– Знаю. – Вот и отлично. Ничего личного, просто бизнес, как говорят на севере. Но вряд ли ты понимаешь причины моего поступка. Алярин отвернулась. – Мне неинтересно. – Тебе очень интересно. Проводник тебе не объяснил, даян и сам не был в курсе. Да, кстати, ты знаешь, куда отправился даян? – Нет. Ка усмехнулся. – Вот такие у тебя друзья. Я твой враг, но буду с тобой честен. Я отправил даяна за Проводником. – Зачем? – Чтобы он убил его. – Он этого не сделает. – Потому что он справедлив? – Да. – Во-от. – Ка неприятно причмокнул. – Вот тут-то и кроется весь секрет. Даян пришёл, чтобы убить меня. Мне отмщение, и аз воздам. Но не убил. Потому что моя смерть нарушит то самое равновесие, которое он так стремится поддерживать. А смерть Проводника как раз необходима. – Нет. – Да. Как иначе ты объяснишь, что даян уехал на неопределённый срок, а я сижу здесь, живой и здоровый? Этот вопрос крутился в голове Алярин с того момента, как Ка вошёл в комнату. Как он выжил? Даян не умеет прощать, даян не умеет сомневаться, даян не меняет цель. Он вернулся сюда, в эту комнату, сел на стул и сказал: всё кончено, и Алярин поняла – Ка мёртв. Это случилось несколько недель тому назад, а потом даян собрался и уехал. Я вернусь, сказал он, вернусь и заберу тебя отсюда. И она поверила, потому что даян не умел врать. Значит, он соврал. – Я вижу, что происходит внутри тебя, – сказал Ка. – Ты так и не научилась скрывать мысли, твоё лицо – как открытая книга, даже в таком состоянии. Состояние лица, к слову, было уже сносным, не считая зубов. Синяки под глазами прошли, гематомы сдулись, а сломанный нос почти сросся, причём ровно – даян вправил и верно закрепил его. – Тогда объясни мне, – сказала Алярин. – Я за этим и пришёл. Но кратко не получится. Алярин ничего не ответила. Она ждала. – Этот бизнес образовался задолго до моего рождения. Им владели разные люди. Они воевали между собой, отбирали его друг у друга, по-разному бывало. Двадцать лет назад я понял, как избавиться от межусобиц, как переставить колосса с глиняных ног на стальные. Мой отец был священником. Хорошим священником. Я сидел на его проповедях, слушал его слова и смотрел на лица прихожан. И видел, какое слово попадает в самое сердце, а какое – проносится незамеченным. И знаешь, я согласился пойти в иешиву, как он и хотел. Окончил её с отличием. И начал проповедовать. Только не то, что проповедовал мой отец. Я придумал свою религию, во главе которой стояло Стекло. Постепенно меня начали слушать. Сначала обычное быдло. Алкоголики, бездомные, всякая подзаборная шваль. Потом рядовые бойцы. Потом торговцы. А потом меня услышал Абрахам – повелитель Стекла, как он себя называл. И ему не понравилось то, что я говорил. Потому что Абрахам ставил себя превыше прочих, а я говорил, что Стекло управляет человеком, но не наоборот. Абрахам приказал меня убить. Но меня не убили. Потому что тот, кого он нанял, уже верил мне, а не ему. И тогда я приказал убить его. Так я стал тем, кто я есть. И много лет ничего не менялось. Много лет всё было хорошо. Я расширил дело. Я не просто торговал Стеклом, я убедил всех, что Стекло может стать их частью и не убить при этом. Я назвал это «дышать Стеклом». Они приходили и продолжают приходить, их привязывают к кроватям и закачивают в их вены стеклянный порошок. Так им говорят. На самом деле там обычный опиум. Ничего особенного. Просто в десятки раз дороже. Я показал это даяну, но он, кажется, ничего не понял. – И никто не догадывается? – Нет. Раз в пару месяцев я касаюсь кого-нибудь из них настоящим Стеклом, и он умирает, скрючивается, иссыхает. И я говорю: ещё один достиг совершенства. А они верят. Но это неважно. Важно, что для конкуренции на этом рынке нет места. Или сожрёшь ты, или сожрут тебя. Нельзя держать один канал, а второй оставить кому-то другому. Нужно владеть всем. Это Хан может драться за сферы влияния с такими же, как он, торгашами. У него гашиш, героин, метаквалон и прочая дрянь. Её полно, на всех хватит. А Стекла мало. Очень мало. Поэтому здесь – только я. И поэтому у меня нет слуг и подручных, у меня есть верующие. Фанатики. Они верят в Стекло, а не торгуют им. Каждый из них даст руку на отсечение, чтобы дотронуться до Стекла. Хотя бы попробовать, вдруг они – из этих. Из других. Таких, как ты. Таких, как Проводник. – Таких, как ты? – вдруг спросила Алярин. Она попала в точку – Ка потупил взгляд и на время замолчал. – Нет, – сказал он наконец. – Не таких, как я. Я не дотрагивался до Стекла. Я обычный. – Тогда ты просто торгаш. Как Хан. – А ты умеешь жалить. Она улыбнулась. Выглядело это жутко, и Ка отвёл взгляд. – Мне продолжать? Она