Часть 28 из 69 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Полицейские ерзают на стульях.
– Мы были уверены, что это несчастный случай, – говорит Вестберг. – Но выглядит странным, что никто из родственников не забрал ее вещи.
– Похоже, что они туда даже не ездили, – говорит Эмма и зачитывает стихи из косметички. – Кто-нибудь слышал эти строки раньше?
Все полицейские качают головами.
– Это псалмы о смерти. 473 и 239, – говорит Крилле, а Эмма удивленно смотрит на него. – Я загуглил.
– Разве не кажется странным совпадением тот факт, что Ильва сделала записи похоронных псалмов? – говорит она. – Как будто она предсказывала собственную смерть.
Мужчина с седой бородой громко прочищает свое горло и раздраженно смотрит на Эмму.
– Как можно понять, было ли это самоубийство или несчастный случай? Во всяком случае, она мертва, а расследование это вел я. Я так понимаю, вы критикуете мою работу?
– Разве я критиковала ее? – говорит Эмма и смотрит на Вестберга, который кивком подтверждает его заявление.
Крилле нервно тянется за бутербродом с сыром, вместо того чтобы помочь ей выбраться из этой щекотливой ситуации. Они пробыли здесь всего лишь четверть часа, а она уже успела посеять раздор.
– Учитывая, что Ильва также была найдена мертвой у Даммшена, я думаю, есть причина более тщательно изучить это дело. Содержание отчета о вскрытии оставляет желать лучшего, так же дело обстоит и с протоколом предварительного расследования. Если вы что-то упустили в этом деле, то могла быть потеряна важная улика, которая помогла бы раскрыть личность преступника.
– Если между делами есть какая-та связь, да, – отмечает детектив, который расследовал смерть женщины. Он раздраженно дергает себя за седую бороду.
Вестберг кивает.
– Эмма права. Мы не должны ставить престиж полиции выше результатов. Я проверил информацию об Ильве Веман – ее не кремировали. Она похоронена на Старом кладбище в Уппсале.
– Неужели здесь сейчас все против меня? – жалуется следователь на своем непонятном диалекте.
– Надо провести эксгумацию, – говорит Эмма.
Ее тело будет в приличном состоянии, хотя с момента похорон уже прошло несколько месяцев. В гробу в нескольких метрах под землей холодно, как в холодильнике.
Бородатый мужчина бьет кулаком по столу.
– Какой от этого, черт побери, будет толк? Эти идиоты приезжают сюда и говорят нам, как делать нашу работу?
Крилле и Эмма смотрят друг на друга.
– Успокойтесь, Дальстрем, – говорит ему Вестберг.
– Я спокоен, – кричит он, выходя из комнаты.
Дверь захлопывается, а полицейские, оставшиеся за столом, с жалостью смотрят на Эмму и Крилле.
– Ну вот, добро пожаловать к нам, – заключает Вестберг.
* * *
В тот же день, когда мне довелось обнаружить маму мертвой, к нам в дом приходит много незнакомцев. Они собирают нас в гостиной и говорят, что нам нужно переехать. Я отказываюсь бросать своих братьев, потому что их никто больше не сможет защитить.
– Мы останемся вместе, – говорю я.
Я все для них сделаю. Пожилая женщина в круглых очках путается в сложных предложениях, пока ее не прерывает коллега.
– Наверное, лучше сказать все как есть.
Когда она рассказывает нам, что мы не можем жить в одной приемной семье, все катится к чертям. Я царапаюсь и дерусь, кричу и ругаюсь, борюсь за свою жизнь и за будущее своих братьев. За последнюю возможность остаться вместе. Неужели они имеют право забрать их у меня?
В конце концов я чувствую, как меня крепко хватают за руку и силой оттаскивают. В их глазах нет ни капли доброты. Я зову папу, хотя и понимаю, что это бессмысленно. Этого бы никогда не случилось, если бы он не ушел.
Мама и папа. Вы наказали меня тем, что исчезли из моей жизни.
Я в абсолютном одиночестве.
– Семья не может взять к себе троих детей, – объясняет женщина и поправляет свои очки.
Если бы они только могли понять, как страшно нам будет расставаться. Мои братья так напуганы, что младшенький писается под себя. И кто же сразу бежит за новой одеждой для него?
Конечно, я.
