– Прочь! – рявкнул он, отталкивая очередных зевак. Остальные обитатели Нави следовали за ним. Баюн попутно воздействовал на толпу, контролируя эмоции. Наконец Казимир замер перед рыдающей девушкой: она стояла на коленях и сжимала в руках ладонь мертвого мужчины. Упырь узнал в них старых знакомых – ведьма и волколак, что часто веселились в клубе красноглазого. Марья наклонилась над трупом, ощущая, как душа стремительно покидает тело. Ведьма смотрела на нее мутными глазами и готовилась осыпать проклятиями, как за спиной чернокнижницы возник Баюн и принялся плести успокаивающие чары. Рогнеда огляделась: она заметила, что люди двигаются будто в замедленном режиме. Они походили на сонных мух, которых неожиданно разбудили ранней весной. – Что происходит? – прошептала она. – Баюн наслал на них всех иллюзию, чтобы не было паники, – коротко пояснил Казимир. – Есть идеи, что делать? Он придирчиво рассматривал мертвое тело: никаких следов внешнего воздействия, упал от ослабления чар. Ведьма раскачивалась из стороны в сторону, напевая песенку и трясясь от произошедшего. «А ведь нас предупреждали и просили оставаться в Нави», – подумала Рогнеда, с сожалением глядя на сломленную колдунью. – Я не могу гарантировать, что никто из присутствующих ничего не вспомнит, – признался Баюн. Испарина покрыла его лоб, но оборотень сдерживался и даже не прибегал к своему истинному обличью, боясь разрушить здание, хотя в нем было бы гораздо проще удерживать толпу. – Разве Кощей и Баба-Яга не удерживают распад миров? – спросила Рогнеда. Она предполагала, что после вмешательства негласных царей мира мертвых разрушения ослабнут. – Для магии всегда нужно время, значительная часть Нави уже проникла в Явь и принялась отравлять все, что встречает на пути, – пояснила Марья, погружая на время заплаканную ведьму в сон. – Баюн прав: нет уверенности, что никто ничего не вспомнит, даже если он очень постарается. Казимир запустил руку в волосы, судорожно соображая. – Нам придется действовать по людским законам, – отчеканила Марья. – Я попрошу отца забрать тело, а все остальное решим, как и прежде. Рогнеда удивленно уставилась на Моревну, ожидая пояснений. Со слов чернокнижницы ситуация была ничем не примечательна, а решить ее без лишних вопросов – плевая задача. Тогда Серой и вовсе не стоило беспокоиться о Викторе, которому она случайно открыла свое имя. Заметив эмоции на ее лице, Марья проговорила: – Не думай, что все легко и просто. Придется врать и очень много. Баюн и Казимир будут на пределе своих способностей, так что веди себя спокойнее и естественнее. Ночь нам предстоит длинная. Предсказание Марьи исполнилось в полной мере. Кончина волколака, пускай и в человеческом теле, на глазах толпы – гиблое дело, которое не сулило ничего хорошего. Казимир вместе с Баюном обрабатывали людей, внушая им версию о несчастном случае и контролируя каждого на воспоминания о потусторонних обитателях. Марья руководила процессом и прятала все улики, испортив видеоматериалы и убедив ведьму молчать. Та покрыла чернокнижницу тремя слоями проклятий и ушла, затаив обиду, но Моревне было все равно. Кощею пришлось отвлекаться от колдовства в Нави и помогать припрятать зачарованное тело, обставляя все в естественном и приемлемом положении дел. Закончить удалось только к полудню. Морана выслушала известия молча. Недовольных и озлобленных в Нави становилось все больше: теперь они не боялись сыпать оскорблениями на каждом углу, о чем Марье сообщила Варвара, когда чернокнижница заглянула домой. – Крики и брань – искры, что разожгут костер, – с отчуждением заметила Морана. Она словно пыталась абстрагироваться и не показывать испытываемую боль. – Однако мы обязаны бороться и пытаться спасти завесу. Если я не ошиблась, то спасение к нам придет в виде незабудки. – Сделаю все необходимое, – Марья глубоко поклонилась, стараясь не реагировать на странные и