пожала плечами. – Каждый из моих людей хочет дотронуться до Стекла. Но никто не может решиться. Они рядом со Стеклом каждый день. Любой может разломать упаковку и достать стеклянную птичку, или стеклянного жучка, или стеклянный цветок. Я не запрещаю, всё можно. Но знаешь, ни один пока не смог. Все боятся. Я могу положить кусок Стекла возле любого из них, и он даже не протянет руки. Скорее наоборот, сделает шаг назад. В этом суть веры. Стекло для них – воплощение Господа. Не просто Господа, но Господа карающего, Господа жестокого. Се Иегова-Кана, ревнивый бог, и он простит им всё что угодно, кроме другого бога. Они должны верить в Стекло и не должны верить более ни во что. Даже в меня. – В тебя и не надо верить. Вот ты сидишь. Ка улыбнулся. – Это правда. Поэтому они верят в Стекло. А слушают – меня. Я ведь умею говорить со Стеклом. Я могу касаться его. – Для них. – Для них. Но важно ли это? – А если кто-то узнает? – Не узнает. – Если я им скажу? Ка ещё раз улыбнулся. – Ты не скажешь, Алярин. Оба замолчали. Вошла старуха, неся отвар лечебных трав. Отвар Алярин не нравился, он сильно горчил и плохо пах, но старуха упорно поила её трижды в день, и Алярин не отказывалась. Может, он действительно помогает. Ка дождался, пока старуха выйдет. Алярин отхлебнула и скривилась. – А потом появился Проводник, – сказал Ка. – И стал проблемой. – Потому что он пророк. – Пророк или не пророк – неважно. Потому что он – коснувшийся. Он мог разрушить всё за несколько дней. Он просто вышел бы перед ними со стеклянной птицей в руке и сказал бы: я – истинный Бог. И меня бы тут же забыли. Все бы пошли за ним. – Он этого не сделал. – Не сделал. Потому что пророку не нужна власть. – Тогда зачем? – Когда люди впервые добыли алюминий, из него делали ювелирные украшения. Это был дорогой металл. Элитный. Как платина. А теперь ты пьёшь эту вонючую дрянь из алюминиевой кружки. Потому что волшебная тайна превратилась в технологию. Я не боюсь того, что Проводник отнимет у меня власть. Я создам новую, я умею. Я боюсь того, что он отнимет у них бога. Превратит веру в технологию. Он ведь хочет именно этого, хочет понять. А тот, кто понимает, может и созидать, и уничтожать. И неважно, что именно он будет делать – это одно и то же. К сожалению, я понял это слишком поздно. Уже после того, как он ушёл. Тогда я думал, что достаточно изгнать его из города, а теперь я понимаю, что нужно было убить и его, и всех этих его ребят. Стереть с лица земли. Утопить с камнями, привязанными к ногам. Чтобы никто не нашёл. Все думают, что ты была просто его шлюхой. Ты следовала за ним, когда он разговаривал с толпой, когда творил свои чудеса, которые на самом деле были фокусами. Они думали: юродивый и проститутка. Пусть делают, что хотят, какой от них вред. Но ты же не просто шлюха, правда? Ну то есть ты, конечно, шлюха. Была ею, по крайней мере. Но на самом деле ты тоже коснувшаяся. И ты можешь делать то, что другие не могут. Алярин посмотрела на Ка. – Догадался? – Нет, конечно. Проводник рассказал. Алярин поперхнулась отваром. Он попал в дыхательное горло, она тяжело закашлялась, тело пронзило острой болью. Остатки отвара выплеснулись на кровать, на пол, забрызгали светлый костюм Ка. Он не отшатнулся, а лишь сидел и смотрел, даже не пытаясь помочь, и на его лице играла улыбка. – Я тоже умею жалить, не так ли? – спросил он. Старуха появилась из-за занавеси, подползла, стала вяло похлопывать Алярин по спине. Особого проку в этом не было. – Не верю, – выдавила Алярин сквозь слёзы. – А кто ещё знал, кроме него? – Ученики. – Да, возможно. Но рассказал именно он. И знаешь, я дурак. До меня доходило, как до жирафа. Я всё думал: зачем тебе эта способность. Как ты её используешь. Я думал: умей я так, я был бы уже властелин мира. Я бы уже подмял под себя всё – отсюда до территории Стекла. У меня бы все местные царьки по струнке ходили. А ты – никто и звать тебя никак. Почему? У неё не было ответа. Потому что она не знала о своей силе? Знала. Потому что не умела ею пользоваться? Толком не умела, но вполне могла научиться, если бы приложила к этому хоть щепотку усилий. – Знаешь, почему я призвал паству? Я ведь мог просто сказать кому-нибудь из своих: убей её, и он бы убил. Но я призвал всех, призвал каждого. Понимаешь? Она покачала головой. – Потому что я был уверен, что с одним ты справишься. И с двумя. Он подойдёт к тебе, а ты придумаешь мир, в котором он оступился, упал и ударился головой. Или мир, в котором он не решился и сбежал. А против обезумевшей толпы ты была бессильна – ты ведь не можешь менять прошлое. То, что уже случилось, останется как есть. – Я не была бессильна.