Странно, но он не чувствовал себя одиноким в окружении пустых коридоров и комнат. Казалось, отель населен призраками, но самыми дружелюбными: комнаты наполняло чье-то незримое присутствие, словно вот-вот приедет лодка с новыми гостями, Рафаэль выйдет из кабинета и начнет жаловаться на проблемы с персоналом, а Халиль и Ларри будут готовиться к ночной смене. Он вышел на террасу. Отсюда открывался вид на пустую пристань, по которой бегали тени в ранних зимних сумерках. Он немного постоял здесь, пока не понял, что ждет – по старой привычке, которая теперь была совершенно нелогичной, – прибытия лодки. «Мне и самому не верится, – сказал он сестре по телефону в 2018-м, – но сегодня утром я проснулся и понял, что в феврале будет десять лет, как я остался присматривать за отелем». Трудно поверить, но прошло десять лет с тех пор, как он остался один в служебном крыле и работал гидом для нечастых потенциальных покупателей, приезжавших на водном такси; раз в неделю ездил в Порт-Харди за покупками, делал уборку в отеле, подстригал газоны, иногда встречался с ремонтниками, днем читал книги, учился играть на заброшенном рояле Steinway в лобби, прогуливался до деревушки Кайетт, чтобы выпить кофе с Мелиссой; десять лет он бродил по лесу, наблюдал весной, как сквозь темную землю пробиваются первые бледные цветы, плавал у пристани жаркими летними днями, читал на балконе при ясном осеннем свете, укутавшись в одеяло, и сидел в одиночестве с выключенным светом в лобби, когда за окном бушевала зимняя вьюга. – Но мне кажется, тебе там до сих пор нравится, – сказала сестра. – Да. Очень. – Ты в уединении, но не одинок? – Вот так было бы правильно сказать. Я и сам такого от себя не ожидал, – сказал он, – после того как всю жизнь проработал в отелях, но получается, что я счастливее всего, когда вокруг нет людей. Когда он повесил трубку, он вышел из служебного крыла и пошел коротким путем через лес к густым зарослям травы позади отеля. Он вышел через заднюю дверь и мысленно отметил, что сегодня надо бы подмести в лобби и помыть пол. Без мебели лобби напоминало населенный тенями бальный зал, громадное пустое пространство с панорамой дикой природы за стеклом: озера, зеленые берега и пристань без лодок. 5. Пол сидел в пабе в Эдинбурге, и чай ему почти не помогал. – Я всегда был амбициозным, – слышал он собственный голос, – но никогда не думал, что у меня что-нибудь получится. Элла кивала и смотрела на него. Как долго он разглагольствовал о себе? Не заснул ли он на секунду? Он и сам не знал. Он боролся со сном. – Все эти видео или красивые, или интересные, но сами по себе недостаточно красивые и интересные, чтобы использовать их без музыки. – Кажется, он уже это говорил? – Вы выглядите уставшим, – сказала Элла. – Не пора ли разойтись по домам? Он взглянул на часы и с изумлением обнаружил, что уже почти час ночи. Она рассчиталась с официанткой. – Что ж, доброй ночи, – сказала она, – и удачи вам, Пол. – Думаете, она мне понадобится? – спросил он с неподдельным любопытством, но она лишь улыбнулась и снова попрощалась с ним. В тот момент, когда он встал из-за стола и оставил ее одну в баре, он ее ненавидел – о, это самодовольство людей без зависимостей, – но она, разумеется, была права, он и сам знал, что без удачи ему не обойтись. Месяц назад он очнулся после передозировки в приемной скорой помощи («И снова добро пожаловать, Лазарь», – сказал ему врач). Он совершенно спокойно прожил почти десять лет на героине, даже более того, он был поразительно продуктивен, достаточно лишь было знать свой лимит и не совершать глупостей, но теперь под видом героина на рынок по морю и воздуху иногда проникал не героин, а фентанил, в пятьдесят раз сильнее героина и дешевле. Недавно до него дошли слухи о поставках карфентанила, и он ужаснулся: это вещество было в сто раз сильнее фентанила и использовалось только в качестве успокоительного для слонов. Еще он прочитал о новой реабилитационной клинике в штате Юта и завис на ее сайте, разглядывая фотографии невысоких белых зданий под пустынным небом. Рассуждая отвлеченно, он понимал, что лечь в клинику было бы не худшей затеей. Надо просто решиться, взять и покончить с этим. Дождь на улице шел во всех направлениях, напоминая Полу одновременно и Британию, и Британскую Колумбию, – морось обволакивала его со всех сторон. Он был почти уверен, что его отель располагался по направлению к Королевской Миле – а она, в чем он почти не сомневался, была после поворота налево в конце следующей улицы. Он снова подумал об отеле «Кайетт» и заодно о Винсент. Улица, по которой он шел, казалась смутно знакомой, но он точно не знал, находилась ли она рядом с отелем или он просто стал ходить кругами. Он остановился и сел на пороге, потому что устал и в его нынешнем состоянии дождь его не беспокоил, сел на ступеньки и положил голову на руки. Может, отыскать Винсент, связаться с ней, предложить ей часть своего состояния? Нет, ему нужны деньги. Все, без остатка. «Я никогда толком не понимал, в чем заключаются мои обязанности», – говорил он ей. Теперь, когда он разговаривал с Винсент, она иногда молча смотрела на него и слушала. Сидеть на пороге оказалось на удивление удобно. Он решил, что немного вздремнет, отдохнет здесь пару минут, а потом найдет свой отель и выспится как следует. Но он был здесь не один. Он чувствовал, что на него кто-то смотрит. Когда он оглянулся, на другой стороне узкой улочки стояла женщина. Она была в какой-то униформе с длинным белым передником и платком на голове. Должно быть, повар из соседнего ресторана, подумал он, решила выйти на улицу во время обеденного перерыва в ночную смену, но в таком случае она вела себя очень странно, потому что смотрела на него вместо того, чтобы что-то есть или курить сигарету. Ее лицо смутно кого-то напоминало, хотя это не могла быть Винсент, но… «Винсент?» – спросил он, и она исчезла, то ли реальная, то ли нет, но он до конца своей жизни будет рассказывать, что она в самом деле была там, будет преподносить эту историю как козырную карту всякий раз, когда зайдет речь о призраках: «Я сидел на ступеньках в Эдинбурге и вдруг вижу, как на другой стороне улицы стоит моя сводная сестра, а потом она пропала, буквально растворилась. Я начал ее искать и через пару недель узнал, что она умерла в ту ночь, возможно, даже в ту самую минуту, за тысячи миль отсюда…» Он всегда будет говорить об этом случае как о чем-то реальном, словно он не бредил, а видел Винсент, и Винсент была призраком, а призрак стоял рядом с ним на улице, что бы это ни означало, – ведь что значит быть призраком? что значит находиться «там» или «здесь»? Люди или вещи могут преследовать человека по-разному, но неопределенность виде́ния всегда заставляла его сомневаться. Позже он не был уверен, действительно ли видел ее на улице в фартуке или его воображение дорисовало фартук, когда он узнал, что она работала поваром, а еще его всегда преследовал вопрос, даже тогда, когда он сидел на ступеньках под дождем и едва не засыпал: правда ли он видел, как она стояла на улице? Или просто был пьян и под кайфом, заблудился в чужом городе вдали от дома, бредил от усталости и видел людей в темноте? XVI Винсент в океане 1. Начнем с конца: стремительное падение за борт горизонт моментально опрокинулся, потом еще раз, камера вылетела из рук похоже, я приземлилась на осколки льда. 2. Нет, начнем с того, что было двадцатью минутами ранее: – Где ты была прошлой ночью? – спросил Джеффри. – Я искал тебя после смены. Сейчас декабрь 2018-го, мы уже несколько лет вместе, то сходимся, то расходимся. Между нами порой возникают противоречия: однажды он сказал, что хочет на мне жениться, но я давно решила, что ни за кого не выйду замуж и больше никогда не буду зависеть от других людей; он говорит, что хочет уйти из океана и жить вместе со мной, но у меня нет желания возвращаться на сушу. Сегодня мы вместе, хотя недавно ссорились, и он лежит рядом со мной в кровати. Мы наблюдаем, как по полу моей каюты катается чемодан. Третий день продолжается шторм. – Я вышла