5. В тот момент Оскар стоял у окна в квартире Алкайтиса в небоскребе на площади Коламбус-Серкл и пил вино с Винсент. Он дождался, пока уедет Алкайтис, а потом пошел вслед за ней. Винсент медленно шла, опустив руки в карманы пальто и глядя себе под ноги. – Извини, – сказал Оскар. Она посмотрела на него. – Оскар. – Она выдавила из себя улыбку. – Что с твоим пальто? Он оставил его на вечеринке. – Я его потерял. Можно я пойду вместе с тобой? – Да. Они шли какое-то время молча. Дождь перешел в изморось, которая поблескивала на тротуаре и покрывала мерцающей пылью пальто Винсент, ее волосы и руки Оскара. Он шагал рядом с ней и отбросил все лишние мысли. «Лови момент, – сказал он себе. – Не думай ни о чем, например, о тюрьме, просто иди по улице рядом с красивой женщиной. И неважно, что она не твоя». – Куда ты идешь? – спросил он наконец. – До Коламбус-Серкл, – ответила она. – У нас, то есть у Джонатана, там квартира рядом с парком. Если хочешь, можем вместе выпить. – Было бы здорово. Они были в полумиле от площади Коламбус-Серкл, если посчитать расстояние из десяти кварталов на Манхэттене, – десять кварталов в ночи под холодной изморосью в свете фар и в огнях дорожного движения, витрин и закрытых жалюзи на дверях магазинчиков; от пластиковых труб вентиляции на улице поднимался пар, мерцавший в лучах фонарей. На Коламбус-Серкл над торговым центром в форме полумесяца возвышались две стеклянные башни, окруженные темной громадой парка. Винсент остановилась у входа в молл и неподвижно уставилась на дорогу и кольцо залитых светом скамеек вокруг статуи Колумба. – Все в порядке? – Он хотел подняться к ней в квартиру, пока она не передумала. – Там сидит женщина, видишь? – Она показала рукой, и на миг он подумал, что кого-то увидел, но это была иллюзия движения, игра света: между огнями фар пронеслась тень. На скамейках никого не было. – Мне показалось на секунду, что я кого-то видел, – ответил он, – но, по-моему, это просто отражение или что-то вроде. – Мне все время кажется, что я вижу свою мать, – сказала Винсент. – Оо, – протянул он в растерянности, не зная, что ответить. Ее мать жила в Нью-Йорке? Она что, выслеживала Винсент по всему городу? Прошло несколько секунд. Винсент стояла с застывшим лицом в белом свете вестибюля торгового центра, и ему показалось, что она переживает затаенную драму; расспрашивать ее он, конечно, не решился, но она явно знала обо всем, не могла не знать, иначе зачем так долго сидела в кабинете Алкайтиса перед вечеринкой, а потом отказалась сесть в машину, но только не думай об этом, не думай об этом. Мы все знаем, чем мы здесь занимаемся. Они поднялись на лифте в мансарду, возвышение в более утонченном стиле, где находились еще более дорогие магазины, и взгляд Винсент зафиксировался на точке в пространстве. – Сюда, – произнесла она, и Оскар вдруг начал понимать прелесть этого места: человек с огромным состоянием, жаждавший уединения, мог прийти сюда в рабочие часы и смешаться с толпой, а потом незаметно войти через невидимую дверь в лобби верхнего этажа, залитый мягким светом зал с ковром, который приглушал шаги, двумя швейцарами и консьержем – тот кивнул Оскару и пожелал доброго вечера Винсент. – Добрый вечер, – ответила она. Кажется, она разговаривала с легким акцентом. Он только сейчас заметил. Судя по всему, она была не из Нью-Йорка. В лифте Оскар поглядывал на нее – молчание сгустилось почти до осязаемой сущности, будто между ними встал кто-то третий и начал их теснить, – и заметил, что она не отрывала глаз от камеры над кнопками. – Здесь всегда так тихо? – спросил Оскар, когда они вышли на 37-м этаже. Перед ними был тихий коридор с тяжелыми серыми дверями и приглушенным светом. – Всегда. – Винсент