтоб нас подмели в общий совок, и не безделушка, чтобы украсить собой коллекцию волшебных горшков, которую вы зовете своим правительством. Задолго до того, как члены комитета по разу выступили и отдали голоса, Эладора провидела результат. Это ясно, как прочитать завтрашнюю газету или написанный через сто лет учебник. Келкин и промлибы отвергнут это предложение; Келкин должен показать, что не прогнется перед Хайтом и что он один определяет городской курс. Барыжники на обеспечении у алхимиков разойдутся во мнениях, чья позиция принесет максимальную выгоду от продаж оружия в будущем. А церковь проголосует за принятие – частично из-за слов Ольтика о чужеземных культах, частично ради подчеркнутого размежевания с Келкином. Ход событий ей очевиден, как был очевиден еще до начала речи Ольтика. Она не удивилась, даже заскучала, когда голоса распределились именно так, как ею предсказано. Однако Ольтик, великий полководец, был захвачен врасплох. Он сдерживался достаточно долго, чтобы отвесить собранию политиков учтивый кивок и зашагать прочь. Ольтик сдерживал ярость почти до того момента, как они подошли к экипажу. И навел шороху на стражников, когда обнажил меч и рубанул по каменной стене, а потом опять и опять. Тереванту поплохело при этом зрелище – он редко видел поражения Ольтика и никогда столь горькие. – Это же крах! – Ольтик ревел. – Келкин был против меня с самого начала! Даэринт попытался его утихомирить: – Именно этого мы и ждали, но нас заверили, будто он проиграет, и… – Заверили! Лиссада?! И где же она? Где… наш… Меч? – Каждое слово он подчеркивал новым ударом по стене, пока не переломился клинок. Он развернулся к Тереванту и припер его к стене. – Тебе полагалось принести мне меч Эревешичей до этой встречи! Я должен был войти туда наделенный всей силой и разумением наших предков! Мне было нужно любое подспорье, чтобы их убедить. А я не получил ничего! – Он занес кулак. Теревант попытался толкнуть в ответ, но не смог и пошевелить Ольтика. Да и то – его вина сильнее железного бруса Ольтиковой руки. Теревант мысленно твердил, что не догадывался о том, что воскрешенный Вант удерет, не помышлял о том, что это задержит возвращение меча, но не верил себе. – По-твоему, так должен вести себя Эревешич? Ольтик отпустил брата. Поднял обломок меча, потом опять его отшвырнул и полез в карету. Теревант за ним, Даэринт тоже втиснулся, пошатываясь, и закрыл ставни. – Ты пошел к ним с непроработанным планом, значит, дал повод разнести его вдребезги, – с досадой выпалил Теревант. – Ты же знаешь, они нам не доверяют. Почему ты не подождал до конца выборов? – Я упустил бы время. – Ольтик сжал ладони, обуздывая себя. Потом, опять во внезапном приступе гнева, стянул кольцо с пальца и швырнул на пол кареты. Свое обручальное кольцо. Ольтик бешеным глазом уставился в окно на проплывающие огни Гвердона. За соборами на холме зеленовато пламенели трубы алхимических фабрик. Теревант решил, что ярость брата улеглась. Не утихла, но осела глубоко в его нутро. Как дождевая вода после внезапного ненастья впитывается в землю, а потом изливается неодолимой рекой. Даэринт положил сморщенную ладонь Ольтику на руку. – Успокойтесь. Это откат назад, но не поражение. Говорят, Ишмира движется на север. Чем ближе ее флот подтянется к городу, тем привлекательнее будет наше предложение. Страх станет нашим союзником. Они еще передерутся за нашу помощь. Но чтобы это возымело действие, вам, милорд, надо выказывать спокойствие перед лицом угрозы. – Боги, дайте мне наконец настоящую угрозу вместо этого кривляния. Чего-нибудь, чтобы врезать как следует. Даэринт покачал головой: – За все невзгоды вам воздастся. – Воздастся, воздастся, талдычит он. Будто я оборванец и ради медяков тут побираюсь. От тряски экипажа кольцо подкатилось к ноге Тереванта. Он наклонился и поднял его. – Что я могу сделать, чем помочь? Ольтик не отвечал, поэтому отозвался Даэринт. – Посол некоторое время будет занят государственными делами, и мне придется постоянно быть на подхвате. Существуют различные административные заботы по представительству, которые перелягут на ваш стол. «Другими словами, сидеть и ничего не делать». Он покатал непомерное кольцо Ольтика на ладони. Внутри ободка насечка: «Падите небеса, и гром разверзни землю – я встречу все равно тебя». Он поднял глаза и встретил пристальный взгляд Ольтика. – Возьмешь обратно? – предложил