Частью нашего обследования в Хьюстоне являлось ношение в течение 24 часов холтеровского монитора – прибора, записывающего сердечную деятельность. Пока он был на мне, я замечал каждый момент, когда мое сердце пропускало удар, и гадал, разрушит ли это мои надежды стать астронавтом. Врач НАСА, которому было поручено собеседование со мной, Смит Джонстон, сообщил мне все, что мог, не нарушая правил (ему было запрещено говорить кандидатам, признаны ли они годными по результатам медицинского освидетельствования). Смит дал понять, что мои экстрасистолы могут стать проблемой, но он сделает все возможное, чтобы убедить медицинскую комиссию не заворачивать меня. Он также упомянул, что у меня необыкновенно низкий уровень холестерина, – кто бы мог подумать, что холестерин может быть слишком низким? – что я приписал действию диеты на основе крольчатины, которой придерживался последние месяцы. Как и в отношении бега, я настолько преисполнился решимости ничего не оставить на волю случая, что перестарался. Самым запоминающимся обследованием стала ректосигмаскопия – аналог колоноскопии, заходящий не столь далеко и без применения седативных или обезболивающих. Это было больно и унизительно и, как многие другие испытания той недели, заставляло задуматься, не оценивают ли нашу душевную стойкость наряду с физическими кондициями. Я лежал на диагностическом столе, вошел гастроэнтеролог и поздоровался со мной; я заметил за ним монитор, а на мониторе изображение пары ботинок. Я не сразу сообразил, что вижу носки ботинок врача, и что на монитор передается изображение с камеры на конце длинной гибкой трубки, которую он держит. Спустя миг изображение изменилось: я смотрел на собственную задницу. Я никогда прежде не видел этого зрелища (и надеюсь больше не увидеть), но созерцать его слишком долго не пришлось, вид сменился с внешнего на внутренний. Боль была ужасная. В дополнение ко всему, врачу приходилось закачивать в меня воздух, чтобы что-нибудь разглядеть, и по окончании малоприятной процедуры, когда мне разрешили встать и одеться, воздух остался внутри. Следующим пунктом расписания стояла экскурсия по Космическому центру имени Джонсона в Хьюстоне, куда я и отправился, стараясь не исторгнуть наружу воздух (и все прочее) заметным для окружающих образом. В очередной раз я гадал, не является ли трудная задача – не испачкать прилюдно штаны – частью теста. Действительно, в жизни астронавта, особенно на космической станции, физических унижений выше крыши. Наконец, наступило время собеседования с отборочной комиссией. Я стоял в холле возле зала для совещаний, когда Дуэйн Росс, глава отдела по отбору астронавтов, сидевший в зале, читал мое эссе на тему, почему я хочу стать астронавтом. Ожидая, я вспоминал фрагменты текста, которые писал и переписывал так одержимо, словно от этого зависела моя жизнь. Главная причина, по которой я хочу стать астронавтом, заключается в том, что я не знаю более трудной и увлекательной работы. Я хочу стать неотъемлемой частью самого смелого начинания в истории человечества и убежден, что мне есть что предложить программе освоения космоса с участием человека. В современном обществе дети отчаянно нуждаются в образцах для подражания, вдохновляющих и стимулирующих их добиваться наивысших результатов в естественных науках и математике. Жажда исследования и достижений, которую сегодня пробудит в наших детях программа освоения космоса с участием человека, выльется в бесчисленные нематериальные выгоды для будущих поколений. Я хочу быть частью этого будущего и чувствую, что программа освоения космоса с участием человека является наилучшим источником ролевых моделей для наших детей. Амбициозные цели всегда вдохновляли Америку на достижения во всех сферах жизни. В нашем веке умение человека летать стало, благодаря стремлению летать быстрее и дальше кого бы то и когда бы то ни было, основным показателем технологического развития. «Флаер» братьев Райт, Spirit of St. Louis и Bell X-1 – примеры выдающихся достижений, вдохновлявших прошлые поколения. Программа освоения космоса с участием человека отныне и навсегда станет источником вдохновения для нашей страны, и я хочу быть ее неотъемлемой частью. Всему миру нужны космические полеты, способствующие открытиям в медицине, машиностроении, естественных науках и технологии. Как программа «Аполлон» вылилась в бесчисленные материальные выгоды, улучшившие повседневную жизнь, программа освоения космоса с участием человека необходима, если мы хотим продолжить историю наших великих технологических достижений. Было бы честью внести свой вклад в любое открытие, сделанное благодаря этой программе. Я гадал, не слишком ли часто употребил словосочетание «программа освоения космоса с участием человека». Я хотел показать, что знаю: НАСА занимается не только полетами людей в космос, а выражение «пилотируемый космический полет» устарело. Это эссе далось мне неимоверно трудно, поскольку я знал, что мой ответ на вопрос «Почему вы хотите стать астронавтом?» практически не отличается от ответов других соискателей. Все мы хотели делать нечто трудное, захватывающее и важное. Что тут добавить? Как одному кандидату показать свое отличие от других? Теперь, поработав в комиссии по отбору астронавтов, я знаю, что эссе не оказывает заметного влияния на судьбу кандидата, ни положительного, ни отрицательного, разве только является совсем уж из ряда вон выходящим. Но тогда мне казалась важной любая мелочь. В черновой версии я попытался ответить честнее: «Подлинной причиной моего желания стать астронавтом является то, что в десятом классе, будучи на экскурсии в Космическом центре имени Кеннеди во время семейной поездки, я хотел посмотреть фильм о программе пилотируемых космических полетов. Родители сказали: «Очередь такая длинная, что мы пошли бы на фильм только в том случае, если бы мы с Марком в нем участвовали»». Беспристрастно оценив написанное, я решил, что слишком рискованно шутить или оригинальничать, и вернулся к прежнему замыслу. Пусть это клише, все равно это правда. От Марка и Дэйва я знал, что меня будет оценивать группа аж из 20 человек, в том числе глубоко уважаемый мною Джон Янг – единственный астронавт, летавший на кораблях трех разных типов: «Джемини», «Аполлон» и космический шаттл. Он в одиночестве оставался на орбите Луны в «Аполлоне-10» и ходил по ее поверхности в программе «Аполлон-16», был назначен командиром экипажа в первом полете челнока, став одним из двух людей в мире, наряду со своим пилотом Бобом Криппеном, запущенных в космос на ракете, предварительно не испытанной в беспилотных запусках. Астронавт из астронавтов, живая легенда! Я хотел быть похожим на него. Я также узнал Боба Кабану, главу Офиса астронавтов (Astronaut Office) – он приветствовал нас за несколько дней до этого, – и астронавтов Джима Уэтерби и Элен Бейкер. Я устроился на стуле перед Т-образной формы столом, окруженным участниками комиссии, и поздоровался, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и уверенно. – Думаю, эта картина кажется вам знакомой, ребята, – сказал я со смехом. – Вы уже видели этот костюм. Я объяснил, что одалживал его брату, который пожадничал и не купил мне другой. Впрочем, он оделил меня ботинками. Шутить на собеседовании при приеме на работу опасно, но все засмеялись, и я немного расслабился. Возможно, их смущало, что мы с Марком, братья-близнецы, одновременно претендуем на место в отряде, и я хотел показать, что к нам можно относиться точно так же, как к любым другим кандидатам. Разговор повел Джон Янг, сказав просто: – Расскажите о себе. Мысли замельтешили у меня в голове. Какие стороны моей жизни его интересуют? Насколько издали нужно начать? – Ну, когда я окончил колледж в 1987-м… – Нет, – прервал меня Янг. – Начните раньше. Начните со средней школы. Задним числом я полагаю, что они прерывали ответ каждого и заставляли начинать с разных