Много лет тому назад родилась у Варвары и Владимира дочь – Марья Моревна. Появление ее в Нави было чудом, ведь не до́лжно живой душе в мире мертвых существовать. Возмущались упыри, волколаки, призраки и ведьмы, смуту сеяли и подле Темного терема толпились с вилами и гневными речами. Сулил им страшную кару чернокнижник могущественный, ежели не оставят угрозы свои. Однако слушать его мало кто желал, ибо все справедливости жаждали. Неразбериха долетела на крыльях воронов до Мораны. Она медлить не стала и явилась к обители Владимира со словами: – Коль родилась девочка в мире сем, стало быть, надобно так. Средь вас отныне она будет жить, а не согласен кто, тот против воли моей пойдет и главы не снесет. Видела богиня нить судьбы Марьи, знала, что ей уготовано. С волей богини спорить никто не стал. Лишь токмо уста поджимали да носы воротили, не желая с девицей водиться. «Насмешка», «лишняя», «потеха над нами», – причитали обиженные и стороной обходили все Кощеево семейство. Владимир тому рад был шибко: никто здесь его не тревожил, к жизни воротить не просил. Одна Варвара переживала за дитятко свое – на одинокую судьбу оказалась дочь обречена. Однако Марья не замечала совсем скуки и от неприятия не страдала. С малых лет батюшка да матушка всему обучали и развлекали дочь, как только могли. Игрушек тьма, нарядов полные сундуки, ларцы с яхонтами да птицы и звери, что в Нави разговаривать умели, – всем была девочка окружена. Избалованной она не слыла и постоянно в делах и заботах коротала время. С Варварой зелья варила, зверье лечила, травы сушила, припасы делала и Дубровцу помогала за Сумрачным лесом приглядывать. Владимир ремеслу своему дочь чуть ли не с пеленок учил и с каждым годом новые задания поручал. Голову злодею задурить, иллюзию наслать или холеру вывести – ничего без ее внимания не оставалось. В одном лишь ждали неудачи: как бы ни билась, как бы ни старалась, но сражаться у Марьи не получалось. Ни мечи, ни кинжалы, ни кулаки – все выходило неладно. – Тебя одну отпускать, все равно что зайца хищником звать, – потешался над Марьей ее единственный друг – кот Баюн. Настоящее имя Баюна было Иван. Появился он в Нави благодаря Кощею Бессмертному, который повстречал однажды в Яви маленького мальчика Ваню, в коем скрывалась могучая сила. Назвав Владимира мастером, перешел границу миров Иван, судьбу свою воплощая. За годы долгие из юнца превратился он в красивого и умного молодца, который часто помогал Варваре и Владимиру в делах. Когда же появилась в семействе Марья, то стал Иван о ней заботиться и обучать всему, что сам умел. Вместе с ним Марья всю Навь вдоль и поперек исходила, множество карт земель нарисовала и никаких упырей да волколаков не боялась. Ничто девочку не страшило, покуда рядом был друг дорогой, а память слова заклинаний хранила. Об одном только мечтала Марья: в Явь самостоятельно отправиться однажды. Однако о сем даже думать ей запретили и строго-настрого наказали: ни ногой из мира темных сил. Злило то девочку шибко, но делать было нечего – против воли родителей действовать не решалась. – Но ты же сам ходишь в Явь! Почему же мне нельзя одной? – возмущалась Марья, сидя как-то раз на берегу Смородинки вместе с Баюном. – Я двум мирам от роду принадлежу да все порталы в междумирье вижу лучше тебя, – ответил Иван, брезгливо поглядывая на мутную воду. – Вот и неправда, – покачала головой девочка. – Я, как и ты, замечаю проходы в другие миры, а еще и прошлое мертвых распознаю – так-то! Все те призраки, что тут гуляют, жили когда-то, а я их судьбы, как грамоты, читаю. Ты что, не веришь? – вскочила Марья, замечая лукавую улыбку друга. – Чуть что, так сразу злишься, – мягко проговорил он. – Я ведь просто улыбнулся, а ты уже себе придумала невесть что. Эх, Марья… Кичишься ты знатно, но сделала мало. – Моя вина, что меня никуда одну не пускают? Хожу, брожу как неприкаянная по всей Нави, все дорожки наизусть знаю, – девочка скрестила руки на груди. – Может, я в Яви окажусь полезной? Отец вон как помогал хворь изводить, мама тоже мастерица на все руки. У тебя родители знахарями слыли, сам оборотнем стал сильным. У всех дела, заботы. Одна я – бесполезная, ничего без ведома старших сделать не могу! С тоской на нее Баюн взглянул, помочь хотел, да только слова всякую силу теряли, когда печаль в сердце проникала. Жалел он Марью, хотел ей весь мир показать, одначе не мог против наказа Кощея пойти. Поэтому-то