Ольга Васильевна довязала жилетку, позвонила Андрюше и отругала его за то, что катался по растаявшей горке и промочил насквозь штаны и куртку, отругала заодно, но без особого результата, и дочь, которая не успевает смотреть за мальчишкой: родила двоих детей, мамочка, — крутись! Потом поугукала с маленькой Ксеничкой, Андрюшиной новорожденной сестренкой, и, сменив гнев на милость, пообещала приехать завтра, перед ночной сменой. Особой нужды в ее помощи у дочки не было — свекровь, мать ее второго мужа, впервые стала бабушкой и готова была день и ночь носить Ксюшеньку на руках. По телевизору начали показывать новости, и Ольга Васильевна, вздыхая и качая головой, принялась смотреть новые репортажи из района цунами в Южной Азии, где все увеличивалось количество жертв и пропавших без вести. Она так увлеклась скороговоркой молодого корреспондента, что только со второго раза расслышала звонок. — Да! Да, слушаю вас! К кому? — крикнула она в переговорное устройство. — Открывай, красавица. Районное УВД, капитан Казюпа по вызову, — ответил ей спокойный и как будто даже ленивый голос. Вахтерша Морозова беззвучно ахнула и нажала на кнопку. Дверь тихо запищала и отворилась. Капитан Казюпа ввалился в вестибюль красный и мокрый, как будто сам катался на ледянке по растаявшей горке, и остановился на пороге, переводя дыхание. — Дождь, что ли, пошел? — удивилась Ольга Васильевна. Спросить что-нибудь поумнее ей не пришло в голову. — Какой дождь! — огрызнулся милиционер, вытирая ладонью лоб и покрытые рыжей щетиной щеки. — Бежал со всех ног, вот и взмок. Все машины в разъезде. Праздники эти, будь они неладны! Вызов на вызове. Народ гуляет — мы работаем. — А у нас что же стряслось? — Посмотрю — узнаю, — уклончиво ответил капитан. — Ну, с богом!.. Да, если что-то серьезное, то приедет оперативная бригада и «скорая», тогда пропустите. — А на какой этаж-то? — крикнула вслед ему Ольга Васильевна. — Что я «скорой» скажу? — Седьмой! — отозвался милиционер уже из лифта. Вот это да! Морозова невидящими глазами уставилась в телевизор, где невыразительно болтали о каких-то экономических связях и перспективах. Милиция в доме! Да еще и «скорая». Пьяная драка, что ли? Но почему именно на седьмом? Неужели могли сбыться Изольдины пророчества по поводу межнационального конфликта? Какие-нибудь гости армянской пары не поладили с профессорскими знакомыми? Но это просто невероятно! Посмотреть бы хоть одним глазком! Морозова знала, что это про нее придумана поговорка «От любопытства кошка сдохла». В иные минуты она вела себя не лучше Изольды Ивановны, с той лишь разницей, что не лезла в чужие дела, а обожала наблюдать со стороны, когда происходило что-то исключительное. Капитана Казюпу она уже однажды видела. Он приходил составлять протокол, когда случайно проникший в подъезд пьяный ногой разбил зеркало в вестибюле. Дебошира скрутили те же ребята, за спинами которых он просочился в дом мимо недреманного ока Изольды. К счастью, она еще не успела сдать смену Ольге Васильевне, а то бы влетело вахтерше Морозовой за потерю бдительности. На самом деле она имеет право ненадолго отойти. Совсем на чуть-чуть, чтобы успеть вернуться и впустить опергруппу и санитаров из «скорой помощи». У вахтеров на этот случай и табличка специальная имеется. Живые ведь люди, а туалета в кабинке нет. Ольга Васильевна проворно вскочила, подумала было переодеть смешные растоптанные тапочки, но махнула рукой: некогда, да и кто на нее будет смотреть. Закрыла окошко, прислонила к стеклу картонку с надписью по трафарету: «Тех. перерыв 20 мин.» и побежала к лифтам. Голоса на седьмом этаже были слышны издалека. Они доносились из того крыла, где жил профессор Кабиров. Подойдя поближе, Ольга Васильевна увидела у дверей квартиры самого Кабирова, бледного и взъерошенного, рядом армянскую девушку в легком не по сезону халатике