— Мы не можем сейчас никого исключать. — Да уж. Наткнешься на этого Джим-Джима, выпускника «Валгаллы» и террориста по совместительству, разгуливающего с оранжевыми нитками на рукаве, звякни, ладно? — Он заворочался, устроился поудобнее и, закрыв глаза, пробормотал: — Мне нужен отпуск. — Мне тоже. Мне нужен отпуск от тебя. Накануне вечером позвонил Бентон Уэсли. Мы поговорили о Ханте, и я упомянула, куда и зачем иду. Он сразу же заявил, что отправляться одной неразумно, и посоветовал привлечь к этому делу Марино. Я бы не имела ничего против, но поездка обернулась сущим кошмаром. На утренний поезд, в 6.35, свободных мест не оказалось, и Марино взял билеты на еще более ранний, отправляющийся в 4.48. В три я заехала в офис за пенопластовым ящиком, который лежал теперь в дорожной сумке. Я не выспалась, чувствовала себя разбитой и злилась на весь свет. Джеб Прайс и ему подобные могли не беспокоиться: их миссию — свести меня в могилу — успешно выполнял мой ангел-хранитель, лейтенант Марино. Остальные пассажиры выключили верхний свет и преспокойно дремали. Поезд неспешно тащился через Ашленд, мимо аккуратных, чистеньких каркасных домиков. «Что за люди в них живут?» — думала я, глядя на темные окна и голые флагштоки, приветствовавшие нас с пустынных крылечек. Потянулись сонные витрины, парикмахерская, магазин канцтоваров, банк. Мы обогнули кампус колледжа Рэндольф-Мейкон с его строениями в георгианском стиле и припорошенной снежком спортивной площадкой с выстроившимися рядком разноцветными санями. Поезд набирал ход. За городом открылись глинистые берега и темнеющий за ними лес. Легкое, ритмичное покачивание убаюкивало. Я прислонилась к спинке сиденья и закрыла глаза. По мере удаления от Ричмонда напряжение постепенно отпускало, по телу растекалось тепло. Незаметно для себя я задремала. Примерно через час случайный толчок вывел меня из полузабытья. Я открыла глаза — за стеклом синел рассвет, и мы проезжали Квантико-Крик. На застывшей свинцовой воде слегка покачивались лодки. Я подумала о Марке. Вспомнила нашу ночь в Нью-Йорке и более ранние времена из казавшегося таким далеким прошлого. После того загадочного послания на автоответчик никаких других вестей от него не было. Где он и что делает? Я хотела бы это знать и вместе с тем боялась, что открою нечто неприятное, может быть, даже страшное. Марино, проснувшись, тупо уставился на меня. Пришло время завтрака и сигарет, причем необязательно именно в таком порядке. Вагон-ресторан примерно наполовину заполняли пребывающие в полукоматозном состоянии личности. Таких можно встретить везде, на каждой автобусной или железнодорожной станции Америки, и везде они выглядят одинаково, и везде чувствуют себя как дома. Молодой человек сонно покачивался в такт музыке, звучавшей в его наушниках. Усталая женщина держала на руках ребенка. Пожилая пара забавлялась картишками. Мы отыскали свободный столик в углу, и пока Марино делал заказ у стойки, я успела закурить. Лейтенант принес сэндвич с ветчиной и яйцом, единственным достоинством которого было то, что его успели разогреть. Кофе оказался вполне сносным. Разорвав зубами целлофановую упаковку, Марино бросил взгляд на мою дорожную сумку. В ней лежал пенопластовый ящик с образцами печени Стерлинг Харпер, пробирками с ее кровью и содержимым желудка. Все это было обложено сухим льдом. — И скоро оттает? — поинтересовался лейтенант. — Не беспокойся, времени у нас много. Только бы не пустили в объезд. — Насчет времени ты права. Чего-чего, а его нам девать просто некуда. Может, расскажешь про тот сироп от кашля? Знаю, ты уже объясняла, но я как-то плохо соображаю ночью. — И не только ночью. Уже утро, а ты никак не проснешься. — Послушай, док, ты когда-нибудь устаешь? — Ох, Марино, я так устала, что даже не знаю, доживу ли до конца поездки. — Ну-ну, перестань, ты мне нужна живая. Сам я эти потроха ни за что не повезу. Я вздохнула и заговорила неторопливо и размеренно, как диктор, начитывающий на пленку лекцию. — Активным ингредиентом обнаруженного в ванной комнате мисс Харпер сиропа от кашля служит