приходилось ждать, покуда девочка не повзрослеет. – Вань, а поведай мне, что Кирилл стережет? Удивленно Баюн на Марью взглянул и на долю секунды дар речи потерял. – Ты же сама знаешь, что он страж между Явью и Навью. Кирилл следит, как бы никто к нам не пожаловал из живых, ибо обратно уж не вернется. Воды Смородинки зачарованы и опасны для… – Для тех, у кого сердце бьется, да-да, – перебила его Марья. – Но я о другом, – напрягся Баюн, догадываясь, о чем речь пойдет. – Что он в том гроте охраняет помимо истока Смородинки? Токмо не говори мне, что в горах Отшельницах самая дивная и удобная пещера во всей Нави – ни за что не поверю. Он стережет ведь что-то, я точно знаю. Упряма больно была Марья, а посему знал Ваня, что спорить с ней туго – все равно на свой лад поступит и доберется до истины. Вздохнул Баюн глубоко и принялся правду в слова лукавые закутывать: – Знаешь, жил да был на свете один царь… – Нечего мне тут свои сказки молвить, – отмахнулась девочка, отворачиваясь. – На меня твои чары не действуют. О способностях кота Баюна устрашающая молва по Яви шла. С малых лет в нем талант сказителя жил, а как попал Ваня в Навь, так и развил дары, природой данные. Облик исполинского кота, наделенного волшебным голосом, с годами Иван приобрел. Мог он любого заговорить и ввести в заблуждение, волю покорить и со свету белого проводить. Шептались люди, что иногда вечерами путники одинокие кота встречали и в лапах когтистых его навсегда пропадали. Образом своим колдовским он пользовался редко, только когда запугать хотел. Остальное же время пребывал Ваня в теле высокого и крепкого молодца, у которого ярко сверкали зеленые глаза, сильно походившие на кошачьи. – Так ты просто послушай, не поддаваясь чарам. Баюн расплылся в улыбке, заправляя себе за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос. – А зачем мне сказки слушать, если я тебя об ином спросила, а? – резко обернулась Марья, губы поджимая. – Сказки сладки, а истина горька. – Баюн! – чуть ли не зарычала Марья, вызывая у Вани звонкий смех. Любо было ему девчонку шутливо изводить. – Смейся-смейся, я тебе потом припомню. – На угрозы мать твоя падка, тебе не к лицу. А сказку ты все же послушай, глядишь, поймешь что. Вздохнула Марья глубоко, постаралась все мысли во взгляд испепеляющий вложить, однако же кивнула и подперла кулачками подбородок, приготовившись слушать. Уселся поудобнее Баюн и завел рассказ голосом бархатным: – Жил да был на свете один царь, и желал он править всем миром. Утопали его хоромы высокие в богатствах и яствах, слава о нем стелилась скатертью темной. Славился царь хитростью, подлостью и жадностью. Всего ему на свете мало было: в походах старался захватить как можно больше земель, толпами пленных уводил, а все награбленное золото уносил в свое царство. В недрах высокого терема располагались просторные горницы, где целые горы сокровищ скопились да ослепительно сияли. Посему боялся царь: как бы кто богатства его не уволок. Мучился, маялся, изводил себя думами тяжкими, да до того дошел, что сам в сокровищнице спать начал и никого не подпускал. Страдания месяцами тянулись, покуда наконец не отважился царь довериться людям. Слыхал он, что в землях его обитал колдун злой, который одним только видом пугал до волос серебряных. Явился чародей на зов, и принялся царь его просить сокровища защитить. «Пусть каждого, кто токмо осмелится посягнуть на золото мое, проклятия страшные одолеют», – приговаривал повелитель. Согласился колдун, однако же не просто так все оказалось… Замолчал Баюн, якобы вспоминая, что же дальше в сказке приключилось. Не придумал он, как историю закончить лучше, ведь не знала Марья правды всей об отце своем. Не ведала она, что рассказ был про то самое злато, оное в горе у Кощея хранилось. – Не молчи же, расскажи, что после было, – упрашивала девочка, не заметив, как заслушалась гласом ладным. – Мала ты еще, чтоб продолжение знать, – отрешенно проговорил Баюн, мысленно оплеуху себе отвешивая. – А зачем же сказывал тогда, коль дитятко я? Потехи ради? – Не серчай. Поведаю непременно позже, а покуда пойдем, ночь спускается. Оборотень кивнул на пасмурное небо, словно мог видеть солнце сквозь дымку. – Откуда знаешь? Здесь сумерки вечные, время совсем не различимо, или ты особым зрением обладаешь? – пренебрежительно фыркнула Марья. – А ты прислушайся к лесу и все поймешь, – Баюн легонько щелкнул девочку по носу. Нахмурилась