– Наташа, давай о том, кто знал или мог знать. Обо всех. Кто-то из них сделал запись. Ты не думала об этом? А сам отец что об этом думал? – Он не мог понять, как это все произошло. Но и ты, Саша, пойми, интимные отношения между мной и отцом для меня и для него на тот момент, когда Валера принес запись, были как захлопнутая книга. Все это было и прошло. Этого не стало. Прошло лет восемь-девять, как между нами все было кончено, и вот появилась эта запись. Ну не станем же мы с отцом вместе вспоминать, как мы могли запалиться и кому. Мы на тот момент вообще никогда и ни при каких обстоятельствах друг другу даже не намекали о былом. Не говоря уже о том, что между нами никакого интима не было уже лет восемь. Даже никаких двусмысленных ласок не было. – Начнем с матери. – Она стала, наверное, обо всем догадываться незадолго до ее смерти, а может, еще раньше. Мы уже на тот момент так привыкли к нашим тайным отношениям, что, наверное, стали терять бдительность. Мать видела, что отец меня, когда пьяный, обнимает как бы в шутку, но не как дочь, а как девушку. Она начала мне проводить уроки полового воспитания. Как бы подготавливать меня к взрослой жизни. Но все сводилось к тому, как лучше предохраняться от беременности. Ее, видно, в ужас приводила сама мысль, что я случайно могу от отца забеременеть. Но мы-то с отцом тоже не дураки полагаться в таком деле на волю случая. В общем, мне ее наставления с технологиями предохранения пятидесятых годов как-то надоели, и я ей прямо сказала, что все уже давно сама знаю. Она после этого какое-то время была со мной холодна, но потом отношения стали совершенно обычными. Скорее всего, она просто смирилась и решила, что мир в семье важнее правды. Прощала же она отцу всех его многочисленных любовниц, похождения с которыми он не очень-то скрывал. Она, видно, считала, что таков ее крест. И тут вдруг ее внезапная смерть девять лет назад. Она сидела вот тут, где сейчас сидишь ты. Когда ее нашли, на столе стояла рюмка коньяка и в пепельнице лежала сгоревшая до фильтра сигарета. Видимо, она, как обычно делала, решила выпить перед сном, и тут сердечный приступ. Народу в тот вечер понаехало уйма. Наверное, вся милиция отметилась. Но потом вскрытие показало, что это сердце. С каждым может быть. Так что, я думаю, мать к записи отношения не имеет. Она любила отца, любила меня и ради этой любви на все закрывала глаза. После ее смерти интимные отношения между мной и отцом постепенно сошли на нет. И смерть матери тут совершенно ни при чем. У него, наверное, появилась новая игрушка, да и мне это со временем наскучило. Словом, интимные интересы наши больше не пересекались. – Фаина. Теперь про нее. – Я тебе уже говорила, что она очень давно в нашем доме. Лет, наверное, пятнадцать, если не больше. Относилась она ко мне как к избалованной хозяйской дочке, которой и хотелось бы иногда дать затрещину, да нельзя. Но она всегда была как тень, как привидение. Сильно на глаза старалась не попадаться, но и без нее все хозяйство бы встало. Отец всегда ей хорошо платил. А она вела уединенный образ жизни, и мне так кажется, запросы у нее были скромные. Одна, сколько себя помню, всегда была не замужем. Как у нее было с мужчинами на самом деле, я не знаю. – А с женщинами? – У тех, кто родился в ее годы и был воспитан на ортодоксальной морали, такого извращения в принципе быть не могло. Она с интересом посмотрела на меня: – В те времена, как я слышала, и секса-то между советскими людьми не было, а ты про лесбиянство загнул. Или что-то было? – Вообще-то в те времена много чего было. Только учти, что мне к началу перестройки самому было тринадцать лет. Так что экспертом по тем временам я выступать не могу. Ну, давай дальше. – В какой-то момент, я уже тебе говорила, мы стали терять бдительность. Тут и она, наверное, все и поняла. Ко мне ее отношение стало каким-то натянутым, холодноватым. Я думаю, что она тоже обо всем догадалась. – А мать не могла ей рассказать? – Боже упаси! Мать в это дело никого и ни за что бы посвящать не стала. Фаина сама могла догадаться. Как-то раз она внезапно вошла и могла по моему внешнему виду понять, что к чему. Она в тот раз извинилась и ушла, ну а мы не стали разборки наводить. Сами виноваты, не закрылись. – Где это было? – Хочешь, покажу? – Хочу. Это не там же, где потом была видеозапись? – Там, пошли. Мы направились в личные покои сенатора, где я еще не был и откуда утром навсегда была изгнана крепко пьющая вдова. Я прижал Наталью к себе, коротко чмокнул, и, держа руку на ее талии, проследовал на неизвестную территорию. Напряжение между нами, если оно и возникало, полностью сошло. Она привела меня в небольшую комнату, которая была чем-то средним между кабинетом и комнатой отдыха в