моментов времени, чтобы увидеть реакцию человека на вмешательство в его речь. Для меня описание средней школы было не лучшим началом. Я не собирался признаваться, что глазел в окно и хватал «тройки». Вместо этого я вспомнил, как чинил лодки с отцом, как учился на младшего техника по оказанию неотложной медицинской помощи и что повидал, работая на «скорой», как получил в колледже лицензию капитана гражданского флота, как учился действовать в боевой обстановке и какие препятствия преодолел. Во время этой речи я старался так подать свой опыт, чтобы он отличал меня от других кандидатов. Я летчик-испытатель, и это реальное достижение, но оно не выделяет меня из числа других летчиков-испытателей. Однако никто из них не чинил лодку-развалюху в открытых водах Атлантики и не принимал роды в кишащих тараканами трущобах Джерси-Сити. – Частота системы управления продольным движением Tomcat? – спросил Джон Янг. В заявлении я упомянул, что участвовал в разработке новой цифровой системы управления полетом для F-14. Кроме того, пилот F-16, проходивший собеседование на той же неделе, что и мой брат, шепнул мне, что капитан Янг любит спрашивать об этой характеристике, и я подготовился. – 50 герц. Янг кивнул, подтверждая. Желание отборочной комиссии понять, владею ли я технической стороной своей работы, вполне объяснимо, но мне также кажется, он обожал самолеты и всегда хотел больше о них узнать. Официальное собеседование продолжалось около 50 минут, ведущую роль в нем играли капитал Янг и Боб Кабана. В общем, мне казалось, что я произвел хорошее впечатление, хотя в какой-то момент заметил, что Элен Бейкер, кажется, вот-вот заснет. Я был первым после ланча и надеялся, что ее сонливость вызвана чем-то съеденным, а не тем, что мои рассказы навевают скуку. Частью процесса отбора являлось психологическое тестирование, показавшееся мне интересным, хотя и стрессовым, поскольку от него зависело очень многое. Я пытался догадаться, какие ответы будут «правильными». Угадать ответ на вопрос «Слышали ли вы когда-нибудь голоса, указывающие вам, что делать?» было несложно, но я понял, что тест был построен так, чтобы выявлять лгунов. Например, помню один вопрос: «Что вы предпочтете, совершить кражу в магазине или ударить собаку?» Вынужденный выбрать вариант, я сказал, что лучше украду. На вопросы такого рода невозможно ответить правильно или неправильно, но ответы на них должны согласовываться с другими, похожие вопросы, а «хитрец» выдаст себя. Спустя много лет один из врачей сказал мне, что я едва не провалил тест по этой причине – мои ответы свидетельствовали, что я пытаюсь угадать, что от меня хотят услышать. Были и необычные испытания. Поскольку у астронавта не должно быть клаустрофобии, все мы прошли простую проверку: с прикрепленным кардиомонитором забирались в мешок из плотной резины размером не больше свернувшегося в клубок взрослого, который закрывался на молнию и запирался в шкаф, и лежали там, не представляя, сколько это продлится. Я провел в мешке минут 20 и с удовольствием вздремнул. Другим заданием было прийти на неделе в Офис астронавтов и завести разговор с кем-то из астронавтов. Я добросовестно отправился туда в один из дней, представился первому встречному и быстро убрался. Особого прока от этого упражнения я не вижу: во время краткого разговора невозможно произвести достаточно хорошее впечатление, чтобы это пошло вам на пользу, но легко чем-то не понравиться, понизив свои шансы. Одним из мероприятий в нашем расписании был ужин в Pe-Te’s Barbecue, популярном у свободных от работы астронавтов и других сотрудников НАСА. Именно его неформальный характер стал источником беспокойства. Я понимал, что отборочной комиссии не нужны люди, разнузданные и непрезентабельные вне рабочей обстановки, но не хотел и выглядеть сухарем, не умеющим отдыхать. Над одеждой на этот вечер я раздумывал дольше и сосредоточенней, чем на любом другом этапе отбора. Я даже просмотрел