Теревант, протягивая обручальное кольцо. Ольтик нахмурился. Взял кольцо, насадил на палец. – Пытаешься обезопаситься от новых наследников, Тер? – Похоже, вы и вдвоем сами с этим справляетесь. Глава 24 «Терпи», – подумал шпион и взглядом Алика оглянулся на Эмлина. На этот раз мальчик начисто вымыт и в новой одежде, спасибо денежкам промышленных либералов. На личике целеустремленность – тут не игра, а мужское занятие, – но лавочный ряд продолжал его манить. – Давай встанем здесь. – Здесь побережье Нового города, на виду у старого Гвердона и всей бухты, одна из самых респектабельных частей. Если здесь вы пройдетесь по глухой улице, то, скорее всего, расстанетесь лишь с кошельком, а не с жизнью. Прогулочную набережную освоили артисты и разные затейники. Алик с мальчиком остановились возле недавно выстроенного храма Танцора, у прилавка с засахаренным мармеладом. Отсюда доступен глазу другой берег залива. Хорошо видна искусственная гора, с ее бойницами, пушками и эфирными лопастями, из которых и складывался Мыс Королевы. Алик достал из саквояжа бумажный сверток и разорвал обертку. Внутри лежали сотни брошюр. Эмлин взял одну и проглотил смех, увидав отпечатанный, пунктирный портрет Алика под эмблемой промышленных либералов. Кандидат от промышленных либералов по четвертому округу Нового города ухмыльнулся. – Если подворачивается момент, надо его ловить. – Он проверил свои контрдоводы на случай возражений со стороны Анны: выдвижение позволит ему ходить по всему Новому городу и говорить с кем угодно в любой час дня и ночи, а значит – великолепное прикрытие для разведчика. Далее он сблизится с Эладорой, а Эладора близка с Келкином, стало быть, он окажется всего в паре шагов от высочайших постов и наиболее охраняемых секретов города. Алик вручил сыну охапку листовок. – Разговаривай с людьми. Объясняй им, что голос за меня – это голос за Келкина, а голос за Келкина – это голос за будущее Гвердона. Эмлин взял листовки. Сначала он мялся в нерешительности, перебарывал и застенчивость, привитую в храме, и врожденную неприязнь к незнакомцам. Но он святой Ткача Судеб, а дары этого божества разнообразны. Шпион наблюдал, как мальчик погружался в новую роль, новую личину – верный сын, решительный сторонник отцовского дела. Поведение его изменилось – он предугадывал желания и помыслы тех, кто общался с ним, вкрадывался в их доверие. Ему помогали слухи и сплетни, подыгрывали урывки разговоров, подслушанных в странствиях по крышам Мойки. Алик с гордостью смотрел, как Эмлин разворачивает на набережной сеть собственных доверительных связей. Алик присоединился к сыну и принялся тормозить прохожих с жаром храмового миссионера. Слыхали ли вы святое слово Эффро Келкина? Вручайте свою душу любому богу, какому хотите, но голос будьте добры отдать промышленным либералам. С противоположной стороны сверкающей глади залива фрегаты, эсминцы и патрульные катера отчаливали в море и возвращались в базу. Алик отмечал их приходы с уходами на обороте агитационного листка. Закатываясь за Мыс Королевы, солнце окрасило огнем небеса над косой, а бухту наполнило жидким золотом. Алик и Эмлин обошли всю западную окраину Нового города, туда и обратно. Не счесть, со сколькими избирателями они пообщались, сколько пожали рук. Усталый Эмлин присел на скамейку и откупорил склянку с каким-то сиропом алхимического производства. К Алику направлялись еще двое. Он развернулся, приготовив к вступлению свой уже отточенный речитатив зазывалы, а потом их узнал. – Алик! – воскликнула Эладора, лицо девушки в самом деле засияло от нечастой улыбки. Возле нее осклабилась Барсетка. – Говорят, ты тут творил удивительные вещи. – Во всяком случае, начало положено. – Он выдал Эладоре одну брошюру. – Вот, размышляю, нельзя ли мне перемолвиться с самим большим начальником? Пять минут с Келкином принесут уйму пользы. – Если смогу, постараюсь устроить, – пообещала Эладора. – На меня взвалили заботы о проведении Фестиваля Цветов. Вы поедете на ярмарку? Алик покачал головой: – Я спрашивал у народа. Отсюда на Фестиваль ездят одни уроженцы Гвердона, а их политические предпочтения давно устоялись. Приезжих там бывает мало – для них это праздник Хранителей, а не чей-то другой. Поэтому лучше я продолжу работать здесь. Под бок пристроился Эмлин. – Ой, – безрадостно надул он губенки, – а говорят, на празднике будет весело. Он представил мальчика Эладоре с Барсеткой: