Эта комната явно была жилой — здесь не так сильно пахло красками, хотя в углах стояло несколько картин разной степени завершённости, тут же находилась невысокая кровать с ворохом одеял, несколько стульев, стол, под которым валялись пустые винные бутылки, и часы — их не заводили лет, наверное, пять. Стрелки были опутаны паутиной, впрочем, как и маятник. — Не думал, что стражи объявятся так быстро. — Художник сел на кровать, жестом показав на стулья. — Извините за мой вид, но времена не слишком удачные. Вы расследуете смерть Марцина? — Пытаемся понять, что произошло, — уклончиво ответил Львёнок. Я предоставил ему вести беседу, а сам разглядывал картины. Почти на всех был изображён водопад, ещё на двух — Чёртов мост, а на остальных столь незначительные наброски, что и говорить об этом нечего. Ещё одно полотно, незаконченное, а может — наоборот, представляло из себя столь бесцельную трату масла и мазню синим и белым цветом, что впору было задуматься о душевном состоянии его создателя. Надо сказать честно, всё увиденное меня не впечатлило. Скажу прямо, особого таланта у господина Нэлса не наблюдалось. Проповедник, будь у него желание, нарисовал бы не хуже. — Может, хотите вина? — Художник достал из-под кровати на четверть полную бутылку дешёвого красного пойла. Мы дружно отказались. — Представляете, его похоронили на неосвящённой земле, за оградой, словно собаку, — с горечью сказал он. — Вы собираетесь что-нибудь предпринять по этому поводу? — Стражи бессильны против церковных законов, если, конечно, мы не сможем доказать, что смерть вашего брата — не самоубийство, — ответил я. — Мы постараемся разобраться в ситуации, но у нас не хватает сведений. Вы можете нам помочь? — Всем, чем смогу, — грустно произнёс Нэлс, залпом осушив стакан и вытерев губы рукавом. — Я слишком хорошо знал Марцина, у него не было причин искать смерти. — Как часто он к вам приезжал? — Львёнок прислонился к стене, засунув руки в карманы. — После выпуска — каждые полгода. Мы сочли, что наше родство следует сохранить в тайне, в городе никто ничего не знал. — В последний свой приезд как он себя вёл? О чём говорил? — Как обычно шутил и просил меня перебраться через горы, на юг. Говорил, этот город и водопад убивают меня. Я слишком ими заворожён. Это правда, отрицать не буду. Марцин обещал помочь с деньгами, купить мне комнаты, но я отказался. Сказал, не хочу уезжать. — Как он отреагировал? — Как обычно — мы поссорились, он ушёл, и больше живым я его не видел. — На следующее утро вы его нашли? — Нет. Я отправился к водопаду через день после ухода брата и… Он махнул рукой и плеснул себе остатки вина. — Получается, ещё целый день он был где-то в городе, — сказал я, глядя, как Нэлс берётся за табачную трубку. — У вас есть предположения, чем он мог заниматься и с кем говорить? Это был именно тот день, когда, по словам хозяйки постоялого двора, страж вёл себя странно. Соответственно все его поступки могли иметь ключевое значение для того, чтобы мы докопались до истины. — Он говорил с госпожой Лиони. — Художник поднёс зажжённую лучину к трубке, и я увидел, что у пламени бледно-голубой цвет. Львёнок это тоже заметил и подался вперёд. Нэлс, которому, в отличие от нас, было ровным счётом всё равно, какой огонь пляшет на его табаке, глубоко затянулся и, словно дракон, выпустил из носа сизый дым. — Госпожа Лиони — поклонница моего таланта. Я часто пишу для неё картины, не только водопад. Мы с ней полгода уже как добрые друзья, она часто приходит сюда. Сейчас я пишу по её заказу вот это. Он указал на бело-синюю мазню, но ни я, ни Вильгельм даже не стали спрашивать, что на картине изображено. — Госпожа Лиони сама вам рассказала о встрече? — поинтересовался я. — Её дочь приходила утром, чтобы высказать мне свои соболезнования и узнать, как продвигается работа. Они встретили Марцина тем вечером, когда мы поругались. А затем, на следующий день — на рынке, в молочных рядах. — Где мы можем найти этих женщин? — На Садовой. Это недалеко отсюда, если двигаться в сторону Мельничной улицы. Её дом возле аптеки «У аиста». Мы проговорили с ним ещё полчаса, но ничего путного больше не узнали. Когда, распрощавшись первым, я вышел в коридор, то увидел, что дверь мастерской приоткрыта, и там бродит Пугало, с тоскливым видом изучая стоящие на мольбертах картины. Как видно, не только мне было не по вкусу творчество мастера Нэлса. Лишь дама Лиони отчего-то возлюбила этого художника. Вместе с Пугалом мы спустились по лестнице и дождались задержавшегося Львёнка. Из-за короткого дня смеркалось быстро, солнце уже почти уползло за заснеженные горы, и людей на улицах стало меньше, зато патрулей ночной стражи — больше. Чем мне нравится Дерфельд, так это своей безопасностью. В некоторых районах спокойно можно ходить ночью и не бояться, что тебя обдерут, словно липку. — Ну и как тебе? — спросил я у Вильгельма. — Бездарность. Я такую картину не повесил бы даже в сарае, — озвучил он мои собственные мысли. — Видел пламя? — Разумеется. Постоянный голубой оттенок говорит о том, что нечисть была в доме. Если страж, действительно, оказался одержимым, то это осталось от него. Подобный эффект длится до недели, иногда двух. Я не удивлён, что он спёр солонку, но лучше бы у него был амулет. — Он не мог быть одержимым, Людвиг, — не согласился