– Как кто? Сыновья, отдельно живут, а Михаил Прокопьевич – зять мой. Но дела у него совсем никакие! Вы уж поверьте… Гостя стал разбирать смех, и только усилием воли он сумел согнать с лица улыбку. – Может быть, чайку? – льстиво пропела старушка, заглядывая ему в глаза. – Да вы раздевайтесь, раздевайтесь! А Петр Степанович что, больше не служит? Иван догадался, что Петр Степанович был, должно быть, знакомый хозяевам фининспектор и что он – вполне вероятно – брал с них взятки, чтобы снизить ставку налога, который они должны были платить государству. Опалина так и подмывало сказать, что Петра Степановича посадили, но он не успел, потому что вернулась Оля и привела с собой плечистого блондина лет сорока с вьющимися волосами и широким открытым лицом того типа, какой бывает у людей, которые всюду являются душой компании. На блондине были косоворотка, темно-серые штаны галифе и сапоги, в которых он, несмотря на довольно внушительные габариты, ступал совершенно бесшумно. – Вот он, – пропищала девочка, указывая на Опалина. Блондин улыбнулся так широко, так сердечно, словно увидел лучшего друга, с которым не встречался несколько лет. «Да он актер», – мелькнуло в голове у ошеломленного Опалина, и тут он сообразил – с некоторым опозданием, – что сам глупо улыбается в ответ. – Миша!.. – тихо простонала Степанида Ивановна, глазами указывая на завалы материй в комнате. – Ничего, сейчас все уладим, – весело пообещал Дымовицкий, подойдя к Опалину. – Что ж вы? Разоблачайтесь. Сейчас чайку принесем… или, может, чего покрепче? А? – Меня к вам Логинов послал, – буркнул Опалин, начиная сердиться. – И я не фин. Я… мне совет нужен, по одному серьезному делу. И тут он увидел, что люди действительно, как пишут в романах, могут застыть на месте – да, вот так буквально: взять и застыть. Первым опомнился хозяин. – Боже! – Он хлопнул в ладоши. – Мамаша, какое счастье! Это не фин! Фух, аж гора с плеч долой… Олька! Иди куда-нибудь… леденцов себе внизу купи, что ли! Мамаша! Да бросьте вы эти тряпки, принесите нам чего-нибудь… – Затем он переключился на Опалина: – Давай раздевайся, посидим, поговорим, раз такое дело… Ну как там Карп? Все клянется сменить свое имя и никак новое выбрать не может? Олька убежала, Степанида Ивановна удалилась на кухню. Опалин снял верхнюю одежду и повесил ее на крючок, попутно отвечая на вопросы, которыми его забросал Дымовицкий. Да, с Петровичем все по-прежнему. Нет, имя он не сменил. – Что это у тебя за бумажки такие? – спросил Дымовицкий, глядя на обложку дела, которое Опалин положил на край стола. – А, так. Дело одно расследую. Девушка попала под трамвай, одни говорят, что бросилась из-за несчастной любви, другие – что у ее отца враги были. Вот и… – А почему угрозыск этим занимается? – Там отец непростой. В Моссовете он. – Да? – Бывший агент хмыкнул и почесал щеку. – Пиши «несчастный случай», и точка. – Слушай, ну там все серьезно… – Ты подумай сам: напишешь, что самоубийство – он начнет на парня бочку катить; напишешь, что враги толкнули дочь под трамвай – там такие могут быть интриги, что тебя же первого и сожрут, костей не соберешь. Э! Сколько я в угрозыске работал… Слушай, тебя как вообще зовут? – Ваня я. Опалин. – Так вот, Ваня: строго между нами… и вообще… – Дымовицкий снял материи со стула, потом со стола и придвинул к нему стул, а сам сел на край дивана неподалеку. – Ладно. Чай сейчас будет… – Ты что, в торговлю подался? – не удержался Иван, садясь на стул. – Как видишь, – хохотнул Дымовицкий. – Лавку имею и кое-какой доход. – Кое-какой? – Да я пошутил. Деньги есть, жизнью рисковать не надо, жена мне плешь не проедает… – У тебя же нет плеши, – несмело заметил Опалин. – Это просто так говорится. А угрозыск – что угрозыск? В любой момент убить могут. И не переплачивают. Надоело мне все. Вот я и ушел. И если Карп надеется, что я вернусь обратно… – Почему ты… – Да так, дошли до меня кое-какие слухи, – улыбка Дымовицкого стала жесткой и определенно недоброй. – Это правда, что Ларион наших недавно положил? – Да. Четверых. – Что ж они так?.. Нехорошо, Ваня. Очень нехорошо. – Я тебе сейчас все расскажу, – поспешно сказал Опалин и действительно рассказал, не