– А ты мне ничего не хочешь рассказать? – в ответ холодно спросила она. Я отрицательно покачал головой и повторил вопрос. – Примерно в конце четвертого курса Инна стала встречаться с этим Валлентино, – как-то не глядя на меня, начала она. – Потом они стали вместе снимать квартиру. Оплачивал все, естественно, отец. Ему жутко не нравилась вся эта история, но до поры до времени он терпел. Понимаешь, он по делам часто бывал в Москве и прекрасно знал, чем там Инна занимается, с кем встречается и чего от всего этого можно ожидать. Спорить с ней, читать ей нравоучения было бесполезно. После смерти матери Инна вообще стала неуправляемой. У них с отцом были напряженные отношения, и если бы он попытался вмешаться в ее личную жизнь, то получилось бы все наоборот. Она просто назло ему стала бы еще больше погрязать в этой наркоманской среде. Может, сама бы начала пробовать наркотики. Отец говорил мне, мол, Инна перебесится и все пройдет, бросит она этого Валлентино и возьмется за ум. Когда Инна на каникулах после четвертого курса не приехала домой, сюда в Новосибирск, а где-то там по Москве болталась, отец крепко призадумался. Понимаешь, мы и с матерью, и после ее смерти каждый год уезжали отдыхать в Крым. Отец любил Крым. Он, конечно же, много где был за границей, и по делам, и на отдыхе, но проводить часть отпуска в Крыму считал как бы семейной традицией. Вообще, не появившись дома на каникулах, Инна в открытую бросила вызов и ему, и его устоям, обычаям и всем фамильным традициям вообще. Тут ему служба безопасности доложила, что Инна перестала ходить в институт и сутками болтается по ночным клубам да квартирам всяких подозрительных знакомых Валлентино. И все это, заметь, на деньги отца. Он ведь, в конечном итоге, и ее содержал, и этого наркомана. Потом, где-то в январе, появился Погосян. С самого ее приезда я был внутренне готов к неожиданностям и неприятностям. В критической ситуации, когда не понять, хорошо развиваются события или отвратительно, главное – сохранять внешнюю невозмутимость. Поэтому я никак не отреагировал на знакомую фамилию и как ни в чем не бывало продолжал старательно отрезать небольшие кусочки от вареного говяжьего языка. Оказывается, его так едят: отрезал кусочек, обмакнул в соус, съел. – Погосян гостил у нас больше недели. Что они тут с отцом обсуждали, я не знаю, но после его отъезда Инна попалась с наркотиками, и он ее спас. – Ты думаешь, это случайность? – А ты думаешь, отец с Арсеном все подстроили? Нет, наверное, он предвидел такое развитие событий и заранее заручился поддержкой Погосяна. Пойми, все-таки это неоправданный риск – подбрасывать собственной дочери наркотики. А вдруг все пойдет не так, и что, ей садиться в тюрьму? Погосяну вытащить Инну из этой истории стоило работы. У него была нормальная престижная работа в ФСБ, семья. Все пропало. – Он лишился семьи? – Вначале он лишился работы. Отец сразу же, как его уволили из ФСБ, предложил ему высокооплачиваемую должность у нас в фирме, но только здесь, в Новосибирске. В Москве, в нашем представительстве, для него просто не было работы. Жена его категорически отказалась переезжать из столицы в Сибирь. Потом он попробовал жить на два города, сам жил и работал здесь, семья в Москве. Но очень скоро его жена сказала, что даже за большие деньги не желает иметь «приходящего» мужа, и подала на развод. Мол, она выходила замуж не за моряка дальнего плавания, чтобы собственного мужа видеть несколько раз в год. Ее тоже можно понять. В общем, они развелись. Отец назначил его начальником юридического отдела. Дальше ты, наверное, сам все знаешь? – Про смерть Валлентино? – Он был конченый наркоман и умер от передозировки. Надеюсь, в его смерти ты никого не подозреваешь? Или, по-твоему, отец и это подстроил? – Нет, я никого не подозреваю. А Инна давно знакома с Погосяном? – Понятия не имею. До того как он появился у нас, я о нем не слышала и его не видела. Послушай, почему ты ешь язык с таким мученическим видом? Он