Львёнок. — Иначе бы на следующее утро его не встревожило прокисшее молоко в кружке, и он бы не побежал к молочным рядам. Кстати говоря, по словам продавца, с товаром все дни, кроме сегодняшнего, проблем не было. Я кивнул, соглашаясь с его словами. Пугало, словно отражение, повторило моё движение. — Надо навестить поклонницу искусств. Отсюда недалеко, — сказал Вильгельм. — Нет, — не согласился я. — Первым делом — ведьма. Она должна знать обо всём этом гораздо больше, чем любительница живописи. К тому же я хочу опередить инквизитора. — Колдунья подождёт ещё один час? Мы весь день на ногах, даже не позавтракали. Если честно, я страшно хочу жрать. Мой живот трезвонил о том же, так что я дал себя уговорить. Львёнок завёл меня в приличное заведение, находящееся в сухом погребе в нескольких шагах от рынка. Мы заказали еду, с сожалением отказавшись от пива. Несмотря на наличие амулетов, не желали рисковать. Даже малейшие порции алкоголя ослабляют духовную защиту, и ворота для нечисти оказываются приглашающе распахнуты. Так что, если в этой истории замешан бес, самое время позаботиться о собственной безопасности. Внимание Пугала привлекла огромная бочка нарарского хереса, встроенная прямо в барную стойку. Она была пузатой и такой дородной, что, казалось, занимает большую часть помещения. Пугало пару раз прошлось вдоль покатого бока, о чём-то размышляя. Затем вытащило серп и накорябало на бочке слово из трёх огромных букв. Надо заметить, вполне материальное слово. — Озорной тип, — без всяких эмоций оценил Львёнок. Хозяин заведения, как раз шедший от нас с заказом, увидел надпись, и его едва удар не хватил. Сейчас мы были его единственными клиентами, так что, кроме нас, написать это было некому, но он прекрасно помнил, что когда шёл к нам, буквы отсутствовали, а никто из нас из-за стола не вставал. Минуту мужчина тупо смотрел на буквы, надеясь, что они исчезнут, как армии хагжитские, смытые морем, защитившим народ пророка Моисея, но чудо не спешило прийти в эту обитель. Он бросил на нас косой взгляд и, бормоча, ушёл на кухню. — Убери это, — сказал я Пугалу. — Быстро. Оно, довольное произведённым эффектом, не возражало, провело по надписи рукой, возвращая боку бочки его первоначальный вид, а затем упёрлось на улицу. — Пошло расписывать стены и заборы? — спросил у меня Львёнок. Я хмыкнул, что он расценил, как подтверждение своей теории. Через какое-то время принесли еду, и отвернувшийся от нас хозяин подвальчика снова увидел свою бочку. Надо сказать, что эффект был даже почище прежнего. Бедняга превратился в соляной столб, словно грешник из проклятого богом города Садодда. Наконец, дар речи вернулся к нему, и он осторожно поинтересовался у нас, занятых поглощением баранины с тушёными овощами: — Скажите, а что вы видите вон там? — Бочку, — невозмутимо ответил Львёнок, набив рот едой. — А на бочке? — Ничего. — Ничего, — эхом повторил мужчина и уполз обратно на кухню. — Оно вполне способно сводить людей с ума. Можешь взять это на вооружение, — подарил мне идею Вильгельм. — Вот уж дудки. — Я торопился нанести визит ведьме и очистил тарелку гораздо быстрее товарища. В подвальчик спустилась девушка в тёплом кроличьем полушубке, пушистой шапке и очаровательных рукавицах. Не спрашивая разрешения, она бухнулась на свободный стул, сказав нам: — Привет, мальчики. Как настроение? Львёнка вечно находят его девицы. Мне это, разумеется, до большой луны, но всегда забавно наблюдать за его озадаченной физиономией и тем, как он пытается вспомнить её имя, где они встречались, и не собирается ли она запустить в него чем-нибудь тяжёлым. Сейчас, судя по отразившемуся на лице Вильгельма тяжёлому мыслительному процессу, он в упор не помнил бесцеремонную незнакомку, но улыбался радостно и счастливо. Девчонка была прехорошенькой. Судя по всему, откуда-то с юга. Быть может, Дискульте или Литавия. Кареглазая, с пушистыми ресницами и очаровательным овалом лица. Её чёрные волосы были кудрявыми, и локоны так и лезли из-под пушистой шапки. — Э-э-э… — протянул Львёнок. — Побереги своё красноречие, страж, — сказала она. — Мы не знакомы. — Тогда самое время представиться. Девушка посмотрела на меня, ухмыльнулась и положила на стол серебряный жетон с надписью «Lex prioria». — Будь я проклят! — выругался Вильгельм. — Вы, стражи, столь предсказуемы, — с сожалением произнесла девица. — Стоит только вам узнать, что человек из Ордена, и вы тут же встаёте на дыбы. Расслабьтесь, мальчики. Я не собираюсь устраивать вам неприятности. — Устраивать неприятности обычная ваша работа, — холодно ответил я ей. — Господин ван Нормайенн, ваша репутация говорит сама за себя. Вы слишком пристрастны, — огорчилась она, снимая шапку, отчего прекрасные локоны рассыпались по её плечам. — Мы не звери, а уж я — тем более. Вполне себе живой человек, можете дотронуться до меня, если не верите. Дотрагиваться не хотелось не только мне, но и Львёнку, что говорило о многом. Судя по его виду, он желал только одного — свернуть ей шею. У Львёнка были трения с Орденом, отчего однажды ему пришлось даже провести два месяца в городской тюрьме Богежома по сфабрикованному обвинению законников. И сидеть бы ему ещё целый год, если бы я, Ганс и Иосиф его тогда оттуда не вытащили. — Что вам угодно… Она расценила мою паузу правильно и представилась: