– Возьми мой «Лексус», – она, приводя себя в порядок, собрала распущенные и растрепанные волосы в пучок и, взяв резинку, стянула их за спиной в «конский хвост». – Завтра позвонишь, скажешь, где забрать. – А ты? Впрочем, догадываюсь. – Догадываться не надо. В гараже стоят еще два отцовских автомобиля. Ему они уже ни к чему. Пошли? Пока двигатель серебристого лимузина прогревался, я целовал ее. Я был счастлив. Вечер удался. Наступила ночь. Во мгле небосвода звезд видно не было. Для приличия я неспешно отъехал от особняка Сарибековых, свернул за угол и плавно вдавил педаль газа, выжимая из подаренного Наталье Ралифовне автомобиля все, что заложили в него конструкторы и проектировщики корпорации «Тойота». Что говорить, техника отменная! Если бы у нас вся милиция ездила хоть на чем-то подобном, глядишь, и преступлений стали бы раскрывать больше. Словом, я, как почтенный господин, подрулил прямо к крыльцу главного управления внутренних дел Новосибирской области. На крыльце покуривали четверо. Двое в форме мне не знакомых, очевидно из наряда дежурной части, Щукин и Сергей. Незнакомцы при виде того, кто вылез из шикарного авто, промолчали. Щукин длинно и витиевато выразился, а Сергей воскликнул: – Наши акции идут в гору! Александр Геннадьевич, дашь покататься? Класс машинка! Давно хотел попробовать на такой проехаться. Тут надо сказать, что покойный Ралиф Худатович велел ГИБДД номера на всех принадлежащих ему автомобилях начинать с цифры девяносто семь, по его мнению, приносящей удачу. Буквы государственных номеров были «ССН» – «Сенатор Сарибеков Новосибирск». Больше во всей области никто такого буквенного и цифрового сочетания не имел. Я приехал на автомобиле с номером «С 974 СН», что для посвященного означало, что это личный автомобиль Сарибековой Насимы Ралифовны, девушки во всех отношениях уважаемой и положительной. Пришедший в себя заместитель начальника криминальной милиции отшвырнул окурок и спросил: – Надеюсь, не угнал? – Надейся. Где девчонка? – У прокурорского следователя, где же еще? Пока тебя невесть где носило, он с меня ее натурально вытряс. Извини, но вот Сергей свидетель, я уже ничего не мог сделать. Он её сейчас начал допрашивать в кабинете начальника уголовного розыска. – Веди меня туда. – Саша, скандал будет. Следователь сказал, чтобы ты и близко к кабинету не подходил. – Веди меня к нему. Остальное – мое дело. Кстати, как его зовут-величают? – Скорняков Виктор Ростиславович, разве ты не помнишь? – Было бы чье имя помнить, а то городиловского холуя. Много чести ему будет. – Мы пришли. В достаточно просторном кабинете на месте начальника восседал уже знакомый мне следователь. За приставным столом для совещаний расположились так долго искомая девчонка и незнакомый мне мужчина в штатской одежде. При моем появлении следователь откровенно и демонстративно поморщился. – Денис Юрьевич, я, кажется, вам говорил, чтобы мне не мешали допрашивать важного свидетеля? – Уважаемый Виктор Ростиславович, допрос придется временно прервать, – сказал я. – Это еще почему? – нахмурился следователь. – Гражданка Максимова Мария Александровна является, во-первых, очень специфическим свидетелем по делу. Во-вторых, сейчас ночное время, и допрашивать свидетеля без особо острой необходимости запрещено законом. В-третьих, при ее допросе необходимо присутствие адвоката и педагога. – Вы где такой ерунды нахватались? Когда хочу, тогда ее и допрашиваю. – Ваши поспешные действия могут сказаться на законности показаний свидетеля. – Послушайте, как вас там, перестаньте нести чушь! Какой адвокат, какой педагог? – Уважаемый Виктор Ростиславович, адвокат ей нужен, чтобы потом никто не смог обвинить нас и вас в фальсификации показаний. Даже если она будет говорить всю правду, то многие подумают, что это откровенная клевета на государственного деятеля. – А педагог-то ей зачем? Ей уже исполнилось шестнадцать лет! Она уже может и без педагога давать показания. – Педагог подтвердит, что она дает отчет тому, что говорит, и не приукрашивает и не фантазирует. Она ведь еще ребенок, и где гарантия, что в своих показаниях она не выдаст действительное за желаемое? Или наоборот? – И где же я, – он криво ухмыльнулся, – сейчас, ночью, найду ей адвоката и педагога? – Не знаю. Поэтому и предлагаю отложить допрос до утра. – Вот что я вам скажу. Я буду допрашивать ее так, как считаю нужным. А вам рекомендую по-хорошему выйти вон. Был этот следователь лет на десять младше меня. И был он, насколько я знал, человеком угодливым с начальством и хамом со всеми, кого считал ниже себя по положению в обществе. В отношении меня он зря так считал. – Виктор Ростиславович, я настоятельно рекомендую вам отложить допрос. Щукин у дверей молчал, рассматривая носки ботинок. Незнакомец в штатском повернулся ко мне, желая что-то сказать. И тут следователь взревел: – Пошел вон, понял! И если… Он набрал воздуха, чтобы продолжить хулу, но я успел сказать: – Уважаемый Виктор Ростиславович, если я сейчас выйду из этого кабинета, то только для того, чтобы по каналам зашифрованной высокочастотной связи