Они обошли одно здание, отмеченное знаком Хранителей. Снаружи стояли немногочисленные прихожане, среди них ходили священники в рясах, раздавали милостыню и осеняли благословеньями. И заодно выдавали бумажные банты – цеплять на одежду в поддержку церкви на выборах. Тут же стояли охранники в старомодных доспехах. Они злобно скривились на Барсетку, та зашипела и перебралась на другую сторону улицы. Эладора двинулась за ней, но Алик взял ее за руку и подвел поближе к толпе. Здесь, прямо на улице, горела жаровня. Очередной жрец подкинул полено на угли и завел молебен сафидистов. Он воздевал руки и призывал Хранимых Богов снизойти к пастве и даровать им свою милость. Лицо пылало экстазом, глаза светились и пучились, когда он молил о богоявлении. Он тянул руки к самому огню, на коже даже вздулись волдыри, но ничего не случилось. Боги не ответили на молитву. «А моей маме ответили», – подумала Эладора. Но Алина Хамбер, та, что была их величайшим воителем, не просила о занебесном благе – ее выбрали наугад в захудалой деревне, будто на нее упала случайная искра. «Наши Хранимые Боги – придолбаны наглухо. На инстинктах, на рефлексах, и ни одной мысли наперед». Алик прошептал: – У Хранителей таких храмовых миссий с полдюжины. Суп и хлеб новообращенным. Для тех, кто спасся от Божьей войны, самое то – добрые боги вместо бешеных. Но боги Севераста были нам друзьями и родными; не всякий готов их отвергнуть. Он указал назад, и с этой высоты на холме перед ними раскинулся весь Гвердонский залив целиком, со шхерами и крепостями, с гаванью, до того заполненной кораблями, что казалось, будто город растекся по воде на милю вперед. – Если прогалины оказалось мало, чтобы отделить богов Севераста от безумия Ишмиры, то океан, наверно, должен помочь. Глава 14 В самом сердце представительства Хайта располагался небольшой внутренний дворик. В середине двора стояла урна с нанесенными сигиллами смерть-бога, чье имя не произносилось никогда. Так устроено для сотрудников-молителей – если они умрут на чужой земле, то их духовные сущности соберут, поместят в эту урну и с оказией отправят домой, на завершающее служение. Теревант дотронулся до урны, но то был лишь обычный металл, холодный и пустой – не то что вихри текучей силы, заключенной в мече Эревешичей. Урна – не настоящая рака, она лишь бережет души от распада, от погружения в материальный мир и растворения в виде фонового волшебства. «Одно вместилище хранит души, – рассудил он, – другое направляет их силу, соединяет общим устремлением, возвышает. Вот разница между сосудом и оружием… Да, между мечом и урной разница очевидна». Боги, ему бы кофе. Как по волшебству появился обед. В один миг дворик пуст, в следующий слуги уже вынесли стол. Один накинул на него белую ткань и внезапно на скатерти оказались фрукты, холодное мясо и горячий кофе. Другой слуга тут же приставил пару стульев. – Добрый день, – прогудел Ольтик, показываясь из дверей посольства. Мановением руки отпустил слуг. Больше брат не гневался – его ярость, как летняя буря, проходит быстро. – Присядь, поешь, чтоб тебя. Я тут извиниться пытаюсь. – За что? Ольтик покрыл ломоть пышного хлеба таким слоем варенья, как будто решил его похоронить. – Я был не в себе вчера ночью. За меч – и за то, что наговорил про твою будущую службу. Давай будем вместе, Тер, как в молодости. Мне нужны доверенные люди. И дело не в том, чтобы вытащить тебя из неприятностей. Неприятностей хватает и здесь. – И что же тут происходит? – Пока не могу всего рассказать. Хотел бы, но… – Он вздохнул. – Кстати, в прошлом месяце объявили Полсотни, и я вошел в их число. – Поздравляю, – равнодушно сказал Теревант. Полсотни – список самых достойных и многообещающих хайитян среди разных каст. Для Хайта это тревожный знак, поскольку некроманты составляли Полсотни только в преддверии венчания Короной нового помазаника. Либо теперешний венценосец занемог, либо они опасались вторжения и нуждались в молодом, мужественном носителе. Тем не менее попасть в итоговый список кандидатов на обожествление – великая, высшая честь. – Как и Лис. – А-а-а-а. – Лис с Ольтиком поднимались, проталкивая друг друга, их