— Потому что мы расследуем убийство? — спросила я, чувствуя пробежавший по спине холодок. — Да. — Потому что мы занимаемся ее делом и наши отношения с ней более тесные, чем его? — Да. — И к чему это приведет? — Кэри Харпер мертв. — Он убил Харпера? — Да. Я взяла из пачки сигарету. Закурила. — Почему? — То, что он сделал с Берилл, было порождением любви, — ответил Хант. — То, что он сделал с Харпером, было порождением ненависти. Сейчас им движет ненависть. Опасность угрожает всем, кто так или иначе связан с Берилл. Я хотел рассказать обо всем этом лейтенанту Марино. Полиции. Но какой смысл? Он… они просто решили бы, что у меня не все дома. Я выпустила дым и задала главный вопрос: — Кто он, Эл? Кто убил Берилл? Мой гость сдвинулся к краю дивана и потер лицо руками. На бледных щеках остались красные пятна. — Джим-Джим… — прошептал он. — Джим-Джим? — переспросила я. Пепел с сигареты упал мимо пепельницы. — Не знаю. — Голос у него вдруг сорвался. — Я просто слышу это имя у себя в голове. Постоянно. Слышу и слышу. Я замерла. — Это было давно… еще в больнице «Валгалла»… — В клинике для душевнобольных? Джим-Джим был пациентом, когда вы работали там? — Не уверен. — Глаза его потемнели от собиравшихся в грозовую тучу эмоций. — Я слышу имя и вижу то место. Ко мне возвращаются плохие воспоминания. Меня как будто засасывает в канализацию. Это было так давно. Многое забылось. Джим-Джим. Джим-Джим. Будто паровоз пыхтит. Беспрерывно. Безостановочно. У меня из-за этого голова болит. — Когда это было? — требовательно спросила я. — Десять лет назад! — выкрикнул он. Десять лет назад? Я вдруг поняла, что Хант не мог в то время работать над диссертацией. Десять лет назад он был еще подростком. — Эл, вы ведь не работали в то время в клинике, верно? Вы сами были там пациентом? Хант вздрогнул, закрыл лицо руками и заплакал. А когда немного успокоился, разговаривать уже не захотел. Пробормотав, что опаздывает на встречу, он буквально выбежал из дома. Сердце у меня колотилось как бешеное. Я налила кофе и прошлась по комнате, раздумывая, что делать дальше. Мысли разметал тревожный звонок телефона. Я вздрогнула и схватила трубку. — Кей Скарпетта? — Да, слушаю. — Это Джон из «Амтрака». Я наконец-то нашел нужную вам информацию. Сейчас… Вот. Стерлинг Харпер купила билет на виргинский поезд двадцать седьмого октября. Обратный — на тридцать первое. По моим данным, билетом она воспользовалась. Либо она сама, либо кто-то еще. Время вам нужно? — Да, пожалуйста. — Я потянулась за ручкой. — Какие в билете указаны станции? — Деревни во Фредериксберге, конечная — Балтимор. Я пыталась связаться с Марино. Его не было. Вернулся лейтенант только вечером и сам позвонил мне, чтобы сообщить новости. — Мне приехать? — спросила я, оправившись от шока. — Нет смысла, — донесся голос Марино. — Дело совершенно ясное. Он написал записку и приколол к трусам. Ничего особенного. Ему очень жаль, но дальше он так не может. Вот и все. Ничего подозрительного. Мы уже собираемся уходить. К тому же здесь док Коулман. Я положила трубку. Эл Хант вернулся домой, в кирпичный особняк в Джинтер-парке, где жил с родителями. В кабинете отца он взял листок и ручку. Спустился в подвал. Вытащил из брюк черный кожаный ремень. Туфли и брюки оставил на полу. Когда через час хозяйка дома отправилась в расположенную в подвале прачечную, она нашла своего единственного сына висящим в петле. 