и еще пару соседей. Милиционер Казюпа стоял возле Кабирова и что-то записывал в блокнотик. На полу у ног профессора лежал труп. Ольга Васильевна сразу поняла, что это труп, потому что даже пьяный или раненый человек не может лежать таким нелепым кулем. Как, вероятно, будет сказано в милицейском отчете, труп принадлежал мужчине высокого роста с темными волосами. Что за идиотское выражение: «труп принадлежал», машинально отметила вахтерша Морозова. Получается, что их двое — мужчина и труп, который ему принадлежит. А на самом деле труп и есть этот мужчина… Хотя труп уже не мужчина. Тьфу, черт ногу сломит в грамматике русского языка! Труп, который прежде был мужчиной, лежал на полу ничком, повернув голову к той стене, возле которой стоял Мурат Гусейнович, поэтому Ольга Васильевна не видела его лица и не могла сказать, знаком ли ей этот человек. Хотя в коридоре было достаточно места, все присутствующие жались к стенкам, как будто пол был залит водой или чем-то еще более опасным и неприятным. — Я вам повторяю — я первый раз его вижу! — с некоторым раздражением произнес Кабиров тем назидательным тоном, каким он, должно быть, читал лекции студентам. Казюпа стоически вздохнул и собрался задать еще какой-то вопрос, но его прервали. — Я так и знала! — патетически воскликнула Изольда Ивановна, врываясь в коридор подобно смерчу. — Я просто чувствовала! Рано или поздно что-то подобное должно было произойти! Она растолкала всех и встала над трупом, рассматривая его торжественно и брезгливо, как кучу строительного мусора, вываленную на лестничной площадке нерадивыми жильцами. Ее кроличьи глаза блестели, задранный подбородок трепетал. Ольга Васильевна подумала, что Изольда сейчас переживает один из звездных часов своей жизни. — Вы что-то знали, уважаемая? — переспросил Казюпа. — Здравствуйте, капитан, — величественно кивнула милиционеру старшая по дому. — Разумеется, я знала. Знала, что ничем хорошим это не кончится. Когда к жильцу приличного дома ходит кто попало, какие-то уголовники, то рано или поздно на лестнице появится труп. Эта реплика прозвучала так театрально, что Ольга Васильевна чуть не прыснула, несмотря на серьезность положения. Армянская девушка в халатике рассматривала Изольду с веселым ужасом, как дрессированного медведя, который подходит к зрителям и протягивает лапу для знакомства. Даже милиционер почувствовал комичность ситуации. — Изольда Ивановна, я бы попросил… — тихо начал Мурат Гусейнович без особой надежды на успех. Ему одному было не смешно. — Изольда Ивановна, — вмешался участковый, — ну-ка прекращаем оперетку, не время. Если вы что-то знаете, я с вами потом побеседую. Дайте мне закончить осмотр места происшествия. Кряхтя, толстый капитан склонился над телом, нетерпеливо махнул рукой — ему загораживали свет. Потом, вспомнив, вынул рацию и пробурчал в нее что-то неразборчивое, но Морозова догадалась, что он вызывает подмогу. Значит, к приезду других милиционеров она еще успеет спуститься вниз. — Кабиров Мурат Гусейнович? — уточнил милиционер, с трудом выпрямляясь и заглядывая в свой блокнотик. — Мне нужно осмотреть вашу квартиру. — Позвольте, на каком основании? — возмутился профессор. — А где у вас ордер на обыск? — Я сказал осмотреть, а не обыскать! — повысил голос Казюпа. — Понятые — раз… два… — он огляделся и только сейчас внимательно присмотрелся к девушке в ярком халатике. Видимо, ее присутствие было для него сюрпризом, причем не особенно приятным. — Вот так так! — крякнул он. — А ты что здесь делаешь, красавица? — Живу я здесь! — с вызовом ответила Карина. Ну да, она действительно жила здесь уже почти два месяца. Если бы прежде Карине сказали, что жизнь ее сложится именно так, а не иначе, она бы рассмеялась, сочтя это не очень удачной шуткой. Совсем недавно она служила администратором в преуспевающем салоне красоты и отбивалась