декстрометорфан, аналог кодеина. В умеренных дозах он безвреден. Он является D-изомером сложного вещества, название которого тебе ни о чем не говорит… — Неужели? Откуда ты знаешь, что оно мне ни о чем не говорит? А может, говорит? — Триметокси-N-метилморфинан. — Ладно, док, твоя взяла. Не слыхал. Ну и словечко, язык сломаешь. — Есть еще один препарат, являющийся L-изомером того же вещества. L-изомер называется левометорфаном и обладает мощным наркотическим действием, которое примерно в пять раз превосходит действие морфина. Отличить один изомер от другого можно только с помощью оптического прибора, поляриметра. Декстрометорфан отклоняет свет вправо, тогда как левометорфан — влево. — Другими словами, без этой штуковины два лекарства не различишь, — заключил Марино. — По крайней мере, при проведении обычных токсикологических тестов это невозможно. Левометорфан легко спутать с декстрометорфаном, потому что у них одинаковый состав. Единственное отличие состоит только в том, что они по-разному отклоняют свет. То же наблюдается и в случае с D-сахарозой и L-сахарозой. Они тоже отклоняют свет в противоположных направлениях, хотя структурно обе являются дисахаридами. D-сахароза — обычный столовый сахар, а L-сахароза никакой питательной ценности для человека не имеет. — Не уверен, что дошло, — признался Марино, потирая глаза. — Если они одинаковые, то почему разные? — Представь, что декстрометорфан и левометорфан — близнецы. Люди они разные, но выглядят одинаково. Только у одного рабочая рука правая, а у другого левая. Один практически безвреден, другой вполне может убить. Ну как, понял? — Вроде бы. И сколько надо принять этого левометорфана, чтобы отправиться в мир иной? — Думаю, мисс Харпер хватило бы тридцати миллиграммов. Или пятнадцати двухмиллиграммовых таблеток. — Допустим, она их приняла. Что дальше? — А дальше глубокая кома и смерть. — Как, по-твоему, она знала всю эту ерунду про изомеры? — Не исключено. Нам известно, что у нее был рак. Мы также можем подозревать, что мисс Харпер хотела скрыть самоубийство. На это указывает расплавленный пластик в камине и пепел чего-то еще, что она сожгла перед смертью. Возможно, сироп от кашля оставлен на полке специально для того, чтобы сбить нас со следа. Так что в общем-то я и не удивилась, когда тесты показали наличие декстрометорфана. Родственников у Стерлинг Харпер не было, друзей — в лучшем случае — мало, и она не произвела на меня впечатление бывалой путешественницы. Узнав о ее недавней поездке в Балтимор, я сразу же подумала о больнице Джонса Хопкинса с прекрасной онкологической клиникой, считающейся одной из лучших в мире. Несколько коротких звонков по телефону подтвердили мое предположение: мисс Харпер действительно периодически посещала клинику, где у нее брали анализы крови и костного мозга. Такие анализы проводят обычно при онкологическом заболевании, которое она тщательно от всех скрывала. Потом я получила данные анализов, и разрозненные кусочки мозаики заняли вдруг свои места. В нашей лаборатории поляриметра не было, и провести тест на левометорфан мы не могли. К счастью, доктор Исмаил из балтиморской клиники обещал оказать помощь, если я доставлю ему необходимые образцы. Было около семи, и мы подъезжали к границе округа Колумбия. Тянувшиеся за окном леса и болота сменились вдруг городскими постройками, между деревьями мелькнул белым пятном Мемориал Джефферсона. Высокие офисные здания так близко подходили к железнодорожному полотну, что за безукоризненно чистыми стеклами окон можно было рассмотреть цветы в горшочках и абажуры на лампах. Потом поезд вильнул и, как крот в нору, устремился в туннель под Моллом. Доктора Исмаила мы отыскали в фармакологической лаборатории онкологической клиники. Я открыла сумку и поставила на стол пенопластовый ящик. — Здесь те образцы, о которых мы говорили? — с улыбкой спросил он. — Да. Они заморожены. Мы к вам прямиком с вокзала. — Что ж, если концентрация достаточная, я смогу дать ответ через день-два. — А что вы собираетесь с ними делать? — полюбопытствовал Марино, оглядывая