11 Дождь начался после полуночи, а к утру, когда температура упала, мир покрылся стеклянной пленкой. В субботу я осталась дома. Мысли снова и снова возвращались к разговору с Элом Хантом. Меня угнетало чувство вины. Как и каждый, кого когда-либо задело самоубийство знакомого человека, я терзала себя упреками за то, что ничего не сделала, чтобы его остановить. Я добавила Эла к списку. Теперь в нем было четверо. Двое стали жертвами злобного маньяка, еще двое умерли своей смертью, и тем не менее все четыре случая были как-то связаны между собой. Возможно, оранжевой нитью. В субботу и воскресенье я работала дома, может быть, потому, что в офисе чувствовала бы себя ненужной — ведь я находилась в отпуске. Там все прекрасно шло и без меня. Люди тянулись ко мне, обращались за советом и… умирали. Главный прокурор штата попросил о помощи, а я ничего не смогла ему предложить. У меня осталось только одно оружие. Я сидела у компьютера, приводя в порядок мысли и записи, обложившись справочниками и держа под рукой телефон. С Марино в эти дни мы не виделись и встретились только в понедельник утром на железнодорожной станции Стэплз-Милл-роуд. Было темно и ветрено, но воздух согревало теплое дыхание двигателей. Пахло маслом. Мы прошли между двумя поездами, отыскали свой вагон и, заняв места, возобновили начатый на станции разговор. — Доктор Мастерсон оказался не из болтливых, — сказала я, осторожно опуская на пол дорожную сумку. Разговор с психиатром Эла Ханта состоялся накануне. — По-моему, он помнит его гораздо лучше, чем готов признать… И почему только мне всегда достаются сиденья со сломанной подножкой? Марино широко зевнул, не потрудившись, разумеется, прикрыть рот, и опустил свою подножку. У него все работало. Поменяться местами он не предложил. Если бы предложил, я бы согласилась. — Так сколько ему было? Восемнадцать? Девятнадцать? Рановато для психушки. — Да. Тяжелая форма депрессии. — Я так и подумал. — То есть? — Такие всегда в депрессии. — Какие такие? — Ну, скажем так: пока я разговаривал с парнем, слово «гомик» приходило на ум чаще обычного. Я подумала, что слово «гомик» вообще не выходит у Марино из головы, когда он разговаривает с теми, кто не похож на него. Поезд плавно, тихо и почти незаметно, как лодка от пирса, отошел от платформы. — Жаль, что не записала разговора. — Марино снова зевнул. — С доктором Мастерсоном? — Нет, с Хантом. Когда он завалился к тебе в гости. — Теперь это уже не важно. — Не скажи. По-моему, парень чертовски много знал. Хотел бы я с ним потолковать еще разок. Сказанное Хантом имело бы значение, если бы он не повесился, а его алиби не было бы стопроцентно непробиваемым. Полиция только что не разобрала дом на кирпичики. Ничего, что связывало бы Эла Ханта с убийством Берилл Мэдисон и Кэри Харпера, обнаружить не удалось. Более того, в первом случае Хант обедал с родителями в загородном клубе, а во втором ходил с ними же в оперу. Полиция проверяла показания — Ханты говорили правду. Вагон тряхнуло, потом качнуло. В темноте злобно свистнул гудок. Мы катили на север. — Это все из-за истории с Берилл, — бубнил Марино. — Хочешь знать мое мнение? Он настолько отождествлял себя с убийцей, что начал потихоньку сходить с рельсов и, когда понял, чем это пахнет, полез в петлю. — У меня другое мнение. Думаю, Берилл открыла старую рану. Напомнила ему о том, что он не способен иметь отношения с женщинами. — Похоже, они оба, Хант и убийца, одного поля ягоды. У обоих проблемы с женщинами. Оба неудачники. — Хант не проявлял агрессии и не был склонен к насилию. — А может, его тянуло, ты ж не знаешь? Он понял, что не в силах противиться, и… — Марино закончил мысль выразительным жестом. — Мы не знаем, кто убил Берилл и Харпера, — напомнила я. — Мы ничего не знаем об убийце. Мы не знаем мотива. Сравнивать убийцу с Хантом нет оснований. Может быть, он того же поля ягода, что и Джеб Прайс. Или некто по кличке Джим-Джим. — Джим-Джим, вот еще сказала! — фыркнул Марино.