Марья и, обиженно на Ваню взглянув, пошла прочь, не обращая внимания на оклики друга. Она хоть и не подала виду, все же стала вслушиваться в звуки Сумрачного леса, пытаясь отыскать перемены, на кои намекал оборотень. Однако сказка Ивана уж слишком ее тронула и не давала покоя, отвлекая от прочих дум. Знала Марья, что много тайн у батюшки, а потому быстро смекнула: Кирилл в пещере той спит, ибо границу охраняет и сокровища проклятые стережет. Но как они к нему попали – загадка, а потому решила девочка во всем разобраться. В Темном тереме ряд горниц отводился под шкафы с грамотами, трактатами и свитками. Туда-то и направилась Марья, желая смысл сказки понять. Принялась она по полкам рыскать и все на заветные корешки украдкой поглядывать: хранились у родителей по черной магии книги, для Марьи пока что запретные. Перелистав все, что на глаза попалось, просмотрев свитки в поиске крупиц знаний, убедилась девочка, что нужное ей в сокровенных трактатах таилось, и надобно на них хоть мельком взглянуть. Но как только отыскала Марья «Заговоры на крови», тут же в горницу Владимир вошел. Увидал он, что дочь за пазухой спрятать пыталась, и разозлился страшно: – Что сказано было? Разве я разрешал тебе это читать? – Огнем зеницы Кощея пылали, ужас вселяли. – Нельзя тебе к этим свиткам прикасаться! Мала ты еще слишком. А теперь отдай, я жду. Ни слова вымолвить Марья не могла, взгляд испуганно отводила, однако медленно ручку протянула и возвратила писание. Схватил его Владимир и хотел уже вновь нравоучения прочитать, но взглянул на дочь, и сердце сжалось. Не мог он на нее серчать долго, ибо обожал безмерно. – Прошу тебя, Марья, не трогай эти свитки, – мягко проговорил Владимир, девочку обнимая. – В них много тайн и зла, с коими ты пока справиться не сможешь. Я за тебя переживаю, светоч мой. Ты же не хочешь беду на нас накликать? – Нет, батюшка, не хочу, – пролепетала она. – Хорошо. Впредь будь аккуратнее и умнее. Теперь ступай спать. Поздно уже. Проводил Кощей дочь до горницы, поцеловал на прощание и оставил на попечение Варвары. Спросила она меж делом, что случилось. Марья от матери никогда ничего не скрывала, а потому-то и рассказала и про сказку Баюна, и про поход в библиотеку, и про перебранку с отцом. – На свете много страшных заклинаний существует, что душу могут выворачивать да голову пуще яда дурманить, – проговорила Варвара, одеяльцем накрывая дочь. – Не рискуй, милая, не стоит тебе еще в это влезать да грани колдовства познавать. Не понаслышке отец твой знает о том, что бывает, когда осторожностью пренебрегают, – и, пожелав доброй ночи, оставила девочку одну. Однако не шел сон, маялась Марья – любопытство нездоровое ее обуяло так крепко, что решилась она в сокровищницу Кощея тихонько пробраться. К порогу Темного терема вела узкая и длинная лестница, спрятанная в уступах камней. Однако знали обитатели дома, что есть в самой горе проход тайный, ведущий прямиком к пещере Змея. Там, за лабиринтом мрачных коридоров и зачарованными дверьми, не доходя до усыпальницы Кирилла, хранились проклятые сокровища. Слышала Марья сплетни эти от слуг, что вечно по углам шептались, и решила сама туда спуститься. Доселе никогда она в тех местах не бывала, но устоять теперь не могла. Как бы то ни было, не боялась Марья облика Змея, который спал все это время, да и воровать она ничего не собиралась – только лишь одним глазком взглянуть. Миновав всех слуг и прокравшись на носочках, добралась девочка до заветного прохода. Зажгла она огонек меж пальцев и в коридоры вошла, ко всем звукам прислушиваясь. Добралась до двери резной, на коей письмена были изображены, разгадала их смысл и прочла заклинание, благо отец с матушкой ее речам древним с малых лет учили. Пробралась Марья тенью в сокровищницу и диву далась. Не понимала она, откуда у отца золото алчного царя. Не сомневалась девочка, что богатства ему принадлежали – Баюн сказки просто так никогда не рассказывает. В глазах девочки зарябило от обилия богатств: поняла Марья, почему царь боялся за владения свои. Стала она меж злата гулять и восхищаться. Не замечала, что сокровища насквозь кровью и слезами пропитаны. Не чувствовала проклятия, от которого любому человеку дурно стало бы. Не знала девочка продолжения сказки Баюна, а потому не придала значения голосу елейному, который манил и уговаривал забрать с собой хотя бы маленькую монетку. Так и поступила Марья, позабыв все предостережения