фотографии астронавтов на неофициальных сборищах, чтобы понять, как они одеваются, и по результатам расследования выбрал брюки хаки и полосатую рубашку-поло Ralph Lauren. В ресторане я столкнулся с еще более озадачивающим выбором. Пить только воду, демонстрируя верность здоровому образу жизни? Выпить кружку пива, чтобы показать, что могу остановиться на одной? Или две – могу остановиться на двух? Социальный аспект также меня волновал. Разговаривать с астронавтами как с равными, рискуя, что это сочтут за неуважение, или относиться к ним как к высшим с опасностью показаться подхалимом? Вообще не общаться и рисковать тем, что меня не запомнят? Я видел, что остальные кандидаты заняты такими же расчетами. В конце недели мы простились и разъехались по домам. Пройти собеседование в НАСА должны были, в общей сложности, шесть групп, я был в третьей, и мне следовало набраться терпения. Я считал, что хорошо показал себя, но это лишь осложняло ожидание. Если бы я знал, что завалил что-нибудь, или врачи заподозрили у меня проблемы со здоровьем, незачем было бы и нервничать. Шли недели, я получил новое назначение от ВМС, в боевую эскадрилью на авиационной базе в Японии. При любых других обстоятельствах я был бы в восторге, и Лесли была готова к приключению, но я еще не получил известий из НАСА и не хотел раньше времени перевозить семью. Транспортная компания-контрактник ВМС предложила мне назначить дату упаковки вещей. – Может, подождете недельки две? – попросил я, и перевозчики неохотно согласились. Вскоре они перезвонили: дату они назначили сами и не собирались ее сдвигать. Я убедил их отложить еще раз. И еще. В следующие несколько недель я получал известия от людей, указанных мною в качестве источников информации обо мне: к ним обращались для проверки сведений, которые я о себе сообщил. Это обнадеживало, но меня по-прежнему смущало, что я проходил собеседование в третьей, а не в первой группе. Я спросил коллег, с которыми познакомился на собеседовании, когда НАСА будет оглашать результаты. Никто ничего не знал. За несколько дней до Дня поминовения мне домой позвонили. – Скотт, это Дэйв Листма. Дэйв, один из астронавтов, с которыми я встречался в Хьюстоне, являлся директором операций летных экипажей – непосредственным начальником главы Офиса астронавтов. – Слушаю, сэр, – ответил я. – Хотите выполнять полеты для нас? Я помедлил, потому что не был совершенно уверен, что это тот самый звонок, которого я ждал. Я знал, что НАСА нанимает много пилотов, не являющихся астронавтами. Что, если Дэйв предлагает мне быть пилотом, а не астронавтом? – Да, возможно, – ответил я. – Полеты на чем? Он ответил со смехом: – На космическом шаттле, конечно. Трудно описать, что я почувствовал. Это не стало полным потрясением, поскольку я знал, что произвел хорошее впечатление, и полагал, что меня могут выбрать. В то же время я в полной мере прочувствовал, чего мне стоило добиться этого, дойти от прочтения «Парни что надо» и постановки, казалось бы, недостижимой цели до этого момента. Вдобавок на меня давило величие роли, которую мне предстоит взять на себя. – Очень хотел бы, – ответил я. – Вы уже звонили моему брату? Когда я пересказывал этот разговор, знакомых забавляло, что я с места в карьер, не успев осмыслить собственный успех, кинулся спрашивать о брате. Однако его судьба волновала меня почти так же, как и собственная. – Я только что с ним говорил, – сказал Дэйв. – Да, он тоже принят. Впервые НАСА наняло родственников. Мы беспокоились, что агентство не захочет взять на работу братьев, еще и близнецов, и в глубине души я подозревал, что выберут лишь одного. – Марк тоже спрашивал о вас, и я сообщил, что собираюсь звонить вам. Итак, брат узнал, что я стану астронавтом, раньше меня самого, но я был не в обиде. Поговорив с Дэйвом, я повесил трубку и сказал Лесли: «Я стану астронавтом». Она была счастлива за меня. Потом я набрал номер брата, и мы несколько минут