– Сбежала она из города Мастеров, потому как было ей там страшно и одиноко. Унесла болезнь ее жизнь, и теперь предстало ей находиться здесь. Вспомнилась тут Деве-Весне девочка, кою она спасти от сестры пыталась, и отвернулась, слезы скрывая. Молчание затянулось, одначе не решались Сирин и Алконост богиню отвлекать – ждали терпеливо. – Бродила Васена по Голубым озерам совсем одна, а когда захотел приютить дитя гончар, так испугалась она и убежала от него, куда глаза глядят. Сколько малышка бродила по землям нашим – неизвестно, не поведали мне звери, – молвила Дева-Весна. – Она боится нас, – заметила Алконост, грусти не тая. Обычно все существа, наоборот, тянулись к ним, как к путеводной звезде, а дитя волчонком глядело. – Нелюдима, – тоскливо молвила Сирин. – Возвращаться в грады она не желает, стало быть? Леля покачала головой. Спрашивала она у Василисы, отчего ей так грады не любы, одначе молчала та и отворачивалась. – Неужто гончар так страшен был? – предположила Алконост. Пускай она мало с иными обитателями Прави общалась, однако точно знала, что никто бы не стал ребенку вредить. – Для потерянного и смущенного дитяти все новое страшно, даже ежели сама радость и любовь ее находят, – заметила Сирин, в сторону поглядывая. Веселилась там Васена, кроликов поглаживая. Ничто лик ее не омрачало, словно и не терялась вовсе она. Кивнула Леля: – Верно, никто ее бы здесь обижать не стал. Одначе возвращаться отказывается Васена, а потому рассудила я, что вы подмогой отличной послужите. Прошу: приютите дитя. Переглянулись девицы-птицы, словам богини не веря. – Я бы у себя ее в хоромах поселила, но когда приходит весны час, то забот много становится. Вы же сада не покидаете, значит, сможете за ее воспитанием и обучением проследить и славную девицу взрастить. Изумленно сестры посмотрели на богиню: никому прежде не позволялось, кроме них троих, оставаться в Ирии, а здесь новая душа, да еще и такая юная. – Одначе позвольте узнать: как же девочке расти, коль она уж средь нас? – спросила Сирин, не сводя с Лели черных глаз. Каждому известно было, что в каком возврате душа в Правь попала, так в том и остаться должна. Только яблоки и чары могли ситуацию переменить, одначе редко к волшебству подобному прибегали. – А здесь как раз случай тот самый, – прочитала Леля ее мысли, и тут же на ладони алое яблоко сверкнуло. – Положено ли? – забеспокоилась Сирин. Алконост на нее украдкой взглянула, молчать призывая. Леля хоть и казалась доброй и всепрощающей девицей, но все же была богиней, в руках коей сосредоточена большая сила. Спорить с ней – все равно что с огнем играть, ведь сестра ее родная саму смерть представляла. – Я не смогла спасти дитя много лет назад, так позвольте хотя бы ныне Васене помочь, – призналась Леля хмурясь. – Вырастет она под вашей опекой и станет во всем нам помогать да Правь оберегать. Чем же решение мое вам не мило? Сирин желала бы слово поперек сказать, одначе Алконост заверять богиню начала, на сестрицу с негодованием глядя: – Очень мило, правда! Вы уж простите: Сирин во всем сомневаться привыкла – такова уж ее натура. Нынче вновь от привычки плохой не удержалась. Коль считаете вы, ясная наша владычица, что лучше остаться тут Василисе, значит быть по сему. Мы ее в обиду не дадим и всему обучим. Леля, взглянув на поникшую Сирин, молвила: – Васена особенным даром отмечена. Вы удивитесь, но она силой волшебной обладает, пускай еще сама о том не ведает. Очи Алконост любопытством засияли: – Что же за дар девочка в себе скрывает? – А вот этого даже я не знаю, – усмехнулась Леля. – Только чувствую силу. Время покажет. Теперь я прошу прощения и откланиваюсь, дела боле ждать не могут. До скорой встречи, – и исчезла богиня, как марево. С той поры и поселилась Василиса в Хрустальном дворце, обитая среди чудо-девиц и Лели. По наставлению последней вкушала девочка яблоки и окутывалась чарами, точно бусы надевала, превращаясь в красавицу настоящую. Как и предрекла