– Вроде того. Но, говорю же, не успел. – И что там случилось? – Канцлер подался вперед. – Я совсем не разбираюсь в этом, поэтому только перескажу слова Эриль, – предупредила я. – Во-первых, шахтеры работали в три смены, что не положено. О правилах безопасности совсем забыли. Вернее, им велели забыть, обещали заплатить как следует, если добудут сверх нормы. А у них жалованье небольшое, еще семьи… хозяйством там не прожить, вы же знаете? – Нет, никогда не бывал в тех краях. – Вот как… Эриль говорила: везде рудничные отвалы, там даже захочешь, землю не распашешь, да и бедная она. Держали, конечно, кое-какую скотину, огороды, но с этим только женщины и дети возились. Мужчинам разве до того? Утром в шахту, вечером бы поесть и спать. Я помолчала, потом продолжила: – Отец Эриль пытался достучаться до начальства. Говорил, что долго так не может продолжаться. От него отмахнулись, вроде бы даже пообещали денег за молчание, но он отказался. – Странно, что его докладная записка сохранилась. Та, что помогла его оправдать. – Ну он же не дурачок, понимал, что все письма читают, – улыбнулась я. – Он ее передал с оказией, не через контору. – И что дальше? – Начальство жадность одолела. Больше, быстрее… Положено правильно ставить крепи, чтобы забой не обрушился, например, а делали тяп-ляп, из какого попало леса. Но им очень долго везло – если и случались обвалы, то совсем незначительные, никто не пострадал. Может, потому, что работники были опытные, и даже если гнались за деньгами, все равно осторожничали. Но однажды они все-таки прорубились… как вы сказали – во владения Безымянной. – Так это оттуда вода пошла? – спросил канцлер. – Слышал о подобном. – Нет, не вода. Рудничный газ. – Начинаю понимать… Продолжайте! – Он ядовитый, вы же знаете? Но бывает, что он ничем не пахнет, не заметишь, пока не станет поздно. Поэтому обычно шахтеры берут с собой птичку в клетке: она маленькая, и по ней сразу заметно, если что не так. И светильники гаснут, обычные, конечно, не магические. Но тут, наверно, и птичка бы не спасла… Из того забоя вообще никто живым не вышел. – Почему? – Потому что, если рудничного газа много, он взрывается. Одной искры хватит – например, киркой по камню ударили… Я передернула плечами: тогда, слушая рассказ Эриль, я пыталась представить, как это было, но так и не сумела. – Был взрыв, свод просел. Крепи сломались, как спички, их же делали из чего попало, я говорила. Кроме тех, кто сразу погиб, еще скольких-то завалило, их и не думали откапывать, не до того было. А хуже всего: уголь загорелся там, внутри, за завалами. – Где же были маги? Отчего не тушили пожар и не спасали людей? И почему не доложили в столицу? – Этого я не знаю, – честно сказала я, – вернее, Эриль не знала. Может, маги были слабые и не справились. А докладывать – это же будет расследование, все вскроется… Но это не самое страшное. – Что уж может быть страшнее для обнаглевших дельцов? – Еще глубже – это отец Эриль сказал, когда его все-таки позвали на помощь и придали магов для исследований, – было еще несколько больших полостей, скорее всего, тоже заполненных газом. И если бы огонь по угольному пласту дошел туда… – Там действительно образовался бы проход в нижний мир, – пробормотал канцлер, – или огромная воронка. И скрыть это никак бы не удалось. – Ну да. Поэтому, пока уголь медленно тлел, к шахтам отвели воду из ближайшей реки – это ее название я увидела на карте, – и залили все… Совсем все. Как именно обо всем этом докладывали губернатору, Эриль тоже не знала, – уточнила я. – Но раз ее отец не пострадал… наверно, губернатор все-таки не совсем дурной человек, не стал обвинять во всем инженера. Просто приказал ему уехать подальше и молчать. Наверно, еще и заплатил, и как тут откажешься? Семья же, дети, на что-то нужно жить, а эта катастрофа… Все равно не докажешь. Я облизнула пересохшие губы и добавила: – Раз вы говорите, что в архивных бумагах все написано не так, как было на самом деле, значит… – Значит, губернатор участвовал в подлоге. – Ну да… Все неправильные документы вроде той докладной записки уничтожили, а рабочие… они тоже разъехались кто куда, да и не станут они свидетельствовать против начальства, побоятся! Тем более им тоже заплатили, вы же сами сказали! И за погибших, и на переезд дали денег… Ну может, найдется один-двое смелых, но это разве поможет? Канцлер молчал, а по лицу его я ничего не могла понять. – Там теперь огромное подземное озеро, – добавила я. – Вода же куда угодно просочится, а под землей были эти полости. И совершенно непонятно, что случится, если ее откачать. Может, и ничего, а может, все рухнет, и тогда там действительно будет… бассейн размером с целый город. И тут канцлер впервые на моей памяти – и памяти Эвы, с изумлением поняла я, – выругался, коротко и зло. Я даже не все слова разобрала, но в том, что он поминал Безымянную и прочих подземных обитателей, сомнений не было. – Фамилию Эриль помните? – отрывисто спросил канцлер. – Нет. Но