от многочисленных поклонников, понимая, что замуж все равно придется выходить, но ведь не за кого, вот беда! В то время она уже была знакома с Сашей, но не представляла себе, что из их отдаленно-приятельских отношений что-то может выйти. Хотя Саша день ото дня нравился ей все больше, между ними лежала бездонная пропасть. О том, чтобы перешагнуть ее, даже помыслить было нельзя. Саша был женат. Собственно, и остался. В Ереване и сегодня живут его ни о чем не подозревающая жена и двое мальчишек. На Новый год он должен был поехать навестить их, но не поехал, сославшись на отсутствие денег. На самом деле он остался из-за Карины. Чувствовала ли она себя виноватой? О да. И она, и Саша. Очень виноватыми и очень счастливыми. Хотя кое-кто — и в первую очередь начальница Карины, заведующая салоном «Золотая шпилька» Марина Станиславовна, — считали, что она просто дура, а Саша — проходимец, окрутивший юную москвичку. Она выросла в Москве, окончилась здесь школу и колледж, говорила без акцента, жила в квартире, принадлежащей ее семье, и имела российское гражданство. Он был гастарбайтером, которому приходилось раз в полгода правдами и неправдами продлевать регистрацию и разрешение на работу в столице. При этом у него были золотые руки, и многие клиенты автосервиса «Манушак» готовы были и терпеливо ждать в очереди и переплачивать, только бы их машинами занялся механик Саша. Карине редко задавали вопрос о национальной принадлежности. Ее принимали за итальянку, испанку, еврейку, даже за уроженку Острова свободы, но практически никогда — за «лицо кавказской национальности». Сашина внешность не вызывала никаких сомнений в его происхождении. Редкий гаишник не находил повода придраться к чему-нибудь на дороге, чтобы выцыганить у «армяшки» откупные. Все равно у них денег куры не клюют, считали гаишники, чиновники в паспортном столе, официанты в ресторанах, квартирные хозяева и даже некоторые клиенты. Только начав жить вместе с Сашей, Карина поняла, что это такое — быть выходцем с Кавказа в Москве. Для начала ее огорошили категорические ремарки в объявлениях о сдаче в аренду квартир — «Только для русских», «Сдам семье славян», вплоть до лаконичного «Не Кавказ!». Она попробовала их игнорировать, надеясь обаять хозяев при личном контакте, но номер не прошел. Москвичи всегда были готовы к подвоху и отпору. Те, кто сдавал жилье без посредников, назначали своим потенциальным арендаторам встречи на нейтральной территории, обычно на улице или в метро. Чаще всего к ним с Сашей просто никто не подходил, издали идентифицировав их неславянский вид. Иногда, наоборот, подходили и читали гневные нотации о том, как нехорошо врать и отнимать время у порядочных людей. Одна молодая, не старше Карины, девица с пафосом воскликнула: «Как я могу пустить вас в свой дом, если вы с первого дня меня обманываете!» Милая старушка Анна Викентьевна, бывший театральный суфлер, оказалась исключением. Она охотно показала им свою запущенную квартирку на Войковской и даже угостила чаем. Но сдавать жилье отказалась и на уговоры лишь грустно ответила: «Вы мне очень симпатичны, Кариночка, да и Саша тоже. Но кто гарантирует, что через неделю к вам не подселится дюжина родственников с детьми и тюками рыночного товара? Да и зять меня со свету сживет». Разумеется, был простой и нахоженный путь — воспользоваться помощью диаспоры, и тогда проблема жилья была бы решена в два счета. Но именно этот способ для Саши и Кариной был закрыт. Связав свои судьбы, они нарушили неписаные правила, стали изгоями и свои дела должны были устраивать сами. Карина радовалась уже тому, что из-за союза с женатым мужчиной от нее не отвернулись родители. Мама поплакала, а папа походил два дня хмурый, но в конце концов заявил, что раз дочь сделала свой выбор, то так тому и быть. Разумеется, родные поддержат ее на первых порах, о деньгах