загадочные речи, к которым богиня часто прибегала, формулируя так пророчества. Оборотное зелье будет готово только через сутки, и чернокнижница боялась представить, что может произойти за это время, но иного выбора не было. Любой колдун сказал бы, что нет ничего лучше и безопаснее, чем зелье, сваренное строго по рецепту. Оборотное же как раз и настаивалось два дня – достаточно времени, чтобы получить первосортный отвар и усугубить разрушения царств. – Следуй намеченному пути, он приведет нас к избавлению от напасти, – велела Хозяйка Зимы. – С остальным я разберусь позже. Домовой «Тайн заветных о домовых никто никогда не узнает: откуда они явились и в чем силу черпают. В одном лишь сомнений нет: берегут домовые тех, с кем рядом обитают, а после, как дом остывает, прочь ускользают». Из сказок кота Баюна Больше двадцати лет тому назад, Явь В доме каждом вместе с жильцами всегда домовой обитает. Покровительствует он семье, защищает от бед, помогает в хозяйстве и жизнь долгую оберегает. Облик духа этого – загадка вечная. Одни считают, что образы животных домовые примеряют и то в кошку, то в змею аль в собаку облачаются. Иные же скажут, мол, домовые – это души почивших предков, решивших однажды весь род дальнейший беречь ценой собственных сил. Правду же только сами духи ведают и стерегут ее, ибо нельзя просто так домовым с людьми общаться. Завета сего никогда не понимал Елисейка – юный домовенок, растущий подле деда своего Архипа. Так уж издревле повелось, что когда семья новая возникает и домом обзаводится, то появляется на свете домовой рода. Как множится семья, так и духи вместе с ними: по свету расселяются и судьбу новую обретают. Потому-то Елисейка и оказался вместе не с родителями, младшими братьями и сестрами, а с дедушкой Архипом. Детства своего не помнил Елисей, словно и не было его. Всегда, отражение свое замечая, думал, что родился он на свет юношей высоким и худым. Длинные уши торчком стояли и смешно пробивались сквозь копну медных волос, выдавая потустороннюю природу. – А когда у меня борода будет? Ты же сказывал, что у всех домовых борода до пола доходит, – спрашивал однажды Елисейка, сидя на табуретке. – Когда дом в хозяйство обретешь, тогда и бородой обрастешь. Заодно кушак красный получишь вместе с заботами и обязанностями, – ворчал дед, подметая пол. – А пока хватит лясы точить, совсем обленился уже, – и, отдав веник внуку, принялся наставлять. Ежели умели бы люди видеть домовых такими, какие они есть на самом деле, то не признали бы с первого взгляда в них никогда представителей потусторонних сил. Потом рассмотрели бы и уши заостренные, и глаза диковинные, пеленой чуть подернутые, и кушаки ярко-красные – отличительная особенность домового, у коего свой дом появился. Однако не могли люди домовых так просто видеть: являлись духи только тогда, когда опасность для семьи чувствовали. В случае таком примеряли они образ или умершего предка, или животного и пытались до сердец людских достучаться. Старались от беды увести способами всякими: вещицы прятали, во сны приходили, замками скрипели, полом щелкали, пытаясь внимание обратить. В этом была их забота. Мирно жили Елисей и Архип в доме просторном вместе с хозяевами добрыми и честными. Любовь и лад там в воздухе витали, двое детишек по полу бегали. Кошки и собака с ними обитали, постоянно к домовым ластились и в прятки играли. Любил их Елисейка всей душой и забавы с ними разные устраивал, покуда дед не видел. От Архипа мудрости мальчишка учился, старался внимать слову каждому, да только скучно становилось порой, и зевал тогда хулиган во весь рот. За то подзатыльник получал и за диванами хозяйскими убирался после целый день. – Запомни: живем мы в тени, – вещал однажды наставник, сидя на кухонном подоконнике. – Никто нас обычно не видит. Животные только да младенцы могут, но и то – первые запах ежели учуют, так заметят, а вторые