поздравляли друг друга и обсуждали планы переезда. Я позвонил родителям и совершенно их ошеломил. В нашей маленькой семье новости распространяются быстро, и к следующей встрече с нами престарелая бабушка уже украсила бампер своей машины сделанной по спецзаказу наклейкой: «Мои внуки-близнецы – астронавты». Наверное, окружающие принимали ее за ненормальную. На следующий день я сообщил коллегам, что прошел отбор. Мне было особенно приятно поделиться новостью с Полом, моим другом, инженером по летным испытаниям, поскольку я знал, что он будет очень рад за меня. Он подпрыгнул и воскликнул, просияв: «Да ты гонишь!» – и тут же добавил: «Пригласишь меня во Флориду на запуск?» Я пообещал. Все были в таком восторге от моего успеха, что я сам стал понемногу его осознавать. Моя жизнь только что изменилась. У меня будет шанс полететь в космос. Когда журналисты узнали, что НАСА наняло нас обоих, то позвонили в отдел по отбору астронавтов. Репортер спросил Дуэйна Росса: «Вы знали, что берете близнецов?» Тот ответил: «Нет, мы взяли двух очень одаренных летчиков-испытателей, оказавшихся близнецами». Глава 12 Жарким днем в начале июня 1996 г. мы с Лесли уложили вещи в две машины и поехали из Пакс-Ривер в Хьюстон. Саманте почти исполнилось два года, она была прелестной бойкой малышкой. Мы быстро нашли дом по вкусу и 1 августа заселились. Марк с семьей переехал позже нас, поскольку ждал завершения строительства его дома поблизости. Помимо обустройства семьи и знакомства с окрестностями, я много тренировался, каждый день совершая пробежки. Хотел появиться в НАСА в хорошей форме. В глубине души я чувствовал, что до сих пор добиваюсь приема на работу, и в определенном смысле так и было, поскольку меня пока не включили в экипаж. Я по-прежнему считал себя парнем с данными ниже средних, вступающим в слишком высокую для себя должность, и знал, что должен произвести впечатление на определенных людей, если хочу стать одним из лучших в группе и заслужить право летать. Вечером последней пятницы перед рабочей неделей, когда должно было начаться наше обучение, мы пошли на вечеринку, где встретили моих новых соучеников. Теперь мы были ASCANs – кандидатами в астронавты – и превратились бы в полноправных астронавтов, в первый раз выйдя за пределы земной атмосферы. Вечеринку устроил Пэт Форрестер, отобранный в нашу группу, но уже работавший в НАСА армейский офицер. Поскольку он знал все ходы и выходы, то стал нашим официальным лидером. Только на этой вечеринке я узнал, что с нами будут учиться иностранцы. Нас было 35 американцев и 9 астронавтов из других стран – самая большая группа в истории НАСА. Общаясь с Марком и несколькими другими соучениками, я услышал незнакомый голос с акцентом. Я подумал, что это, возможно, один из наших иностранных коллег, подошел, протянул ему руку и сказал: «Привет, я Скотт Келли». Прежде чем он успел ответить, его отпихнула в сторону женщина, ответила на рукопожатие и представилась: «Я ваша одногруппница. Меня зовут Жюли Пейетт». Мужчина, которого она оттеснила, был ее мужем. Оба происходили из французской Канады, одинаково хорошо владели французским и английским, и ей надоело, что за кандидата в астронавты все принимают ее супруга. Нас с Жюли ждала большая дружба. В тот вечер я общался со множеством человек, не только с одногруппниками, но и их супругами и другими близкими, астронавтами из предыдущих выпусков, их партнерами и людьми из НАСА, связанными по работе с Офисом астронавтов. Было невероятно здорово осознавать, что мы будем играть огромную роль в жизни друг друга и, возможно, вместе побываем в космосе. В первый день мы заполняли много бумаг и знакомились с основами работы в НАСА. Руководил нашей адаптацией Джефф Эшби, астронавт из предыдущего выпуска. Нас представили сотрудникам Офиса астронавтов и показали наши рабочие места. Мне предстояло делить кабинет с одногруппниками Пэтом Форрестером, Жюли Пейетт, Пегги Уитсон и Стефани Уилсон.