директорском офисе крупной компании. В особняке, где живешь, такую комнату иметь вроде бы ни к чему, но у Ралифа Худатовича, как видно, было своё мнение. У окна этой комнаты стоял большой письменный стол с компьютером и двумя телефонами. Одну, глухую стену, занимали книжные полки от пола до потолка. Напротив окна стоял большой кожаный диван. На таком диване могло бы усесться человек восемь. Я лично видел такой в первый раз. Над диваном на стене висела панель плоского телевизора. В углу какие-то тумбочки, на стенах пейзажи в рамочках. – Это у отца второй кабинет. Есть еще один, в совершенно деловом стиле, со столом для совещаний, ну и все такое. Он иногда целый день работал дома, то в этом кабинете, то в том. Всем без исключения было строжайше запрещено входить в кабинет, когда он там работал. Если ему кто-то был нужен, вызывал по внутреннему телефону. Когда он был в кабинете, то обычно закрывал дверь на ключ. Когда мы с ним договаривались встретиться, я в определенное время подходила к двери, скреблась по ней ногтями, и он открывал. Потом, когда все сделали, он выходил, проверял коридор, и выходила я. Отсюда можно сразу же спуститься на первый этаж в подсобные помещения. Сделано это для того, чтобы прямо в кабинет из кухни подать покушать. Он иногда ел прямо в кабинете. Ну и получалось так, что я выходила отсюда вниз и из подсобки могла попасть в зал или к себе в комнату. Или вообще выйти незамеченной из дома. Или пройти в библиотеку, если матери не было в этом крыле. А тут мы забыли закрыться. Вернее, дело было так, отец всем сказал, что он будет работать в другом кабинете. Потом ему, видимо, захотелось, и он позвал меня уже в этот кабинет. Мы с ним были на диване, ну и он первым делом на мне халат распахнул. Тут Фаина и ввалилась. Времени у нее рассмотреть меня в таком виде была пара секунд. Но, видать, все, что нужно, увидела. Тут мы сами были виноваты. Дверь не закрыли, и к тому же Фаина могла считать, что отец работает в другом кабинете. Вряд ли она специально зашла. Отец за такое бы мигом с работы выгнал. – Кстати, с какой точки вас снимали? – Раньше, вон там, практически под потолком, была полка с цветами. Они свисали чуть ли не до пола. Отец считал, что это разнообразит интерьер. Вот с той точки все и было снято. Все, блин, на этой проклятой записи, как в хорошем порнофильме. Специально так не получится. Все от начала и до конца. Кто-то все здорово рассчитал. А может, просто кто-то выбрал из десятка записей самую яркую. – Стоп! А ты-то откуда эту запись видела, если, как говорит Валера, отец диск сразу же разломал? Ты ведь запись видела? – Диск он тут же разломал, это так. Но примерно через неделю, как мы его выгнали, я прихожу на работу, у меня на столе лежит запечатанный конверт, в нем обычный CD-диск, а на нем эта самая запись. Даже со звуком, правда, не очень хорошего качества. Я с диском к отцу. Он вызвал начальника охраны, наорал на него, мол, у меня из кабинета что-то пропало. Но все разбирательства ни к чему не привели. Замок в кабинете стоял простейший, ключ подобрать – плевое дело. К тому же ключи есть на вахте. Видеокамеры наблюдения тогда на нашем этаже не стояло. Вот такие-то дела, Саша. Отец побожился, что прикажет убить всех причастных к этому делу. И если бы нашли, кто сделал запись, то этот человек был бы покойником. Отец наверняка подыскал бы убийц. Такого унижения он никогда бы никому не простил. Я чуть не впала в депрессию. Представь, кто-то в твоем собственном доме тайно подсматривает за тобой. Кто-то все о тебе знает. Это ужасно. – Да, мерзкая история. Есть над чем призадуматься. И как ты вышла из положения? – Ну, немного на душе стало легче, когда Валерку выгнала. Потом стала выпивать, отец все понял и отправил меня на месяц в отпуск, в Грецию. С собой дал столько денег, что я себе ни в чем не отказывала. Поверь, отдых на море с большой пачкой денег – лучшее средство от хандры. – Так, осталось поговорить о сестрице. – Ты примерно догадываешься, кто мог установить аппаратуру? – Она уклонилась от ответа. – Выбор невелик. Но только при том условии, если ты никого и ничего не пропустила. И если твой отец случайно не проболтался. И если это не дело случая: хотели записать служебное совещание и выведать секреты, а получили порнофильм. Только долго что-то думали, что с ним делать. Такой вариант тоже нельзя исключать. Хотя все склоняется к тому, что писали специально вас. Вот еще вопрос: а ты часом рожать не думала? – От кого, от Валеры? Пошутил, что ли? – Наташа, он ведь все-таки твой муж был. – Да я бы его все равно выгнала. Отцу бы только нос утерла, и полетел бы Валерочка далеко-далеко. А рожать от него я не дурочка. – Да, семейка у вас очень интересная. Но кто-нибудь мог подумать, что