лабораторию, которая, на мой взгляд, ничем не отличалась от остальных. — Все просто, — снисходительно ответил доктор Исмаил. — Сначала получим экстракт содержимого желудка. Это самая трудная и продолжительная часть исследования. Потом поместим экстракт в поляриметр, с виду похожий на обычный телескоп, только с поворотными линзами. Смотрим в окуляр и крутим объектив. Вправо и влево. Если в представленном образце содержится декстрометорфан, луч будет отклоняться вправо и свет в поле кадра становиться ярче по мере вращения объектива вправо. В случае с левометорфаном все будет наоборот. Найдя в лице Марино внимательного слушателя, доктор объяснил, что левометорфан используется как сильное болеутоляющее средство, которое выписывают почти всем больным раком. Поскольку лекарство разработали здесь, клиника с целью изучения терапевтического диапазона вела учет всех пациентов, получавших его по рецепту. — Мисс Харпер приезжала к нам каждые два месяца. Мы проводили анализ костного мозга и крови и каждый раз обеспечивали ее запасом лекарства, что составляло около двухсот пятидесяти таблеток по два миллиграмма каждая. Давайте посмотрим… — Доктор Исмаил разгладил страницы толстого журнала. — Так… Последний раз она приезжала к нам двадцать восьмого октября. У нее должно было остаться по меньшей мере семьдесят пять, а то и сто таблеток. — Мы их не нашли, — сказала я. — Жаль. Очень жаль. — Он поднял голову и посмотрел на меня грустными глазами. — Все шло хорошо. Она отлично держалась. Очень приятная женщина. Я всегда с удовольствием общался и с ней, и с ее дочерью. Мы с Марино переглянулись. — Вы сказали, с дочерью? — спросила я после паузы. — Мне так показалось… Молодая женщина. Блондинка… — Она была с мисс Харпер в последний раз? — перебил его Марино. — В конце октября? Доктор Исмаил наморщил лоб. — Нет. По крайней мере, в клинике я ее не видел. Мисс Харпер была одна. — Сколько лет мисс Харпер приезжала сюда? — Точно не помню, нужно посмотреть регистрационную карту. Но не меньше двух лет. — И эта молодая женщина всегда ее сопровождала? — Вначале не всегда, но последний год, насколько я помню, они всегда приходили вместе. Кроме того, октябрьского визита. Должен признать, на меня это произвело сильное впечатление. Приятно, когда больной получает такую поддержку со стороны родственников. К сожалению, чаще случается иначе. — Где останавливалась мисс Харпер, когда приезжала в Балтимор? — спросил Марино. — Большинство наших пациентов останавливаются в расположенных поблизости отелях, но мисс Харпер особенно нравилась бухта. Нервное напряжение и недостаток сна сказались на быстроте моей реакции. — А вы не знаете, в каком отеле? — не отставал Марино. — Нет. Даже не представляю. У меня перед глазами как будто вспыхнули обрывки отпечатанных на белых завитках пепла слов. — Извините, доктор Исмаил, у вас есть телефонный справочник? Через пятнадцать минут мы с Марино уже стояли на улице и высматривали такси. Ярко светило солнце, но воздух был прохладный. — Черт. Надеюсь, ты права, — повторил лейтенант. — Скоро узнаем, — ответила я, безуспешно пытаясь скрыть волнение. В деловом разделе телефонного справочника значился отель под названием «Харбор-Корт» — «бор Ко», «бор К» с обожженных клочков бумаги. Отель относился к числу самых роскошных в городе и находился через улицу от Харбор-Плейс. — Я скажу тебе, что у меня в голове не укладывается, — продолжал Марино, провожая взглядом очередное промчавшееся мимо такси. — С чего такая секретность? Мисс Харпер решила свести счеты с жизнью, да? Ладно, пусть. Но зачем заметать следы? Сжигать бумаги? Ты что-нибудь понимаешь? — Мисс Харпер была гордая женщина и, скорее всего, считала самоубийство постыдным деянием. Наверное, она хотела, чтобы ее смерть выглядела естественной, и, может быть, поэтому выбрала для последнего шага ночь, когда в доме была я. — Почему? — Возможно, не хотела, чтобы ее тело нашли только через неделю. — Машины пролетали мимо, и я уже начала подумывать, не лучше ли отправиться пешком. — Думаешь, она знала насчет всех этих изомеров?