Откуда мне знать, что их новая семья будет так же о них заботиться? Я больше не смогу их защищать, и тревога постепенно разъедает мое сердце.
Затем верх берет гнев.
Я ненавижу тебя, мама. Все это – полностью твоя вина!
Абсолютно все, что произошло с нами, случилось из-за тебя!
Я никогда не смогу стереть из своей головы картину: ты висишь под потолком. Надеюсь, что ты горишь в аду!
На этот раз я не собираюсь выслушивать о каких-то там чувствах вины, потому что я нахожусь посреди хаоса, который оставила после себя мама. Мои братья поворачиваются ко мне с зареванными лицами. Они даже толком не успевают взять свои вещи, потому что им надо как можно быстрее уезжать.
– Я приду и заберу вас! – это последнее, что я успеваю крикнуть перед тем, как они исчезают из моего поля зрения.
Обещание дано, и я сдержу свое слово.
Четверг, 17 октября
46
Юлия зарывается головой в подушку. У нее не хватает сил, чтобы встать с постели, и она остается лежать на своих измятых и пропитанных потом простынях. Мама случайно застелила ей кровать старым пододеяльником с принцессой. К счастью, никто этого не видит.
Головная боль не проходит.
Вчера, перед тем как выключить свет, Юлия взяла ту визитку с телефоном горячей линии для подростков с суицидальными наклонностями. Она заметила, что там есть возможность вести переписку с одним из работников. Намного легче выразить свои мысли посредством переписки – по крайней мере, не нужно говорить вслух. Юлия не ожидала ответа так поздно вечером, но ей ответила некто по имени Нелли.
Потом они переписывались целый час.
Наконец-то она нашла того человека, у которого есть на нее время и который не осуждает ее, а просто слушает. Юлия никогда не хотела умирать – наоборот, она боялась смерти. Ей снились кошмары о том, как кто-то из членов ее семьи умирал. Она была чертовски напугана, когда тетю Эмму пытались убить. Но после того рокового вечера на трамвайных путях внутри Юлии что-то сломалось. Как будто разрушенная башня из кубиков, которую она не может построить снова. Какой кубик самый стабильный, какой должен быть внизу и в каком порядке ей продолжать? Она не может определиться. Яд проник в самое сердце и отравляет ее здоровье и позитивные мысли. Вскоре останется только темнота, и это ее пугает.
Вот это она и может написать Нелли.
Рассказать о своих сокровенных мыслях – не стесняясь.
Юлия берет свой мобильный телефон, чтобы проверить, не написала ли ей что-нибудь Нелли. Она чувствует тепло, когда видит непрочитанное сообщение.
Хорошо ли тебе спалось?
Если бы кто-нибудь другой задал этот вопрос, Юлия бы просто ответила «да», но это Нелли – ей она может рассказать, что ночь была одним сплошным мучением. Что она едва могла заснуть. Таблетки от головной боли совсем не помогали.
Нелли быстро утешает ее.
Все наладится.
Приятно читать такое. Кому, как не Нелли, знать, что все будет хорошо. Ей восемнадцать, и она уже через многое успела пройти в жизни. Родители вновь и вновь обманывали ее, а учителя просто закрывали глаза на ее проблемы, в конце концов ставшие просто невыносимыми. Никто не видел этого. Никто не понимал ее. Обо всем этом Нелли написала вчера, когда рассказывала о себе. А Юлия узнает себя в ней. С ней происходит абсолютно то же самое, хотя, может, и не совсем, но почти то же самое. Нелли страдала от расстройства пищевого поведения и была в депрессии, но она смогла перешагнуть через все это самостоятельно. Теперь она хочет помогать другим. Какая сказочная доброта… Юлия вся в слезах. Нынче она очень чувствительная.
Мне повезло, что я связалась именно с тобой.
Юлия без колебаний отправляет это сообщение, а Нелли отвечает:
Я беспокоюсь о тебе, Юлия. Как ты сегодня себя чувствуешь?
Юлии требуется время, чтобы сформулировать что-то вразумительное, потому что она на самом деле не знает ответа на вопрос. Она пишет несколько слов, удаляет их, пишет другие слова, и наконец у нее выходит нормальный ответ. Юлия заканчивает его, говоря о том, что сейчас не может найти свет в своей жизни – она чувствует себя слишком одинокой.
book-ads2