ты раз – и забеременеешь? Хотя бы для того, чтобы у сенатора внук появился? Инна-то вроде бы с пополнением рода не спешит? – Я лично никому такой чуши не говорила. – А муж мог прихвастнуть, что, мол, планируем завести ребеночка? Мог ведь? Чтобы свой престиж поднять? – Пожалуй, мог. Но если бы я о таком узнала, он бы крупно пожалел. Ой как пожалел бы! – Черт с ним! Давай про Инну. – Я продолжал настаивать на своем. – А что про нее рассказывать, ее-то в то время не было. – На фотографии в кабинете, ориентируйся по ней, какой период? До или уже? – Та, где мы на море все вчетвером? Уже начиналось. Но все произошло по приезде, а Инна как раз в конце того лета поступила в институт и потом приезжала только на каникулы. И то зимой не всегда приезжала. Может, она и догадалась, но у нее времени не было бы всё подстроить. Хотя какое время года на той видеозаписи, я не скажу. – А Фаина вас застала до событий на пленке или после? – Саша, ну не помню я. Ты пойми, прошло много-много лет. Да и что, я должна каждый раз помнить? Одно точно скажу, все это до смерти матери. После ее смерти мы в этом кабинете больше ничего не делали, перебрались в их спальню. Теперь скажи мне, только честно, я не обижусь, а что бы ты стал делать, если бы узнал про свою жену такое? – Лучше бы я про свою жену «такое» узнал. – У тебя проблемы с женой? – живо встрепенулась она. Я к этому времени сидел на диване, а Наталья прохаживалась по кабинету. За окном опустилась быстрая весенняя темь, стал постукивать по стеклам неспешный дождик. Огонек сигареты в ее руке описал плавную дугу и закончил свой путь в пепельнице на столе. – Я прошу тебя, скажи, вот ты… – Наташа, сказать честно, ты задолбала меня своими дурацкими вопросами. Я тебе русским языком сказал, что мне на это наплевать. Ну, сама посуди, если я перед свадьбой не поинтересовался, не спала ли невеста со своим отцом, сватом, братом, то потом-то что крыльями трепыхать? Все, поезд ушел. Если нужна жена, то и живи с ней, как ни в чем не бывало. Если стало сильно противно, то разведись. Хотя я не представляю, как после этого с тестем общаться. Она села рядом, уткнувшись лицом в мое плечо. Какое-то время мы помолчали. Потом я плавно уложил ее на диван, пристроился рядом и начал целовать. Она гладила меня по спине, наткнулась на пистолет за поясом брюк, вытащила его и бросила на пол. Скоро к пистолету присоединились детали ее одежды, потом моей. Потом… Потом было мне очень хорошо. Так хорошо, что я не помню, когда я так забывался с женщиной, что потерял счет времени и чувство пространства. Ее ласки вышибли в неведомое никуда мою блядливую жену, мертвого сенатора, его убийцу, Главный сервер, начальство в Москве, Фаину с кинжалом и горничную, ворующую кофе. Все сгинуло, остались только она и я. Она хотела меня, а я хотел ее, чуть ли не с первого дня знакомства. И я знал, вернее, чувствовал, что она будет моей, и не ошибся ни в ней, ни в том, что это произошло, ни в том, как это всё произошло. Мгновения небытия сменились реальностью. Наталья, притихшая и умиротворенная, лежала раздетая на диване. Перешагнув через одежду на полу, я прошел к столу, машинально щелкнул выключателем «глушилки», взял две сигареты для нас и уселся рядом. Этих мгновений оператору связи хватило, чтобы произвести соединение моего телефона со многими, кто в недоумении вместо меня выслушивал компьютерную женщину, которая сообщала, что я вне зоны связи. Да и она не врала. Я был вне всего. Телефон на столе затрясся от вибрации, засиял дисплеем и загремел знакомой мелодией. – Тебе уже звонят, – устало констатировала Наталья. – Твою мать, бля! – дико завопил телефон голосом Щукина. – Где тебя, твою мать, носит? Ты куда, бля, делся? Совсем, мать твою, охренел? Девчонку нашли! Она у меня, твою мать! Но ее уже забирает следователь, мать его! Ты когда будешь, а то он уже от злости рычать начал? – Все, еду уже! Следом Сергей: – Геннадьевич, ты… – Я еду. Знаю. Черт с ней, с девкой, отдавайте ее следователю. Как-нибудь выкрутимся. Я стал одеваться. Наталья приподнялась, потянулась, закурила. Подошла ко мне и заботливо сунула прикуренную сигарету. – Нашли девчонку, с которой был мой отец? – Да, ее. – У тебя будут неприятности? – Наташа, плевать мне на это! Как-нибудь разберусь. Как тебе? – У мужчин какой-то вечный комплекс. Я что, должна была визжать от удовольствия? Тебе бы от этого было приятнее? Ты бы чувствовал себя более крутым мужчиной? В другой раз, если он будет, сразу же начну так стонать, что испугаешься. – А ты хочешь, чтобы был другой раз? – Не будь скотиной, не опошляй этот вечер. – Извини. Ты меня проводишь? А то я и сам уже прилично ориентируюсь в этом доме. – Ты на машине? – Конечно же, нет! Кто же знал, что все так получится.