Дева-Весна, обладала Василиса даром волшебным, форма коего с годами только явной стала. Коль росла она средь тех, кто в птицу мог обращаться, так и предстало ей Жар-птицей называться. Златом и искрами ее тело пылало, а хвост пламенем разил и светом своим ослеплял. Откуда чары взялись – Леля не знала. Судьбу семьи Васены проследить не могла, а к Моране иль старшим обращаться не стала. Посему порешили, что в роду девочки колдуны были, оттого и дар чудной имелся. Одначе была у нее слабость: если вдруг Жар-птица перо потеряет и подберет его случайный прохожий, то тут же получит он власть над ней. Сможет он ей волю свою навязывать, желания заставит исполнять. Посему и наказано было Василисе никуда из Ирия не отлучаться одной – не могли Сирин и Алконост за ней уследить, коль сами в Яви не бывали. Леля хоть и зазывала в мир людей отправиться с капелью первой, но никогда не настаивала, а Василиса навязываться не желала. Жизнь чередом протекала, а девица знаний искала. В подмастерье она у Сирин и Алконост ходила, с почтением к Леле относилась и каждому слову ее внимала. Со временем истоптала всю Правь и облетала в облике златом каждый уголок мира сего, тропинки и красоты все замечая. Одначе стороной держалась от прочих обитателей. Не прельщали Василису ни град Богатырский, ни земли Медные, веселья и забав полные. Нравилось ей в тишине сидеть да рисовать подле деревьев высоких, не заводя ни речей любовных, ни смехом округу украшая. Уединение ее верным спутником стало. Детства годы не помнила Василиса: все будто пеленой заволокло, стирая лица и голоса. Только от Лели узнала, что одолела ее болезнь, от которой и скончалась она еще ребенком. – А не расскажете, почему Дева-Весна тогда меня из лабиринта вывела и оставила жить здесь? Ведь не положено. Однажды, отдыхая подле молодильных яблонь, Жар-птица расспрашивала Алконост. – Ты ей напомнила девочку, из-за которой давным-давно поссорились Леля и Морана. Ту спасти не удалось, а ты отрадой для богини нашей стала. Хоть и называет она тебя в шутку преемницей своей, а все же ты для нее больше сестренка младшая, – отвечала Алконост, собирая яблоки в корзину. Раз в день она или Сирин обходили каждое деревце и следили, чтобы все в порядке было. По вечерам же относила Василиса наполненное до краев лукошко к Леле, коя потом передавала заветные плоды в Золотой край. Порядок неизменным оставался, пока однажды Василиса не повстречала Финиста – Ясного сокола. Он как раз в ту пору земли Яви закончил облетать и на миг короткий решил отца проведать. Светозар еще тогда в Светлом тереме обитал, выполняя роль защитника Прави. Василиса хорошо Светозара знала, ведь богатырь удалой братом девам-птицам приходился. Ведала она и про то, что остался у него сын – славный витязь Финист, который тоже мог в сокола обращаться, но прежде его никогда не видала. Тогда-то и познакомили их Алена и Светозар, с гордостью рассказывая про подвиги Сокола, снискавшего в Яви славу. Не забыли родители упомянуть и Елену Прекрасную – молодую и верную жену, которая отвагой мужу не уступала. Слушала их рассказы Василиса и диву давалась: как все у них ладно получается. После встречи той тоска Жар-птицей овладела. Пригорюнилась она, что может кто-то все земли облетать, дела великие вершить и беззащитных оберегать. А ей участь одинокая досталась – только и делала, что в саду сидела да рисунки выводила. Быть может, и не прельщали ее грады шумные и беседы громкие, но новые края неизвестностью манили и приключениями завлекали. Хотелось ей хотя бы один раз вырваться из Прави и отправиться в Явь: взглянуть на горы высокие, леса темные, утесы крутые, водопады рьяные и бескрайние синие моря. Ничто и никогда прежде не манило так Василису, чем те места, о коих с таким восхищением Финист сказывал. Его слова восторг и предвкушение вселили. Влекомая любопытством, решилась Василиса на отчаянный шаг: поздно вечером, когда Сирин и Алконост отправились почивать, обернулась девица Жар-птицей и вылетела из окна. Звезды в сиянии своем блекли, когда пролетала она в вышине. Светом ярким, будто пламя, одаривала округу чудо-девица, не задумываясь, что внимание привлечь к себе может. Восторг завладел Василисой: рассекала она крыльями воздух прохладный, различала внизу вереницы домов, протекали под ней реки, одинокие хищники во тьме притаились – ничего не укрылось от нее. Парила Жар-птица меж сосен темных, над полями убранными, любовалась гладью водной, снежные верхушки на горах замечала и все нарадоваться не могла: пленили ее красоты Яви. Обогнув град очередной, скинула Василиса облик птицы и устроилась на траве подле озера. Падающие звезды в глади отражались, лягушки меж камышей переговаривались, олени в тишине пробегали – мирская благодать. Гордилась собой девица, что решилась на поступок смелый: смогла такой простор облететь, ни у кого помощи не прося. Рассматривала Василиса лес, природой любовалась да не углядела, как незаметно подкрался к ней княжич молодой. Он с дружиной своей в лесу на ночлег устроился, а тут диво такое – птица, огнем пылающая, с неба сошла да в девицу красную превратилась. Вздумал княжич с речами ласковыми да изворотливыми к ней обратиться, да токмо ступил неосторожно – хрустнула ветка. Услыхала Василиса, обернулась и ужаснулась – нельзя ей было с людьми встречаться. Вскочила она и побежала, дороги не разбирая, а княжич за ней стремглав бросился. Ветки лицо царапали, сапожки по земельке мокрой скользили – понимала Василиса, что силушки кончались. Выскочила она на полянку и обернулась Жар-птицей, в небо взмывая. Одначе проворным княжич оказался: успел за хвост ее схватить и перо золотое выдернуть. Оно одно в ладони осталось, словно на память о встрече чудной. Пригорюнился молодец и прошептал: – Лучше бы ты летать совсем не могла. И тут же к нему Жар-птица вернулась. Билась, билась она по земле, крыльями хлопала, да взлететь уж никак не могла. Смекнул тогда молодец, что власть над ней возымел, и улыбки коварной не скрыл. С той-то поры и пошла молва по землям окрестным о чуде неслыханном: Жар-птица в тереме жила и все пожелания княжича исполняла. Захотел богатства умножить – так несут горы монет на блюдцах златых и серебряных, врагов победить – силушкой непомерной наделена дружина вся. Шелка, жемчуга, яства заморские, ларцы и сундуки с драгоценностями, мебель резная да расписная, горниц светлых ряд – все это невеста княжича наколдовала, пока он перышко меж пальцев крутил. Плакала Василиса, покоя не знала и места себе не находила: выбраться пыталась, так чарами ее к себе мучитель привязал, и не могла она боле ходить без ведома его. День свадьбы скорой приближался, и тоска пуще прежнего Василису одолевала, себя она корила за дерзость и глупость. О том, что произошло, девы-птицы и Леля вскоре узнали, да только плана придумать не могли. Финиста послать боялись – в ту пору как раз Змей Горыныч жизнь ему подпортил, поэтому наседать страшились. Вспомнила тогда Дева-Весна, что полнится земля еще богатырями, и отыскала Алешу Поповича – выходца из земель Ростовских, который отличился в поединке с Тугариным Змеем – лиходеем, вредившим люду простому. К нему-то и спустилась Леля, рассказывая, что в окрестностях приключилось. Выслушал ее богатырь и, отказать не смея, отправился выручать Василису. Сказался он слугой и тихонько ночами по коридорам прохаживался, желая выяснить, где горницы девицы и княжича, который перо золотое на груди хранил. Седмица минула, прежде чем удалось Алеше нужную опочивальню отыскать и время правильное подгадать. Разузнал он, что когда в баню княжич отправлялся, перышко в ларце под надзором поверенных оставлял. Прокрался Алеша в предбанник и оглушил дружинников – в тени он их поджидал и со спины напал. Дальше задача простенькая стояла: открыл Попович ларец и выудил перышко, Василису к себе призывая. Явилась к богатырю красна девица и улыбки не утаила. – Благодарю тебя, молодец храбрый, что услужил, – шепотом молвила она и к выходу подбежала. – Давай же нынче отсюда выбираться. Согласился богатырь, да только не успели они дверь отворить, как выскочил княжич и подмогу позвал. Страх душу Василисы окутал, и превратилась она в Жар-птицу, пламенем ярким загораясь. Заполыхала тут же баня, поднялся дым от огня. Испугался Алеша Попович и бросился девицу спасать. А Василиса в ярости своей не замечала, как трещат стены, как обдает ее жаром крепким. Только когда голова кругом пошла, поняла она, что княжича и себя с богатырем на смерть обрекла. Бездыханное тельце ее Алеша сквозь огонь на свежий воздух вынес, сам без сил и сознания падая. Тогда-то и подобрала их Дева-Весна, в Правь с собою унося. Жизнь Алешу покинула в ту ночь, позволяя ему среди земель светлых остаться. Стыд и боль в сердце Василисы поселились, как токмо узнала, что приключилось. Плакала она, умоляла Лелю Алешу к жизни вернуть, но без толку – не имела богиня власти такой. Совесть в душе Жар-птицы когтями скребла: выходка ее горем обернулась. Не находила Василиса себе места и предпочла отшельницей стать: поселилась в глубине сада Ирия и взмолилась земельке, чтоб никто не отыскивал дорогу к ее дому. Не могла она и в глаза Алеше взглянуть, только письма слала, прощения просила. Много лет минуло, прежде чем удалось им встретиться вновь, но холодной как лед Василиса стала и подпускать к себе никого не решалась, сердце и душу закрывая. Так и проходили года: Алеше девица мила была, но внимания на него не обращала, все себя за случившееся коря. Спустя несколько месяцев после обряда, Правь Серебряные земли носили свое название не только в честь высоких утесов, усеянных мраморными камнями, и омывающих их рек, но еще и из-за холодного света полной луны, что каждую ночь поднималась на небосводе и озаряла край. Ее сияние всегда разливалось по округе магическим светом, проникало в каждый уголок и накрывало крыши домов Богатырского града. В нем жили славные витязи, храбрые воины и смелые поленицы, чьи подвиги и деяния всегда отличались доблестью и отвагой. Простые крестьяне и известные князья, дружинники, цари и многие другие обитали на здешних улицах. Не было здесь места титулам, ибо правили тут чувства и мысли, свободные от условностей. Частенько на улицах града устраивали игрища, в которых участвовали все желающие, совсем не боясь проиграть. Стрельба из лука, забеги и конные скачки, полномасштабные бои, потешные огни, бутафорские чудища – от таких диковинных потех никто не оставался равнодушным и окунался в атмосферу соревнований. Тогда же устраивались гулянья: по всей округе звучала музыка, от сапог танцующих поднималась пыль, и прибывали толпы гостей из Медных и Золотых краев. Так было и сегодня: Добрыня Никитич отмечал очередные именины. С размахом к такому празднику подошли его близкие и друзья: наготовили угощений и любимых сладостей, натащили гору подарков, поднимали кубки с медом и толкали восхваляющие речи. Однако отраднее всего было видеть Добрыне семью и добрых друзей, в том числе и князя. Много историй они вместе пережили, память о коих до сих пор в былинах хранится. Прямо посреди большой площади накрыли столы, за которыми помещались все желающие, а благодаря чудесным скатертям-самобранкам еда никогда не заканчивалась. На самом почетном месте расположились родственники Добрыни: бабушка с дедушкой, мать, отец и Настасья. – Ну-ка ешь еще! Для кого варили-то? – хлопотала Алена, накладывая в тарелку сына еще голубцов. Вчера вечером она и Настасья готовили все блюда и заколдовывали скатерти. – Ну мама! Что такое? Я сыт и здоров, – возмущался Сокол, поглядывая на жену в поисках защиты. Елена лишь отмахнулась от него, заставляя Светозара громко расхохотаться. – Чего ты там гогочешь? – тут же переключилась на него Алена подбоченившись. – Сам-то ничуть не лучше! Ничего не ешь, так еще и капусту от голубцов брезгливо отодвигаешь! Хоть бы раз за свои столетия попробовал! Одни расходы с тобой, неблагодарный.