связаться с представителями аппарата министра внутренних дел Российской Федерации. Я имею полномочия в случаях, угрожающих расследованию порученного мне министром убийства, будить для доклада его личных помощников. И поверьте, я смогу их убедить, что ваши действия скажутся пагубно на ходе следствия. Дальше продолжать? Так вот, утром наш министр лично созвонится с генеральным прокурором России и объяснит ему, что некий следователь новосибирской областной прокуратуры специально допрашивает несовершеннолетнего свидетеля ночью, без адвоката и педагога, только для того, чтобы показания свидетеля прекратили иметь процессуальную значимость. Цель этого следователя совершенно ясна – «развалить» уголовное дело и дать уйти убийце известного политического деятеля безнаказанным. Генеральный прокурор поверит кому? Вам, Городилову, прокурору области? Или многоуважаемому министру внутренних дел? Который вообще-то выходец из ФСБ. Еще напомнить, кто из работавших в ФСБ сейчас находится у руководства государством? Они все молча смотрели на меня. Девчонка испуганно сжалась. Я продолжил: – Вам, «уважаемый» Виктор Ростиславович, подсказать, какие для вас лично будут последствия моего звонка? – Да, да, – следователь поднялся, стал суетливо складывать бумаги. – Я думаю, вы правы, допрос стоит отложить. Пойдемте, Валерий Семенович? Штатский, до сего момента не проронивший ни слова, прошел к шкафу, достал легкое пальто, оделся и обратился ко мне: – Это по вашему приказу за свидетелями вертолеты летают? – По моему. – Прошу у вас персонально прощения за некорректное поведение моего коллеги. У него был трудный день и, как видно, сдали нервы. К тому же он еще молод и не сразу же понял, что в ваших словах очень разумное замечание насчет времени допроса. И про участие в допросе адвоката вы сделали совершенно правильное замечание. Еще раз прошу прощения. В добрых, как у дедушки Ленина, глазах незнакомца просвечивались полоски перекрестья прицела снайперской винтовки. Даст бог ему возможность, в меня он не промажет. Сегодняшнего унижения не простит. Он пожал мне руку и вышел. Следователь, как побитая собака, поплелся следом. Поле боя осталось за мной. – Кто это был? – спросил я Щукина. – Начальник следственного управления областной прокуратуры. Решил лично присутствовать при допросе Максимовой. А тут ты его… В этот момент из коридора, в котором ночью было пусто и гулко, раздался яростный рев: – Потому что ты идиот, твою мать! Ему, этому Клементьеву, все похрену, понял, дебил? Болт он забил на тебя и на твоего Городилова! Он вертолет гоняет куда хочет! Ты что, об этом не знал? Ты думаешь, он министру не сможет позвонить? И мне из-за тебя, мудака, под монастырь идти? Это ты, щенок, пойдешь! Они спустились по лестнице, и вопли стали стихать. – Как точно и емко дал характеристику своему коллеге начальник следствия! Еще бы отстранил его от этого дела, и было бы совсем хорошо. А то мне рожа этого Виктора Ростиславовича уже опаскудила. – Александр Геннадьевич, – вышел из оцепенения Щукин, – и после этого ты хочешь сказать, что ты простой опер? – Ну, не совсем простой, но опер. – Мне бы так, министру звонить! – Подсказать телефончик? Он сейчас, наверное, как раз спать лег. Но тебя будет рад услышать. – Ага, так обрадуется, что я наутро получу полосатую палку и направление до пенсии регулировать движение на самый загруженный перекресток в Новосибирске. Что-то мне туда не очень охота. – Если неохота, то поднимай оперов, готовь группу на выезд. По праву человека, чтущего законы, я забираю свидетельницу себе, и не позже чем через час я скажу, кто сообщник убийцы. Да, Сергей пусть у тебя сидит, мне не мешает. Я с Машенькой поговорю один на один, а вы ждите звонка. Ну, красавица, пошли! Стояла глухая ночь. Управление было пусто. На моем этаже мы были вообще вдвоем. В многоэтажном здании напротив горело одно-единственное окно. Кого-то, наверное, мучила бессонница. Мы направились в мой временный кабинет. Я достал из сейфа книгу, в которую было вмонтировано видеозаписывающее устройство. Аппарат я расположил на столе так, чтобы он беспрерывно записывал действия гостьи. Сам же уселся на край стола, закурил. – Ну что, Маша, я всё про тебя знаю. Всё-всё, поняла? Так что раздевайся. Вся раздевайся. – Как вся? – Как при Сарибекове раздевалась, догола. Я ожидал от нее услышать все: «Мама!», «Папа!», «Милиция!», «Помогите, насилуют!», но ошибся. Девчонка интерпретировала события по-своему. Она внимательно оглядела кабинет, скинула курточку, выложила дорогой мобильный телефон и вполголоса сказала: – Ты что, здесь? Сейчас? А дверь?! Я подошел и закрыл дверь на ключ. Второй раз за сутки, вторая по счету блондинка, реагировала так, как я и предположить не мог. Два-ноль в пользу женщин и девушек города Новосибирска. Она разделась быстро, нисколько меня не стесняясь. Да и было бы кого стесняться! – Стоп, достаточно! – скомандовал я, когда на ней остались только узенькие плавки, которые не скрывали содержимого под ними. – Теперь повернись ко мне боком, теперь спиной. Развернись лицом. Одевайся.