и напутствия родителей о голосах призрачных и подарках чужих. Схватила монету золотую и побежала в горницу свою, к груди прижимая находку. Всю ночь любовалась сокровищем и только к рассвету задремала, под подушкой секрет храня. Следующей ночью Марья, влекомая неведомой силой, вновь в сокровищницу пошла, а затем еще раз и еще. Проходили годы, и множились монеты в сундуках, шкатулках, ларцах и карманах. Разрасталось проклятие паутиной и глубоко в души жителей терема проникало. Крепчало зло, а добро угасало. Призрачные слуги воровали все, что плохо лежало, а затем сбегали прочь. Владимир и Варвара не смогли чарам противостоять и ругались каждодневно. Кощей раздражительным стал: кругом предателей и врагов видел, с ума сходил и не допускал даже мысли, что дурные дела с ним творятся. Закрылся он в башне одинокой и там днями и ночами пропадал, запретив приближаться. Баюн сетовал, донимал Марью расспросами, а та лишь отмахивалась, от лучшего друга отворачиваясь. Злобной девушка сделалась, жадность и корысть в ней бутонами раскрывались и натуру поганили. Варвара сначала перемен не подмечала, а спохватилась поздно и не понимала, как все исправить. Гадание ничего не приносило, точно скрывал кто-то истину за туманной пеленой, а в библиотеку Кощей не пускал – угрожал расправой. Надоело то Варваре: речи ласковые до сердца дочери не доходили, с мужем одна ссора пуще прежней случались, слуги разбежались. Пыталась она с Владимиром поговорить, так он стал проклятия на нее насылать и во всех грехах обвинял. Отбилась от ударов колдовских Варвара и поняла, что сгинула ее семья. Сражаться не стала – руки опустила, будто кто-то за нее все решил. Собралась тогда Варвара и ушла на болота, обиду и боль в сердце храня. Не стало больше семьи Кощеевой. Баюн при Марье и Владимире остаться решил. Он всем сердцем девицу любил, которая со временем расцвела и превратилась в красавицу черноволосую. Чуял Ваня беду и удумал образумить Марью. Десять проклятых лет она от него бегала, отдалилась знатно, ругалась и словами обидными разбрасывалась. Терпел все оборотень, пытался загадку разрешить, но Кощей его прогонял, Баба-Яга на порог избушки не пускала, а Марья библиотеку заперла. Надоело то Ивану и решил он, что любой ценой разрешит сию беду. Вечером дождливым вошел Баюн в горницу Марьи, речь молвить желая. Вспылила та и закричала так сильно, что уши заложило. – Ты что, совсем ополоумел так врываться? Кто позволил?! – вскочила она с кровати, для удара замахиваясь. – Не гневайся, а выслушай меня… – ласково начал Иван. – Что на сей раз? Опять нравоучениями докучать будешь? Высокомерно она на него глядела, скулы на бледном лице остро выступали. – А не видишь ты, в кого превратилась? – осторожно спросил Баюн, грустно поглядывая на нее. Милая и бойкая девочка обратилась вдруг надменной гордячкой, коей седмицу назад уж двадцать пятый год минул. – Да как ты смеешь меня упрекать в чем-то, ты, оборотень несчастный?! Что возомнил ты о себе, кот ободранный? – вспылила Марья. Баюн дернулся, как от пощечины: раньше она такого себе не позволяла, а теперь с порога ругательствами разбрасывалась. – Разве не слышишь ты себя, Марья? Могла ли ты так сказать несколько лет назад? Мы ведь были друзьями близкими, а нынче что с нами стало? Гневалась Марья, в руках ее заклинания огня и льда собирались. – Посмотри на себя, – продолжал Баюн. – Где та девочка, коя желала учиться? Где твоя жажда приключений? Ты людям помогать хотела, а теперь токмо с ведьмами да упырями якшаешься и пакости устраиваешь. Целыми днями бродишь, как дух бестелесный, и бормочешь заклятия страшные, от коих все в ужасе – ты всем кару насылаешь. От тебя мать ушла, не вытерпев вечных нападок и скандалов. Ты ей все зелья отравила, травы гнилью покрыла ради забавы одной, а после и вовсе проклясть обещала. Совсем уже разум потеряла? С отцом так и вовсе не общаешься, словом его лихим на каждом углу поминаешь. Разозлилась Марья, швырнула в оборотня ларец резной, только и успел отскочить Баюн. Разлетелись по полу монеты из сокровищницы Кощея, звонко ударяясь. Замер Иван и понял вдруг все. Ощутил он силу темную, исходящую от злата, и осознал ошибку свою давнюю: не следовало тогда сказку на середине обрывать. – Марья, – только и прошептал Баюн, глядя на перекошенное от гнева лицо девицы, – как много ты их взяла? – Тебе-то что?! Какое дело, что я в вещах своих храню? Мое это золото, не трогай.