прогуляться. – Куда? В моторный отсек? – На палубу. – Нам нельзя выходить на палубу, – говорит он, – ты же знаешь. Мы обречены сидеть внутри, пока погода не улучшится. – Ты расскажешь капитану? – я улыбаюсь, но внезапно понимаю, что он рассержен. – Это опасно, – говорит он. – Пожалуйста, больше так не делай. – Я просто хотела снимать океан. – Что? Винсент. Только не говори, что ты перевешиваешься через перила, когда снимаешь во время шторма. – Джеф, можешь говорить потише? Стены тонкие. Слушай, я знаю, что выходить сейчас на палубу – сомнительная затея, но оно того стоило. Там было красиво. На палубе я чувствовала себя бессмертной. В шторме было столько силы и величия. Только посреди шторма и океана корабль вроде Neptune Cumberland мог казаться маленьким. Он встает с постели, натягивает на себя одежду и по-прежнему громко говорит: – Сомнительная затея – не совсем правильное выражение, Винсент. Ради бога, не делай так больше. В жизни есть масса вещей, которые я не люблю, но больше всего я ненавижу, когда мне указывают, что делать. Я могу это терпеть на кухне, но не в спальне, говорю я ему. – Я не указываю, что тебе делать, просто чтобы указывать. Я прошу тебя не выходить наружу в шторм, потому что не хочу, чтобы ты погибла. – Я не собираюсь погибать. Ты драматизируешь. – Нет, я рассуждаю как здравомыслящий человек и хочу, чтобы и ты сделала мне одолжение, черт побери, – говорит он и уходит, хлопнув дверью. Я еще долго лежу в кровати, киплю от раздражения и смотрю, как чемодан ездит по полу в такт корабельной качке. Штормовая погода плоха тем, что невозможно заснуть, по крайней мере, мне не удается, потому что не получается лежать в кровати неподвижно; когда корабль переваливается с боку на бок, я переваливаюсь вместе с ним, так что ночь выдается беспокойная. Наконец я встаю, одеваюсь, беру камеру и выхожу в коридор, а потом на палубу C, навстречу шторму. Свежий воздух как бальзам, дождь чудесно освежает после целого дня в затхлых трюмах. Загораются огни, и корабль освещает иллюминация. Идти тяжело, из-за качки отбрасывает к поручню, но меня охватывает знакомое волнение, когда я предвосхищаю удачный кадр. Я решила, что поснимаю всего несколько минут и вернусь обратно. Я захожу в дальний угол палубы C, где гремит цепями барбекю. Слышны раскаты грома, я включаю камеру и снимаю самое прекрасное, что мне доводилось видеть, – ослепительную вспышку над бушующим океаном. Во время шторма волны похожи на горы. В лицо бьет холодный дождь, и я знаю, что он льется и на объектив, но это тоже должно быть прекрасно – мутная картинка с дождевыми каплями. Я стою рядом с перилами, но не могу твердо держать камеру одной рукой, поэтому отпускаю перила – всего на секунду, в миг затишья между волнами наклоняюсь вперед, чтобы снять арку из неба и воды, и направляю камеру прямо на океан. На стене позади меня заморгал свет. Я оборачиваюсь и понимаю, что рядом со мной, на другом конце палубы, кто-то есть. – Эй! – зову я, но никто не откликается. Нет, мне показалось. Здесь никого нет, кроме меня. Не должно никого быть, хотя мне показалось, что я видела женщину, но здесь нет других женщин, кроме меня. Нет, она здесь. Я почти вижу ее. Свет по-прежнему мерцает, освещая палубу. Ужас в том, что неизвестное существо то появляется, то пропадает, оно больше похоже на движение воздуха, чем на человека; тень, которая появляется на перилах и угасает, чье-то невидимое присутствие. Она подходит совсем близко. Сначала на перилах возникает тень руки, потом силуэт, и в следующее мгновение рядом со мной стоит Оливия Коллинс и смотрит на воду. На вид она гораздо моложе, чем в последний раз, когда мы виделись, и более невесомая. Сквозь нее льется дождь. Я по-прежнему стою над поручнем с камерой в руках. Я не могу дышать. Она поворачивается, будто хочет что-то мне сказать, и камера падает у меня из рук; я без раздумий наклоняюсь за ней и теряю равновесие, корабль накреняется Я за бортом Я невесома камера летит вниз под дождем, синий квадратик видоискателя мерцает во тьме… 3.