Окно в спальне Йоргена открыто. Комната проветривается. Сложно перешагнуть порог, но работа должна быть выполнена. Кровать, которую обычно старательно заправляют, находится в печальном состоянии после обыска. На ночном столике лежит Библия. Я начинаю опустошать гардероб и нахожу в коробке его старого плюшевого мишку. Малыш Йорген. Прошло много времени, прежде чем я поняла, что он не похож на других. Что он был маленьким мальчиком в теле большого человека. Мальчиком, которым надо было управлять. Я смотрю в окно в сторону озера. Отсюда ему была видна вся территория, и он знал, когда здесь были люди. На столе перед окном стоял компьютер, но его изъяли полицейские. Он много часов просидел за экраном и переписывался по горячим линиям с потенциальными самоубийцами. Отвечал на вопросы и оказывал моральную поддержку. Затем выбирал людей, которые, по его мнению, нуждались в помощи больше всех. Ильва знала, что умрет от рака, и никому об этом не рассказывала. Она не хотела переживать болезненное лечение химиотерапией. Йорген проводил ее к озеру и положил конец ее страданиям. Когда он вернулся назад, то был подавлен, и у нас произошла первая ссора. После этого он больше не хотел пить чай по вечерам и стал более замкнутым. Он отказывался лгать полиции, но я объяснила ему, что это он совершил убийство, а не я. Мне были слышны его тревожные крики по ночам. Его любовь ко мне превратилась в ненависть. Жалкий англичанин раз за разом умолял пощадить его, но он неоднократно пытался покончить жизнь самоубийством еще до приезда в Швецию. Было ясно, что он предал бы всех снова. Я объясняла это Йоргену много раз. Петер Линд заслужил гнев иного рода. Как может популярная и общепризнанная телезвезда не замечать всего того, что у него есть? Моим первым желанием было вдолбить ему немного ума. Петер не смог продержаться долго в петле – он был хуже всех. Вплоть до конца Петер, вероятно, думал, что у него есть выбор, даже когда Йорген опускал его голову под воду. Затем мы недостаточно хорошо спрятали его труп. Я начинаю злиться, и мне приходится сделать перерыв в разборе гардероба. Куча одежды становится только больше, но я еще не решила, что с ней делать. Пожертвовать или сжечь? Я сажусь на стул Йоргена и размышляю о нашем следующем предателе. Магнус Свантессон. Во время вводной беседы он говорил только о себе, совершенно не задумываясь о том, как его решение повлияет на жену и детей. Во мне кипел гнев – это было личное. На его месте так же легко могла бы быть и моя мать, которая сидела и жаловалась на жизнь. Йоргену пришлось изрядно потрудиться, чтобы выкопать глубокую могилу, которая стала бы для Магнуса крайне неприятным испытанием. Там Магнус мог бы лежать и гнить вместе со своим самоанализом. Все могло бы продолжаться и дальше, если бы не Бюлунд и его проклятый пес. Конечно, меня посещала мысль об их убийстве, но это привлекло бы к нам ненужное внимание. Ремесленники были идеальными преступниками. Йорген позаимствовал у них лопату. План был отличным, пока Йорген все не испортил. Когда он вернулся из Стокгольма, куда ездил, чтобы отправить прощальное письмо Магнуса, с ним была эта девочка. Юлия. Ей столько же лет, сколько мне было, когда мама повесилась. В то время я думала, что была взрослой, но теперь понимаю, какой же маленькой я была. Всего лишь ребенком. Я открываю ящик стола. В нижнем его углу я вижу застрявший листок бумаги. Он рвется на части, когда я пытаюсь выковырять его. Когда я читаю, что там написал Йорген, то понимаю, что удача все еще улыбается мне, ведь я нашла записку раньше полиции. Все решения принимает моя сестра. Я с самого начала не хотел никого убивать. Йорген. Когда полиция начала шнырять у озера и сюда нагрянули СМИ, Йорген запаниковал. Он испытывал большой страх перед людьми в форме, и его презрение по отношению ко мне вышло из-под контроля. С ним бесполезно было разговаривать. Я больше не могла управлять им, но попросила его выполнить последнюю просьбу, прежде чем мы покончили бы с нашим делом навсегда. Убить Магнуса. У нас не было выбора – он слишком много знал. Не говоря ни слова, Йорген встал и сделал, как я сказала. Остальное, как говорится, уже история. Я выхожу из комнаты и спускаюсь в зал. Затем бросаю записку в огонь и с облегчением вздыхаю. Я всю свою жизнь посвятила помощи другим людям, но все равно в итоге наказана одиночеством. Но я снова дома, так что справедливость все-таки восторжествовала. 116 Впервые с тех пор, как Эмма начала работать после декретного отпуска, ее пульс снизился до нормы. Все обошлось, хотя чуть не сложилось совсем иначе. Она смотрит в окно машины. Прекрасная Даларна. Место, о котором она всегда будет помнить и с грустью, и с радостью. Чудо, что все закончилось благополучно для Юлии. – Сколько раз мы ездили по этой дороге? – спрашивает Эмма, когда они проезжают через Авесту. Крилле смеется. – Я уже потерял счет, но этот раз, наверное, последний. – Кстати, ты хорошо поработал, – говорит Эмма и встречается с ним взглядом. В его карих глазах появляются искорки. – Могу сказать о тебе то же самое. – Заметил облегчение на лице Элизабет, когда я рассказала ей о Юлии? – спрашивает она. – Да, конечно. Она, должно быть, чувствовала ответственность за то, что за всеми похищениями и убийствами стоял ее собственный брат. Элизабет свободна от подозрений, а Эмма может представить, насколько ей будет ужасно возвращаться домой в пустой пансионат. Как она будет жить там дальше? Уж лучше его продать. – Мне жаль Элизабет, – говорит Крилле, будто прочитав мысли Эммы. Эмма кивает ему в ответ и звонит Нюллету, чтобы узнать, стоит ли ей купить что-нибудь, но тот не отвечает. Понятно, что он не может вечно таскать с собой мобильный, присматривая за двумя детьми. Два ребенка – это не шутки. Боже, кому, как не ей, знать об этом. – Он не ответил? – спрашивает Крилле. – Нет, но он всегда быстро перезванивает. – Я знаю, что глупо спрашивать такое, но что ты испытываешь к Нюллету? – напряженно спрашивает он. Эмма откидывается на сиденье. Да, что же я испытываю к нему? Крилле откашливается. – Или лучше было бы спросить, что ты испытываешь ко мне? Много всего, дурачок. Эмма, конечно, не может сказать ему это. Она должна полагаться на разум, а не на сердце. – Я ценю тебя. Как коллегу. – Спасибо. Последовавшее за этими словами молчание мучительно. Эмма понимает, что Крилле ждет продолжения. – Но я… – Пожалуйста, больше ничего не говори, – он кладет свою руку на ее. – Забудь о том, что я спрашивал. На тебя и так столько всего навалилось с Юлией и другими проблемами. Мне следовало держать язык за зубами. – Ты мне очень нравишься, – говорит она. – Я хочу, чтобы ты знал это. Раздается звонок от Юсефин, и Эмма благодарна ей за то, что она прервала этот неловкий разговор. – Привет, как ты себя чувствуешь? – Сейчас все хорошо, – говорит Юсефин, сдерживая слезы. – Моя девочка снова стала сама собой. За сегодняшний день мы разговаривали больше, чем за весь этот год. Я так благодарна.