она может не беспокоиться. Карина тоже расплакалась, растроганная. Помощь родителей была очень кстати, потому что Саша на свой заработок должен был содержать семью в Ереване, а Карине очень скоро пришлось уйти на больничный — она плохо переносила беременность. Когда она пришла к Марине Станиславовне со справкой из поликлиники, та просто глазам своим не могла поверить и все повторяла, даже с некоторым восхищением: «Ну и дура! Вот это дура!» Карина к этому моменту наслушалась такого, главным образом от квартирных хозяев, что уже не реагировала на грубость. Тем более что понимала: Марина Станиславовна хорошо к ней относится и желает добра. Правда, представление о добре у нее другое, но тут уж ничего не попишешь, каждый человек стоит на своем. — Нет, ну ты подумай, а? — воскликнула заведующая, когда к ней вернулся дар речи. — Ты со своей мордашкой, культурой, воспитанием могла бы себе такого мужика отхватить! Сейчас бы на «мерседесах» ездила, оперу в Милане слушала, брильянты в Париже покупала! На Канарах бы загорала два раза в год! Карина невольно улыбнулась такому идеалу счастья, явно почерпнутому из мыльных сериалов и скорее уместному в устах глупой старшеклассницы, чем немолодой, пожившей женщины. — Да ты пойми, — продолжала Марина Станиславовна, со всех сторон разглядывая Каринину справку о беременности, словно повестку в суд: может, ошибка? — судьба дала тебе такой шанс! Вырваться из гетто! Перестать жить с клеймом! Вышла бы за русского, за москвича, поменяла фамилию, и тогда уже никто не узнает, с какой ты ветки спрыгнула. Сколько девчонок тебе в подметки не годятся, а вылезли в первые леди. Кто теперь вспомнит, что она в девичестве Джалалова или Джалашьян, или Джалашвили! И стыдиться тут нечего. Знаешь, сколько славных русских фамилий ведут свой род от иностранцев — немцев, татар да французов? И ничего, никто из них не брезговал наш уклад и имена принимать. Живешь в России, служишь ей — так будь русским. — Ну хорошо, — тут же согласилась она, хотя Карина ей не возражала и вообще молчала, — если у тебя принцип, национальная гордость и все такое — пожалуйста! Выбирай своего. Но хоть человека с весом, с перспективой, с будущим! Я не говорю — с деньгами, вам, молодым, кажется, что это пошло да неромантично. А ты постирай пеленки вручную, покорми детей макаронами с хлебом, походи несколько лет в одном пальтишке, — вот это романтика так романтика! На второй месяц ты от нее взвоешь, только поздно будет. Любовь-морковь пройдет, а дальше что? Откуда она знает, подумала Карина, уже начиная уставать от этого монолога. У нее ведь нет детей, и пеленки она никогда вручную не стирала. Вот Саша стирал. И говорит, что готов это делать еще много раз. — Как же можно себя обрекать на вечную нищету? — вдруг жалобно спросила Марина Станиславовна. — Для чего мама-то тебя растила, красавицу такую? Сама знаешь, его дети никуда от него не денутся, всю жизнь он будет их кормить и на две семьи жить, а тебе только остатки сладки перепадут. Ведь на ковырянии в моторах миллионов не заработаешь. Подумай, Карин! Может, ну его, этого Сашку! Хочешь родить — рожай, ты и с ребенком невеста хоть куда. Всем коллективом вырастим. А, Кариночка? Карина вяло покачала головой. Она понимала, что разочаровала заведующую, которая, должно быть, всегда видела в смазливой сотруднице глянцевую героиню бразильского сериала и ожидала соответствующего развития сюжета. Боже мой, она стольких людей разочаровала! И у нее даже нет сил оправдываться, она сама уже не знает, хорошо или плохо то, что она сделала, потому что ее тошнит с утра до вечера. Не рвет, как при тяжелом токсикозе, а просто подташнивает, зато без перерыва, и от этого жизнь кажется противной и безнадежной, как осенний дождик. Даже Саша не всегда может вывести ее из этого состояния. Да и видит она его редко, с утра до ночи он