опуская ни одной детали. Слушая его, Дымовицкий придвинулся ближе, а когда гость замолчал, рассеянно стал смотреть куда-то в сторону, барабаня пальцами по столу. – Теперь я должен его найти, – сказал Опалин. – Иначе товарищи… они будут думать, что я мог сдать своих… Дымовицкий резко мотнул головой, словно отгоняя назойливую муху. – И что? Пусть думают. – Ты спятил, что ли? – возмутился Иван. – Нет, это ты спятил, если веришь, что возьмешь Лариона в одиночку, – отрезал Дымовицкий. – Какая тебе разница, кто что думает? Плевать на них и на дурака Келлера тоже. – Но… – Опалин был так ошеломлен, что не мог подобрать слов. – Э, молодой ты еще, – сказал Дымовицкий со странной жалостью. – Знаю, что ты чувствуешь, все понимаю. Сам такой был. Под пули лез, жизнью рисковал на ровном месте… Как же! Республика в опасности, надо бороться с бандитизмом… Хочешь совет, Ваня? – Он сложил руки кончиками пальцев и подался вперед. – Плюнь. – На что? – На все. На Лариона, на Карпа, на… и на погибших ребят тоже. Извини, что говорю это, но они сами виноваты. Раз туман, надо было удвоить бдительность и не собираться в одной комнате. А с Сонькой не патефончики надо было слушать, а пару раз двинуть ей в зубы, чтобы место свое знала. Чтоб была тише воды, ниже травы. Эта мразь только силу понимает, больше ничего. Вернулась Степанида Ивановна, внесла тарелку с хлебом и колбасой, поставила на стол чашки и снова удалилась. Опалин сидел у стола, бледный и мрачный. Разговор не клеился, нить, на которую он рассчитывал, расползалась у него в руках. – Послушай, ты же ловил Стрелка… – начал он. – Ну, ловил. По всему Союзу за ним гонялся. И что в итоге? Поймал его случайно какой-то олух, а выпустили по очередной амнистии. Как работать в таких условиях, я тебя спрашиваю? Когда мы их ловим, а другие отпускают? – Сейчас суды стали строже, – пробормотал Опалин, чтобы что-нибудь сказать. – Да? А Шмидту это поможет? Или, может быть, Мите Рязанову? – Дымовицкий нахмурился. – Нет, Ваня. Я этим заниматься не буду, и не проси. – Да при чем тут заниматься! – закричал Опалин. – Я только совета спросить хотел! – Не ори на меня в моем доме! – рявкнул бывший агент, и несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. На скулах хозяина дома проступили красные пятна. Опалин видел, что разговор об убийстве коллег, которых его собеседник знал лично, задел Дымовицкого куда серьезнее, чем он пытался показать, и потому решил не обижаться. – Мне нужен только совет, – упрямо повторил юноша, тряхнув головой, потому что давно не стриженная челка лезла ему в глаза. – Как его можно поймать, на чем подловить… Ты же все о нем знаешь! Дымовицкий усмехнулся, откинулся на спинку дивана. – Э, Ваня… Да что я знаю… – Может быть, у него есть враги, которые могли бы вывести на него? – Враги? – Серьезные. Такие, которые спят и видят себя на его похоронах. – Это вряд ли, – вздохнул Дымовицкий. – Он сам всех хоронил до того, как они становились ему опасны. Разве что Ярцев… Но он, как я слышал, отошел от дел. – А кто он? – Ты что, не слышал о нем? – Ты же сам сказал, что он отошел от дел, а я в угрозыске не так давно. Чем он занимается? – Он бывший медвежатник, – буркнул Дымовицкий. – То есть так он себя величает. – Последнее слово, не слишком характерное для его лексикона, он произнес, выразительно подчеркнув голосом. – Значит, по сейфам работает, да? – Да какое по сейфам, – рассердившись, заворчал бывший агент угрозыска, – это он так, пыль в глаза пускает. На самом-то деле он такой же, как Ларион. Убийца и грабитель. Ты досье его почитай, сам все поймешь. – Это хорошо, что они два сапога пара, – сказал Опалин, подумав. – А чем ему Стрелок насолил? – Брата его убил. У Сидора Ярцева брат был главный помощник. Только вот играл он нечисто, а Стрелок этого не любит. – В карты играл? – Ваня, ты что как маленький? Все тебе разжевывать надо? В карты, конечно… – Значит, Ярцев имеет зуб на Стрелка? Отлично. Где его можно найти? – Выбрось это из головы, – жестко сказал бывший агент. – Он не станет даже разговаривать с тобой. – И пусть. Я сам с ним поговорю. Как его найти? – В трактире у Сухаревой башни. А пьешь ты зря. Ой, зря.