остановилась у одной из дверей и стала что-то искать в своем кошельке. Она вытащила карту-ключ, и после тихого сигнала открылась дверь. – В этом здании почти никто не живет. Люди вкладываются в недвижимость, а потом появляются максимум раз или два в году. – Зачем вы с мужем купили здесь квартиру? Он вошел в квартиру в ультрасовременном стиле хайтек, с четкими линиями и острыми углами и сверкающей кухней, на которой вряд ли хоть когда-нибудь готовили. Окно от пола до потолка выходило на Центральный парк. – Он мне не муж. – Она сняла туфли и зашла в кухню в чулках. – Но если отвечать на твой вопрос, честно говоря, я сама не знаю, для чего он купил эту квартиру и вообще все остальное. – Просто потому, что может, – предположил Оскар. Он размышлял над первой частью ее фразы, которая не вязалась с обручальным кольцом на руке. Винсент увидела, что он смотрит на него, сняла кольцо и бросила его в ведро для мусора. – Наверное. Да, наверное, именно поэтому, – вяло сказала она. – Из выпивки у нас только вино. Тебе красное или белое? – Красное. Спасибо. – Он стоял у окна, повернувшись к ней спиной, когда она подошла с двумя бокалами, но видел ее отражение в окне. – Выпьем за то, что дожили до конца дня. – Она подняла бокал. – Твой день был таким же ужасным, как и мой? – Возможно, еще хуже. – Сомневаюсь. Она улыбнулась. – Сегодня Джонатан сообщил мне, что он преступник. А у тебя как прошел день? – Сегодня… ээ, сегодня… Что было сегодня? Мы все знаем, чем мы здесь занимаемся. Сегодня я понял, что отправлюсь в тюрьму, хотел он ей сказать, но, само собой, у него не было никакой уверенности в том, что она не сотрудничает с ФБР. Может, Оскар и сам бы посотрудничал с ФБР, не мучай его сомнения, что другие делали то же самое – ох уж эта утомительная паранойя, – но тогда бы ему пришлось во всем сознаться и признать вину, а что, если еще был шанс, если он мог затеряться в неразберихе, а следователи ополчились бы на Алкайтиса и его главных сообщников, Энрико и Харви, и оставили остальных в покое? – Знаешь что, – сказал он, – давай не будем сегодня говорить об этом. Она улыбнулась. – Не худшая мысль из тех, что я сегодня слышала. Вино так себе, правда? – Я уж подумал, со мной что-то не так, – сказал он. – Я в вине плохо разбираюсь. – Я даже слишком хорошо разбираюсь в вине, но не могу сказать, что оно мне особенно интересно. – Она поставила бокал на кофейный столик. – Ну что ж. Вот мы здесь. – Вот мы здесь. – Он почувствовал легкое головокружение. Она стояла совсем близко, и запах ее духов ударял ему в голову. 6. – Теоретически, – заговорил Харви после затянувшегося молчания, пока они уничтожали документы, – разве нельзя сбежать из страны и взять с собой детей? – Вырвать их из привычной обстановки, затащить на борт самолета мужа или жену, чтобы потом не обвинили в похищении детей, и где они в итоге окажутся? – Джоэль на секунду перестала уничтожать документы и отхлебнула скотча. – В каком-нибудь приятном месте, – ответил Харви. – Если собираешься бежать из страны, то уж, наверное, куда-нибудь в тропический рай, правда? – Не знаю, – сказала Джоэль. – Что за воспитание у них там будет? – Довольно интересное. «Где ты вырос?» «О, я катался на ламе с родителями в тропическом раю». Не самое плохое детство, бывает гораздо хуже. – Может, нам не стоит сейчас говорить про детей, – сказала Джоэль. – Послушай, – сказал Харви, пытаясь отогнать от нее образ комнаты свиданий в тюрьме, – я думаю, у нас есть хорошие шансы получить испытательный срок. В худшем случае электронный браслет слежения после пары месяцев домашнего ареста. – Мы как будто пережили внетелесный опыт, – говорила позже Джоэль, – правда? – У меня такого опыта не было, – возразил Харви. Но он