что, плохо приготовлен? – Объясни мне, почему его нельзя весь полить соусом? – Поливать соусом общее блюдо нельзя. – Если он весь лежит у меня на тарелке, то почему он стал «общим блюдом»? – Потому что вареные языки лежали на общей тарелке. От языка надо отрезать небольшой порционный кусочек и положить его к себе на тарелку. А ты ухнул целый язык, и если его не доешь, то куда его политый соусом девать? Выбрасывать? – Логично. Только я его весь съем, охранникам на ночь не оставлю. В завершение трапезы подали кофе. Наталья, сделав маленький глоточек, сказала: – Представляешь, я нашла код от сейфа Фаины. Просто я поставила себя на ее место и прикинула, что неплохо бы на всякий случай записать где-нибудь комбинацию цифр. На первое время, пока код не запомнится, его следует иметь под рукой. Я просмотрела рабочие тетради в ее кабинете и на обложке одной из них нашла то, что искала. – Что в сейфе? – Сходим и вместе посмотрим. – Разве из чисто женского любопытства ты не открывала его? Наташа, не рассказывай мне сказки. Что в нем? – Ты допил кофе? Пошли. В кабинете Фаины, который Наталья открыла взятым на кухне ключом, она набрала комбинацию цифр и распахнула передо мной дверцу сейфа. В нем, к моему удивлению, была только одна пачка перехваченных резинкой стодолларовых купюр. Все было подготовлено заранее, не без некоторой театральности. Тот, кто прыгал через лужу, кстати, тоже был склонен к внешним эффектам. – Саша, ты вчера поиздержался на эту поездку в Осиновку. Ты ведь из своих командировочных оплатил им гулянку? Так ведь? Это тебе компенсация, – Наталья протянула деньги. Я молча положил их во внутренний карман пиджака. Вообще-то полагалось бы оттолкнуть дающую руку и гневно отчитать много возомнившую о себе дочку покойного миллиардера: «Мы, милиционеры, ни подачек, ни взяток не берем! И никогда больше не суй мне свои грязные деньги! На них кровь твоего отца! Как ты вообще смеешь…» Можно еще присовокупить, что мы работаем не за долларовую подачку, а за благородную идею борьбы с преступностью. Вот только нынче капитализм на дворе, и идеи вышли из моды. Не принято сегодня ходить с голым задом. Не поймут. Если кто-то скажет, что в такой ситуации он отказался бы от денег, то он лжёт. Или опасается провокации. Или надеется на более жирный куш. Я не лицемер, Наталье доверял, на ее миллионы планов не строил. Деньги я взял с легкостью. Я их заработал. А она не обеднеет. Между нами возникла какая-то неловкая пауза. Вроде бы ни я, ни она ничего подлого не сотворили, но что-то было уже не то. И, стараясь выйти из положения, я предложил ей пройти поговорить в библиотеку, самое спокойное место в доме. – Наташа, а что ты можешь рассказать про Киселева? – Господи, ну почему у тебя все разговоры со мной сводятся к беспрерывным расспросам? Нам больше не о чем поговорить? Что тебе про него интересно? Видел, сколько у нас в фирме сотрудников? Я что, всех, по-твоему, должна хорошо знать? Ну, был такой, ни рыба ни мясо. Поначалу пытался оказывать мне знаки внимания, как бы ухаживал за мной, что ли. Потом ему передали, что если еще раз около меня заметят, то может искать себе новое место работы. Отцу кто-то настучал, что он ко мне неровно дышит, и тот принял меры. Мне, кстати, отец тоже высказал, мол, если хочешь задом покрутить, то найди себе другое место, только не на работе. Вот, в общем-то, и все. – У него вся квартира твоими портретами увешана. – Это его личное дело. Еще вопросы ко мне? Конкретнее, Александр Геннадьевич! Вас интересует, были ли между мной и гражданином Киселевым интимные отношения? Не было. Между мной и Погосяном? Не было. – А с чего это вдруг мы перешли на «вы»? – Саша, мне временами кажется, что я для тебя какой-то объект для исследования. Ты рассматриваешь меня, как букашку под микроскопом. Я постоянно жду от тебя все новых и новых вопросов. И вопросы твои все с подтекстом, с подначкой. Мне составить список всех, с кем я спала? Хочешь, прямо сейчас напишу, кого