союз катапультировал обоих к успеху в армии и в Бюро, но носить Корону может только одна голова. Следом за Короной шел меч Эревешичей – чуть менее значимая загробная жизнь. – А… меч тебе обязательно нужен? – спросил Теревант. Корона требует верности. Если Ольтик считает себя серьезным претендентом на Корону, то мог бы добровольно отказаться от притязаний на меч, и это поднимет его позицию в расчетах некромантов. Так он показал бы свою приверженность Хайту, а не одному из его Домов. При таком раскладе клинок Эревешичей переходит к Тереванту. Он овладеет силой наследного оружия, станет воителем их рода. Полубогом – всю его слабость выжжет и заместит собой могущество предков. – Мне очень нужен меч, Тер, – сказал Ольтик, ломая мимолетную грезу. – В этом городе отныне неспокойно. А представь, что будет, если Гвердон вступит в войну? А если примкнет к Ишмире? Тебя тут не было этот год, во время Кризиса. Шестеро наших стражей пали от веретенщиков. Будь у меня тогда меч… кто знает, насколько иначе сложился б исход. – У Ольтика сияли глаза – ни дать ни взять провидит, как прорубается сквозь поток демонических ратей, крушит чернокнижные козни, спасает Гвердон. И завоевывает неугасимую преданность гвердонцев делу вечного Хайта. – Как только Лис пошлет весть… – начал Теревант, но Ольтик его перебил: – Ее ручной зверек уже с ней на связи. Неделя, и городской дозор чуточку утратит зоркость. Тогда я его доставлю. – Ее зверек? – Лемюэль, – сказал Ольтик, отцепляя от горшка с вареньем прилипшую мушку. – Когда я надену меч, все закончится. Пока я не буду прибегать к самым могучим дарам этого клинка, местные власти не осмелятся задевать Хайт, оспаривая мое право его носить. Так или иначе, – сказал он, выскребая дохлое насекомое на салфетку, – тебе повезло. Теревант медленно кивнул. Если бы Лис не ждала их у Грены, чтобы подобрать Беррика, все могло бы сложиться гораздо хуже. Но, опять же, не напейся он с Берриком, не устрой свиданку с сестричками или не будь их бородатый наставник таким назойливым, все бы и обошлось. Крошечные поправки, каждая в отдельности незначительна вовсе, сговорились перекроить его судьбу. Интересно, не происходит ли так вообще со всеми? Не всякая ли душа всего лишь неуправляемая лодочка, которую несет по морю хаоса – или это просто он такой, без руля. По сравнению с ним Ольтик – дредноут на паровом ходу, никакие ужимки судьбы его не собьют с непреложного курса. – Теперь я старший Эревешич, – сказал Ольтик. – Мне необходимо заботиться о будущем нашего Дома. Если я умру без наследника либо не смогу носить меч по иной причине – его взвалишь на себя ты. – Такой беды Дом Эревешичей не вынесет, – произнес Теревант самым легким тоном, но оба знали, что он шутит лишь отчасти. – Дело не в твоей вине или ошибках прошлого. Суть лишь в том, чтобы семейный меч достался пригодному меченосцу. – Ольтик всадил большой палец в корку апельсина, надковырнул. – Даэринт устроил мне на сегодня встречу с алхимиками в гильдии. Хочешь побьемся, пока я не ушел? Нам надо поддерживать боевую форму, подавать пример другим живым. Теревант допил кофе. – Нет. Я хочу пройтись. Посмотреть город, понять, где я нахожусь. – Он не стал добавлять: я двадцать лет не побеждал тебя в честном поединке. Ольтик опять к нему наклонился, стул заскрипел под весом. – Я предпочел бы, чтобы ты не покидал расположение посольства – кроме официальных дел. – Как прикажет его превосходительство. – Теревант встал, отдал честь и вытянулся смирно. – Ох, брось ты церемонии. Двигай. Теревант пошел по дворику. Иссохшая рука, прицепленная к иссохшему плечу под иссохшей головой, остановила его у двери. – Лейтенант? Теревант подавил свой первый вопрос: почему вы еще не умерли? – Да, первый секретарь? – Юноша Лемюэль принес новости из города. Он ждет в вашем кабинете. Теревант кивнул: – Хорошо, благодарю вас. – Не позволяйте ему заморочить вам голову. Парнишка он полезный и шустрый на улицах, но он не… не… – Даэринт смолк, словно забыл, что намеревался сказать, но руку Тереванта не отпускал. – Вы ведь не слишком похожи с послом, верно? – Глаза Даэринта до того заплыли бельмами катаракты, что Тереванту было невдомек – то ли старикашка высказал наблюдение, то ли просто искренне поинтересовался. – Брат большой человек, не то что я. Всю жизнь было так. – Вы не должны на него сердиться, – проговорил Даэринт. – Это очень трудно. – С чего вдруг? В смысле, что трудно? – Теревант уже начал гадать, а не захирел ли у собеседника разум, под стать недужному телу? Первому секретарю полагалось быть ведущим дипломатом посольства, правой рукой посла в сложных отношениях с Гвердоном. Зачем доверять жизненно важные обязанности такому хилому исполнителю? Почему не взять молодого или хотя бы мертвого? Он бросил взгляд на его запястья – там чисто, волшебных отметин неусыпного нет. Эмблема его Дома не указывает на семейную раку. Когда Даэринт умрет – может статься, еще до конца их беседы, – то он, судя по всему, умрет молителем и окончит свой путь в кувшине, здесь на дворе. – Быть одним из Полста. Уж мне-то известно. – Вы из… были одним из них? – Не я. – Старикан улыбнулся искренне, как ребенок. – Моя мать. Давным-давно. Она была поэтессой. Добилась места в Полсотне, но потом вдруг больше не смогла писать стихи так, как раньше. «Повсюду торчат лезвия кинжалов, – сказала она. – Во всем сокрыта возможная неудача». Мне было всего пять, но когда я плохо отвечал в школе, это означало, что двойку ставили ей как одной из Полста. – Я буду держать это в голове. А теперь прошу прощения. Иссохшая рука стиснула его крепче. – Знаете, а она выиграла. Тогда война шла еще в нашу пользу, и Корону покорил мамин голос. Я рос во дворце, и меня прозвали Принц-Хохотушка. – То были вы?! Даэринт шутливо поклонился, то есть на самом деле еле сумел согнуться в талии. – Понимаете, я боялся, что она перестанет меня любить. Как же иначе, думал я. Она стала частью Короны, тысячной долей души столь сиятельной, что как ей любить смертного сына, когда теперь она мать целой страны? Но я ошибся. Она любила меня. Да, любила – до поры до времени. Уже не моя мать, но Корона любила меня. – Даэринт медленно кивнул на мужчину во дворике: – Он тоже будет вас помнить. Даже потом. Шпион посмотрел на заполненную судами гвердонскую гавань, на валы и бастионы Мыса Королевы с той стороны залива. – Океан, наверно, должен помочь. Он мысленно отступил на секунду назад, чтоб переслушать собственные слова и понять, как они подействовали на Эладору Даттин. Похоже, личина Алика не прочь поэтично порассуждать. Еще Алику нравится быть полезным; он с удовольствием чинит крышу Джалех и клеит плакаты промышленных либералов. Но Алик не шпион, хотя шпион в настоящий момент и Алик. Даттин непросто прочесть. С первого взгляда она напомнила ему нечто беззащитное и пугливое. Может быть, зайца. Библиотечную мышку, что уткнулась в уютное бумажное гнездышко. Или ученую птицу, попугая, который умеет повторять чужую речь, но спокойнее всего ему в удобной клетке. Однако чем дольше он с ней говорил, тем отчетливей проступала в ней какая-то неспешная, глубокая сила. Она как ледник, неостановимо ползущий вперед. Сверху прохладный и влажный, но по сути тверже железа, и ему неведома жалость. Она чувствовала его цепкий взгляд и отзывалась смущенной улыбкой. Говорит все о Келкине. Отвечает медленно, привыкла сомневаться в себе. Шпиону тут есть с чем работать. Путь к улице Семи Раковин пролегал через участки самого ошеломительного зодчества Нового города. Белые проспекты внезапно ужимались в проулки, неоконченные башни навсегда застывали на грани обрушения. У одного особняка, похожего на кукольный домик, не было фасада. Дорога шла через россыпь часовен и храмов. На их компанию взирали иконы и лики идолов. Среди них святые реликвии древности, спасенные из храмов проигравших на Божьей войне. Есть и новоделы, высеченные из местного белесого камня, слепленные из речной глины, из помойного хлама. Некоторых шпион признал – вот Царица Львов, Облачная Роженица и Благословенный Бол – его пухлое, с ухмылкой, лицо склеено из тысяч медных монеток. Все это южные боги, но были и иные сущности: Матерь Цветов и Нищий Праведник из Гвердона, Желтый Король и Безликий Принц, Ишрея Дева Зари и Уруах Горотворец с Серебряного Берега.