Но первым выстрелил Шамон. Выстрел в гимнастическом зале грохнул, как взрыв атомной бомбы. Тот, второй, что пытался выстрелить, отшатнулся в сторону. Никола бросился на первого, кулаками вперед, и что есть силы ткнул парня в живот. Как в доску — под курткой с капюшоном наверняка бронежилет. Мечущиеся подростки у стены… Где же сукин сын Юсуф? Где Исак? Продолжают чесать языками в конторе? Или спрятались? Еще один выстрел — как удар бича в пустой церкви. Опять Шамон. У Николы словно заложило уши — он ничего не слышал, кроме этого грохота. Но и налетчик очнулся, поднял пистолет. Опять удар бича. Шамон не закричал, не застонал — сделал шаг назад и рухнул на пол. Как в плохом боевике, съемка рапидом: отступил и рухнул навзничь, через открытую дверь в контору, словно попытался спрятаться. Внезапно прорвался звук, как будто вынули затычки из ушей — дикий многоголосый крик перепуганных подростков. Выскочили Юсуф и Исак. Оба с пистолетами. — Вон отсюда! — зарычал Юсуф. — Всю родню вашу замочу, суки позорные! Мамаш ваших на конвейер поставлю! Парни попятились задом по лестнице и исчезли. Шамон лежал на полу. Пуля снесла ему нижнюю челюсть. Реки крови. Никола присел на корточки, не решаясь поднять друга, только взял его за руку. Попытался поймать его взгляд. Не оставляй меня, друг. Хотелось бы заняться еще чем-то. Слова Шамона. Хотелось бы заняться еще чем-то… музыкой, например. Брат, не умирай. Пожалуйста, не умирай. 7 Почему он не отвечает? За последние два часа Эмили звонила Тедди раз пятнадцать — и каждый раз он нажимал кнопку отбоя. А ей необходимо с ним поговорить. Она только что рассталась с этой молодой женщиной, Катей. Все произошло очень быстро. Звякнул домофон, тонкий голосок: — Это я, Катя. Только нажав кнопку, Эмили сообразила, что даже не успела спросить ее фамилию. Это непрофессионально — она должна в первую очередь проверить, нет ли конфликта интересов. Например, не выступает ли эта Катя свидетелем обвинения по делу кого-то из ее подзащитных. Маркус, несмотря на выходной, тоже в конторе — юрист-трудоголик. Он работал с делом о мошенничестве, где обвинитель в качестве, как он назвал, «обобщающего доказательства» криминальных наклонностей ответчика сообщил, что тот и ранее занимался перехватом идентификационных данных. — Это не доказательство, — сказала Эмили, — и думаю, нам удастся избежать приобщения к делу. Должно проскочить. Не имеет отношения. Найди все, что можешь, прецеденты, преюдикаты… Прочитай тридцать пятый параграф в уложении о доказательствах. Потом обсудим. В приемной скрипнула дверь. — Добро пожаловать, — голос Маркуса. И тут же звонок: «Они пришли». — «Они»? — Да, она и еще кто-то, даже не хотят раздеться и подождать пару минут. Спросишь мое мнение — не подарок. Кожаная курточка на молодой девушке явно из другого десятилетия. Мужчина в потертой джинсовой куртке, на которой раньше были нашивки: на спине и рукавах темные, еще не выцветшие прямоугольники. Все время оглядывается, будто ждет засады. Между сорока пятью и пятьюдесятью — возможно, отец. А она все время глядит в пол — воплощенная неуверенность. — Позвольте предположить — вы и есть Катя, — Эмили протянула ей руку. Девушка подняла голову. Бледная. Почти неестественно бледная — под кожей просвечивают голубые жилки вен. Протянутую руку перехватил ее спутник. — Да, это Катя. А меня зовут Адам. Бойфренд, самбу[22], жених — называйте, как хотите. Для дорогого дитятки все имена хороши. Спасибо, что согласились нас принять так быстро. На редкость мелкие зубы, как у какого-то грызуна. Зашел Маркус. Эмили села на свое рабочее кресло, посетители напротив. Маркус — с короткого конца стола. — Мой помощник и коллега, Маркус Энгваль. — Дело очень щекотливое, — Катя посмотрела на Адама, и Эмили вдруг сообразила, что она в первый раз открыла рот. Мне бы не хотелось, чтобы посторонние… — Маркус вовсе не посторонний, — Эмили прокашлялась. — Он работает вместе со мной и связан тем же обетом молчания, что и я. Но если вы настаиваете… Адам положил ладонь на Катино запястье. — Нет-нет… если так для вас лучше, ясное дело — мы не возражаем. Может остаться. Эмили повернулась к Кате. — Ваше слово последнее. Решать вам. — Да-да… может остаться, — повторила она почти беззвучно. — Вот и хорошо. В чем заключается ваше дело? — спросила Эмили. Молчание. Оба молчат. Но девушка явно волнуется: плечики прижаты чуть не к ушам, руки сжаты в кулаки. Неровное дыхание. — Может быть, вы хотите, чтобы задавала вопросы я? Катя на пару секунд зажмурилась, потом опять открыла глаза. — Нет-нет… я справлюсь. Она разжала руки, посмотрела на ладони, точно впервые их видит, положила на колени. — Полицейские хотят меня допросить… А я не хочу, чтобы меня допрашивали. И опять замолчала. Адам взял ее за кисть — его длинные пальцы без труда сошлись на запястье. — Надо все рассказать по порядку, ты же сама понимаешь. — Это трудно… очень. Я об этом никогда не рассказывала. — Успокойтесь. Вас никто не торопит, — сочувственно сказала Эмили. — Рассказываете как хотите и о чем хотите. Ей показалось, что девушка охотнее всего легла бы на пол и свернулась калачиком. Она пошевелила бескровными губами и начала рассказывать. — Значит, лет десять назад… мне было тринадцать. Я была трудным ребенком, масса проблем… ну, вы знаете… меня поместили в интернат для трудных подростков. А потом… один человек, которому я очень доверяла… познакомил меня с дядькой. Сказал, у того есть предложение. Что я могу неплохо заработать. Катя остановилась и посмотрела на Адама. Тот, похоже, слегка сжал ее руку. — Симпатичный дядька… и он был такой… как бы сказать… осторожный, когда мы первый раз встретились. А мне-то? Пускай тешится. Дал пятьсот крон… тогда это были для меня большие деньги. Я не… подумаешь! Почти все девчонки в интернате делали то же самое, даже хвалились друг перед другом. А потом… потом он опять позвонил. Он приглашал меня несколько раз… и как-то спросил, не возражаю ли я, чтобы его приятель тоже поучаствовал. Я-то тогда подумала: а с чего бы мне возражать? Больше заплатят. — Она остановилась и опять глянула на Адама, словно ища поддержки. — Еще девчонка была, не думала тогда… не понимала. Да и никто не понимал… в общем, трудно объяснить. — Вам не надо ничего объяснять, — спокойно сказала Эмили. — Они, в общем… отняли меня у меня самой. И я никогда уже… никогда…