помню? – Пиши. – Что?! Ты рехнулся? – Пиши всех, кто видел тебя обнаженной по пояс. Ниже меня не интересует. – Ты издеваешься? – Не я первый начал. Итак, кто мог видеть у тебя родимое пятно на левой груди? – Час от часу не легче! Это имеет какое-то отношение к убийству моего отца? – Судя по ответу, пятно есть? – Ну, есть! На, смотри! – со злостью, не расстегивая, она задрала блузку, вздернула вверх бюстгальтер, обнажив грудь. Я подошел, опустил ее руки, обнял и поцеловал. Она изобразила, что отталкивает меня, крутила головой, убирая губы, но очень недолго. Для приличия. Хрупкий мир был восстановлен. – Теперь объясни мне про грудь, – уже спокойно сказала она. – Киселев любил тебя и не тебя одновременно. Он выдумал девушку, которая была ему покорна и воплощала все его фантазии. Внешность этой девушке он дал твою. Сделать это для него, хорошего программиста, было не очень сложно: несколько десятков твоих фотографий с различных ракурсов, соответствующая компьютерная программа, и твоя трехмерная модель готова. Хотя, может быть, я ошибаюсь, и сделать модель потребовало у него очень много времени и сил. Но и времени, и сил у него было предостаточно. Жил он один, друзей не было, увлечений, кроме компьютера, тоже. – Он фотографировал меня раза три, не больше. – Больше, гораздо больше. Просто ты этого не замечала. – Но меня с обнаженной грудью он точно не снимал. – Теперь про грудь. Он еще писал стихи о своей любви к тебе, – глазом не моргнув, соврал я. – В этих перлах он упоминает, что целовал родинку на левой груди. На твоей компьютерной модели родинки нет, в стихах есть. Не подскажешь, о чем это он? Она спокойно расстегнула блузку, и я мог рассмотреть, что на левой груди есть небольшое родимое пятно. Даже у обнаженной Натальи оно не бросалось в глаза, так как слилось с ареолой соска, и получалась своеобразная композиция, напоминающая цифру восемь. Чтобы хорошо рассмотреть нижнюю часть этой цифры, которая и являлась родимым пятном, нужно было или встать на колени, или задрать грудь кверху. – Скажи мне, а есть твои фотографии, где ты маленькая. Насколько я помню, родители постоянно возили вас на море, а на пляже девочки до определенного возраста бегают в одних плавках. – Я поняла, о чем ты. Подожди. Наталья вышла и вскоре вернулась с фотоальбомом, быстро нашла нужное место. На старой черно-белой фотографии на пляже на фоне моря стояли две темноволосые девочки, одна, постарше, в закрытом купальнике, другая – в одних трусиках. У младшей девочки, фигура которой была далека от подросткового становления, внизу сосочка было хорошо заметное родимое пятно. Со временем грудь увеличилась, родимое пятно и выросшая окружность соска слились в подобие восьмерки. У маленькой Наташи родимое пятнышко было, у взрослой Натальи – практически нет. – Я забыла тебе сказать, приезжал Городилов. – Сказал, что он, потратив неимоверные усилия, установил убийцу? Или еще раз пригласил в ресторан? – Про ресторан разговора не было. Он рассказал, как идет расследование, что тебя практически отстранили от всего и теперь ты будешь только под ногами мешаться. Еще он сказал, что у тебя есть жена и ребенок, дочка. – Не велик секрет. Я его при первой встрече твоей сестре рассказал и от тебя, кстати, тоже не скрывал. У меня зазвонил телефон. – Александр Геннадьевич, у нас новые события. Ты можешь прямо сейчас приехать в ГУВД? – спросил меня Щукин. – Что случилось? – Мать этого Киселева с участковым снова пришли в его квартиру. Там, только представь себе, на топчане лежит винтовка. Представил? По всем показателям – та, из которой стреляли: «СВД». В голове мгновенно промелькнуло: «СВД – снайперская винтовка Драгунова, образца 1963 года. Калибр 7,62 мм. Прицельная дальность – 1200 метров. Емкость магазина – 10 патронов». Всем хороша эта винтовка, только здоровая, метр двадцать длиной, и приклад не складывается. С другой стороны, обмотал ее покрывалом, и пойми, что несешь. – Геннадьевич, тут еще новостей полно. Приезжай!