больше обманываются. Однако забота о маленьких – прямая обязанность наша. От дома хворь отводить, о беде надвигающейся сообщать. Будешь видеть непорядок, сам подотри или на видное место соринку подложи. С первого раза коль не поймут, то вновь повтори и так до тех пор, пока не сообразят. Опасность почувствовать первым ты тоже можешь – дым, к примеру. Тогда-то надо тревогу бить: посудой греметь, половицами щелкать да будить, коль спят сном крепким. – А как же они проснутся, ежели не видны мы, дедуль? – поинтересовался мальчишка, раскачиваясь на табуретке. – Не почувствуют и не услышат, разве нет? Нахмурился тогда Архип, подбоченился и молвил: – Коль постараешься, то с хозяевами дома отношения мирные да ладные установишь. Тогда же и начнут они тебя понимать. Да и, к слову, несмышленыш, ты-то хоть и в Яви живешь, воздухом дышишь и питаешься, как кот ненасытный, но все ж дитя иного мира. Нам сила свыше дана. Как услышал эти слова Елисей, так заблестели глазки восторгом, предвкушая силу собственного колдовства. Мигом в голову идеи прибежали: сколько чудес совершить можно! Представлял он, как порядок по щелчку пальцев устраивает, а поварешки сами еду готовят. – Но-но! – воскликнул Архип, видя, что внук в облаках витает. – Ишь чего, замечтался уже, поди. Нет, внучок, негоже силушкой напрасно разбрасываться. Твое дело – дом охранять, лад беречь и ненастья отводить. В каждом месте, где человек обитает, там и домовой живет. Правда, загвоздка в одном – коль злой хозяин, так и ты от него тьму впитаешь. Плохо тогда дело. – А сего миновать можно? – испуганно спросил Елисейка. По рассказам Архипа он знал, что некоторым домовым лютая доля выпадала: в сердца их хозяев проникало зло, что с годами всю округу отравляло. Гибли цветы, свет мигал, сквозняк жуткий по полу начинал гулять, плесень стены и пол разъедала – разруха медленно, но верно приползала, губя семью, дом и духа-защитника. Становился домовой жестоким и потакал чужой воле, не заботясь о семье. Слезы, крики, брань и ненависть – вот что в таких жилищах обитало. От одной молвы только о подобном дрожь Елисея пробирала, и молился он силам высшим, чтоб участь страшная его стороной обошла. – Беззащитных тебе оберегать надобно всегда, – продолжал Архип, расхаживая по комнате. – В том твоя сила, что можешь заклинания простые наводить да гнев людской в браздах держать. Однако же природа наша лукава: как бы ни старались, ни крепились, ни клялись, но от плохих хозяев всегда убегаем. Не можем мы в страхе, гневе и грязи жить, как ни старайся. Озадаченно на него Елисейка посмотрел, затылок почесывая. – Но ты же сам сказывал, что и с такими злодеями существовать приходится. Я не понимаю, – признался он, подперев руками подбородок. – Существование – не жизнь, глупый! – воскликнул Архип, заглядывая в склянки с крупами. – Да, просуществовать можно, но недолго, ведь от природы большинство из нас добрые и светлые души. Посему и стремимся мы от гнета сбежать и познать жизни лучшей, однако и исключения встречаются, – прошептал он, предупреждая: – Берегись таких домовых, Елисей. Не сородичи они больше тебе. Призадумался юнец, спросить желая, откуда у деда познания такие. Видал он на спине Архипа шрам уродливый, будто хлыст по нему прошелся, но спрашивать боялся. Считал, что не надо дурные и далекие воспоминания тревожить. Коль хотел бы, Архип рассказал бы, а раз молчит, значит, все еще боль свежа в сердце. – Как же быть тогда, деда? – поинтересовался Елисейка, твердо решивший, что не допустит никогда беды для хозяев дома своего. – Неужели нельзя человеку помогать и на путь праведный наставлять? Захлопывая шкафы, Архип покачал головой: – Нет, милок, нельзя. Душа человеческая переменчива, тайнами полна, а потому непонятна для нас, – грустно вздохнул он. – Да не всегда ведь беда в сердце людском изначально обитает, а извне приползает. Тогда и мы бессильны бываем. Послушал речи эти юнец и пригорюнился: много всяких напастей человека окружало, с коими ему не справиться. Тем временем шли годы, росли девочки-сестренки, подле которых и жил Елисейка. Детство их точно вместе проходило, хоть и не видели они домовенка. Однако он же их хорошо знал: старшей и рассудительной Оленька была, младшая же, Зоя, веселиться любила и постоянно беспорядок учиняла. За ней-то неустанно приходилось домовому игрушки убирать, вытаскивать карандаши из-под диванов и шкафов, а порой и вовсе сон охранять – часто девочке кошмары снились. Однажды даже помог Елисей ей пуговицу пришить на кофте любимой, за что и получил потом нагоняй от деда, но ни о чем не жалел. Сам ведь он хотел помочь Зое, которую негласно сестрой считал. – Нельзя нам к людям привязываться, Елисей. Мы вечно живем, а они нет. Привыкнешь, а после обожжешься. Что тогда делать будешь? – причитал Архип, но слова его в воздухе повисали. Детские годы убежали, и не заметил их даже старый домовой. Только в умениях внука разницу с гордостью различал. За все это время научился Елисей в воздухе маревом становиться, речь и повадки животных понимать, знаки колдовские рисовать, мог теперь обереги да круги защитные ставить. Как показал все умения юнец, так Архип на него важно взглянул и слез радости не сдержал – истинный домовой под крылом его вырос. Елисей же порой к обучению относился как к соревнованию с девочками, пусть они сего даже не ведали. Приносили сестры отличные оценки из школы, так и домовой за мастерство свое со рвением принимался. Их «пятерка» смело к починке дверцы шкафа приравнивалась. Медаль по плаванию – отучена кошка обои царапать, хорошо написанные контрольные – цветы в доме распускались ярче прежнего. Так и жили бы они дальше, покуда беда не пришла: неожиданно не стало отца семейства. Из обрывков разговоров понял Елисей, что сердце его замерло в миг страшный. Скорбь в доме поселилась, и ничто не могло ее изгнать. Только время помочь способно было. Годы иначе пошли. Обязанности многие теперь на сестер легли, кои сил не щадили, чтобы только в достатке и уюте жить. Вместе они работали, еду готовили и не заметили, как повзрослели. Первой из дома родного Ольга ушла: она всегда по свету путешествовать мечтала и шанса упускать не пожелала. Заботы о матери на Зою легли, а Елисей ей по дому помочь старался – Архип после смерти хозяина сдался, силу у него точно отняли. Вот и приходилось молодому домовому хлопотать пуще прежнего. Шесть лет так пролетело, пока Зоя работала рук не покладая и не накопила достаточно средств на новую квартиру. Вот только мама с ней переезжать отказалась. Сказала, что пора дочери одной начинать жить, а за нее беспокоиться не надобно – справится, иначе быть и не может. С переездом Зои вопрос и об Елисейке встал. По законам домовых обязан он был вместе с девушкой в новое место перебраться, да только не хотел юноша Архипа одного оставлять. Он, как и мама Зои, после смерти хозяина захворал, и мир ему ныне не мил стал. Потому и не собирался никуда Елисей, твердо намереваясь во всем подмогой деду быть и дальше. – А чего это ты без дела сидишь, а? – спросил Архип одним вечером внука, пока Зоя вещи в коробки убирала и к порогу относила. – Или думаешь, что твои манатки я в узелок завяжу? – Не пойду я никуда. Пускай нового домового ей найдут, – обиженно буркнул Елисей, нервно рукав кафтана теребя. Он сидел на диване и с тоской смотрел, как Зоя собирала чемоданы. Совсем не желал домовой ее одну отпускать на новое место, но иначе никак. – Это чего ты удумал-то? – Архип всплеснул руками, отвешивая подзатыльник внуку. – Как это не пойдешь? А кто о ней заботиться будет, а? Архип нервно расхаживал по залу, размахивая руками и одаривая несмышленыша возмущенными взглядами. Не желая препираться, Елисейка пожал плечами и отвернулся. Видя его понурое выражение лица, дед присел рядом, виновато поглядывая на него.