вкалывает в мастерских. Может, права Марина Станиславовна? А ну как пройдет любовь-морковь, и что дальше? А дальше она села на больничный, и они все-таки сняли квартиру, причем в хорошем доме, с консьержкой, домофоном и приличными соседями. Не кто иной, как Марина помогла им в этом. Дала телефон своего дальнего знакомого, который постоянно сдавал квартиру, но предупредила, что за его национальные пристрастия не отвечает. Карине так надоели эти бесконечные кошки-мышки с квартиросдатчиками, что, позвонив Леониду Викторовичу, она его сразу предупредила: — Имейте в виду — мы армяне! — И что? — растерялся собеседник от такого напора. — Это я на случай, если вам нужны только русские или только не Кавказ. Когда Карину целый день тошнило, она на глазах теряла свое хваленое воспитание и могла наговорить лишнего, так что Саше даже приходилось ее сдерживать. Но Леонид Викторович не обиделся, а рассмеялся. — Карина, мне абсолютно все равно, хоть марсиане. Главное, чтобы вы платили вовремя. С этим, я надеюсь, проблем не будет. И еще — пожалуйста, не приводите в дом домашних животных, даже ненадолго. Особенно кошек, у меня на них дикая аллергия. Если на мебели останется шерсть, я не смогу войти в квартиру. Никаких кошек они приводить не собирались. Но Карина впервые задумалась о том, как отнесется хозяин к появлению в доме маленького ребенка — ведь он сдавал жилье двум взрослым людям без детей. Как бы не оказаться им с младенцем на улице в середине лета… — Давай доживем и до лета, и до младенца, — сказал Саша. Он старался ее успокаивать по мере сил, а сил было мало — он работал как каторжный и домой приходил фактически только поспать и поесть. И все-таки это было счастье! Об этом думала Карина, когда убирала с утра ИХ квартиру, готовила обед, отбирала в стирку Сашины рубашки, пахнущие машинным маслом и здоровым мужским потом. В доме была стиральная машина, поэтому тереть руками пеленки ей не придется. Да и пеленок давно уже нет, вместо них детям покупают одноразовые подгузники и штанишки с кофточками или костюмчики-комбинезоны. Карина все это уже присмотрела в магазине. Она собиралась откладывать деньги на детское приданое, но мама ей сказала: «Даже не думай. Покажешь, что тебе нужно, и мы все купим. А деньги трать на овощи и фрукты, тебе нужно кушать витамины». Первое время она скучала по суматошному салону и закадычным подругам, но потом привыкла к роли домохозяйки и затворницы. Скучно ей не было. Она задалась целью, чтобы дом ее блестел как стеклышко, — и добивалась своего, несмотря на тошноту и боли внизу живота, из-за которых врач велела ей сидеть дома и делать как можно меньше физической работы. Карина все равно делала домашнюю работу, но устраивала себе частые приятные перерывы перед телевизором с кружкой теплого молока или сока. У нее появились любимые передачи, которые прежде удавалось посмотреть только урывками. Оказывается, так здорово жить, когда тебя никто не дергает и не указывает, что делать. Никуда не спешить — это роскошь почище отдыха на Канарах. А когда Саша поздно вечером приходит домой, его глаза сияют ярче брильянтов из Парижа. И то, что происходит между ними ночью (почти каждую ночь, несмотря на усталость и предостережения врачей), интереснее любой оперы. Девочки с работы иногда навещали ее, но расхаживать по гостям им было некогда — почти у всех были свои семьи. Да и она все реже забегала в салон «Золотая шпилька». С первыми морозами дороги покрылись льдом, и Карина, боясь упасть на улице, почти не выходила из дому. В тот день Саша отвез ее в женскую консультацию, где врач обнадежила их, сказав, что опасный период заканчивается и скоро она сможет выйти на работу. Карина, впрочем, не особенно обрадовалась, привыкнув вольготно проводить время дома. Но никуда не денешься — им нужна была ее зарплата, Саша не мог один тащить на себе две семьи.