все же понимал, что она имеет в виду. Происходившее с ними тогда казалось не совсем реальным. – У меня был, – сказала она. – Я часами уничтожала бумаги и все сильнее пьянела, а потом мне показалось, что я в буквальном смысле умерла от скуки, вознеслась наверх и стала смотреть на саму себя с высоты… Примерно в одиннадцать тридцать Джоэль опустила в шредер последний лист бумаги, театральным жестом отряхнула руки и осторожно поднялась на ноги. – Я зайду к себе в офис на минуту, – сказала она и побрела в сторону лифта. Харви нашел ее в офисе на 17-м: она свернулась калачиком под своим столом и тихо похрапывала. Он укрыл ее пальто и вернулся в офис Алкайтиса. Харви совсем не опьянел, но спустя столько часов несколько отделов его мозга будто отключились, и ему становилось все труднее определить, какие документы оставить, а какие отправить в шредер. Слова на страницах теряли смысл, буквы и цифры ускользали от его понимания. В полночь Харви сидел один в офисе с десятью коробками улик. Он пересчитал их. Позже он их все просмотрит для точности, решил Харви, и добавит в свои показания сноски: см. служебную записку в коробке № 1, соответствующая корреспонденция в коробке № 2 и так далее. Но сколько же времени у него уйдет на все эти ссылки? Пожалуй, слишком много. Пожалуй, столько времени у него в запасе не было. Он устал, но чувствовал огромное облегчение. Может быть, попросить о помощи Симоне, подумалось Харви, когда он выходил из здания. Нет, Симоне – плохая идея, заключил он, потому что она была новенькой и еще не прониклась лояльностью к компании. Нет никакой гарантии, что она не позвонит в полицию до того, как он закончит с индексацией. Он поймал такси и смотрел, как в окне проплывали улицы, огни, полуночники с собаками на выгуле, отвесные стены небоскребов, курьеры на велосипедах с горячей едой в сумках, подвешенных к рулю, компании молодых людей или парочки, держащиеся за руки. Тем вечером он ощущал прилив любви к этому городу, к его размаху и бесстрастности. Он проснулся испуганным – водитель выглядывал через перегородку и пытался его разбудить: «Просыпайся, приятель, просыпайся, ты уже дома». В два часа ночи Харви расхаживал по комнатам у себя дома и пытался запомнить каждую деталь. Он любил свой дом и хотел мысленно возвращаться сюда, когда сядет в тюрьму, все так же бродить по комнатам. Симоне пила вино вместе с соседками в Бруклине. Они снимали втроем квартиру на две спальни, и потому гостиной у них не было, а когда им хотелось пообщаться, они собирались за столом на кухне. Они засиделись допоздна, потому что самую молоденькую среди них, Линетт, облапал шеф-повар в ресторане, в котором она работала официанткой, и она вернулась домой в слезах, а потом о своей работе заговорили и остальные, и Симоне не преминула упомянуть о тени, нависшей над офисом Алкайтиса. «Звучит дико подозрительно, – сказала Линетт. – Ты уверена, что услышала именно это?» – «Мы все знаем, чем мы здесь занимаемся», – вновь процитировала Симоне и разлила вино по бокалам. «Но я же говорю, дело не только в словах, а еще в атмосфере, как будто все расстроились из-за чего-то, что произошло до моего прихода…» Джоэль спала под своим рабочим столом в Gradia Building. Оскар тоже спал, но при этом лежал голым рядом с Винсент. Энрико летел в самолете на юг. Он смотрел фильм, но не видел и не слышал происходящего на экране. Он пытался вообразить свою жизнь на новом месте, но не переставал думал о Люсии, своей девушке, которая осталась в Нью-Йорке. Он жалел, что только сейчас понял, что любит ее. Джонатан Алкайтис сидел дома за столом в своем кабинете и писал письмо дочери. Он начал его со слов «Дорогая Клэр», но не знал, как продолжить, и уставился в пространство.