она же есть в списках пансиона, это легко выяснить. – Верно… Надеюсь, ее отец с тех пор никуда не перебрался, не то ищи его! Он помолчал, потом сказал: – У той области уже несколько лет как сменился губернатор. Как раз после истории с шахтами. Нынешний еще не стар, почти постоянно живет в столице, дела оставил на помощников. Предыдущий… если жив еще, думаю, мне удастся вызвать его на разговор. Вы правы, сударыня: он, кажется, не вовсе дурной человек. – А как же казнокрадство? – Это не самый страшный грех, поверьте… То, что он подал в отставку после этой трагедии, не назначил виноватым инженера и даже приказал выплатить шахтерам – причем не только пострадавшим семьям, а всем без исключения – какие-никакие деньги, о многом говорит. Ну а заметать подобные происшествия под ковер – любимое занятие людей на местах. Привыкайте. – Зачем? – не поняла я. – Чтобы не удивляться каждый раз, как в первый. Или вы полагаете, что сегодняшний выход в свет для вас первый и единственный? Даже не мечтайте, сударыня. – Канцлер сжал губы так, что они превратились в тонкую линию. – Эва, повторюсь, до сих пор без сознания. И даже когда она придет в себя и встанет на ноги, придется потрудиться, чтобы вернуть ей прежний облик: вы же своими глазами видели, как измучила ее болезнь! Все это время вам придется исполнять ее роль. «А что потом?» – хотела я спросить, но не осмелилась, сказала только: – Как прикажете. – Помимо ваших измышлений о пансионах и бедных сиротках запишите также все, что помните из рассказов Эриль, – сказал он. – Вы рассказали достаточно, но, возможно, какие-то детали всплывут в памяти, когда вы начнете излагать все это на бумаге. Я кивнула. – Думаю, завтрашнего дня вам вполне хватит на это. Постарайтесь успеть: нужно убрать от вас графиню Ларан как можно скорее. На ее место я поставлю баронессу Эррен. – Кто это? – спросила я, не сумев выискать в памяти образа этой женщины. – Премилая женщина. В юности не сумела попасть в число свитских девиц только потому, что скоропалительно вышла замуж. Последующие годы занималась исключительно домом и семьей. Теперь сыновья подросли, учатся в Королевском корпусе, муж все свое время отдает службе и месяцами пропадает в дальних гарнизонах, так чем же заняться этой достойной даме? Скучать в поместье? О нет, нет… Она вернулась ко двору и довольно быстро наверстала упущенное. Я представила симпатичную уютную женщину, наверно, немного полную, с пухлыми мягкими руками и доброй улыбкой, совсем не похожую на графиню Ларан, и улыбнулась. – Вы зря улыбаетесь, сударыня, – заметил канцлер. – У баронессы чрезвычайно деятельная натура и железный характер. А главное ее достоинство – легкая близорукость, которой она очень стесняется. Считается, что об этом недостатке никто не знает. – То есть она не разглядит мелких отличий? – Она и крупных не разглядит, потому что никогда не общалась с ее величеством так же близко, как графиня Ларан. – О, понимаю… – Затем вас ждут новые испытания, – прибавил канцлер. – Какие? Он посмотрел на меня с недоумением. – Вы потеряли счет дням? Не должны были бы: времени прошло всего ничего. – Да, но… – Я задумалась, посчитала эти самые дни, для верности загибая пальцы, и меня осенило: – Осенний праздник! Он совсем скоро, и… И что мне нужно будет делать? – К счастью, ничего особенного, – пробормотал канцлер. – Ее величество должна проследовать по главной улице столицы, расточая улыбки подданным и приветственно поднимая руку, затем, во дворце, принять дары от послов дружественных держав. Напоследок – торжественный ужин. Совсем не сложно, не так ли? – А как же бал? – спросила я. – Разве на праздник не устраивают бал? Даже в нашем пансионе мы… – Избавьте, молю, от этих воспоминаний! Бал состоится, разумеется, но вы в нем участия принимать не будете. Я ощутила одновременно облегчение – не придется позориться! – и несказанное огорчение. Настоящий королевский бал, а мне туда путь заказан… – Но почему? – вопрос вырвался сам собою. – Потому что ее величество еще очень слаба, забыли? Поездка по городу занимает несколько часов: хорошо, если Эва выдержит ее и прием. Бал – это уже чересчур. Могут заподозрить неладное. – Понятно… – Я опустила голову. Конечно, все правильно… но страшно обидно! – Вы сказали – поездка? Но я никогда не сидела на лошади! – Умоляю вас, сударыня… – Сейчас губы канцлера едва заметно дрожали от сдерживаемой улыбки. – Это его величество с сыновьями могли продефилировать верхом. Даже ее величество – я имею в виду мать Эвы, разумеется, – иногда садилась в седло, но обычно дамы едут в открытом экипаже. У меня отлегло от сердца. Танцевать я умела – может, не так изящно, как придворные дамы, – а вот верхом не ездила ни разу в жизни. Мне иногда представлялось, как я вскакиваю на прекрасного скакуна, и он мчится что есть сил по огромному лугу, навстречу восходящему солнцу, и высокие травы хлещут меня по босым ногам… Но я прекрасно понимала, что это невозможно: я свалюсь, стоит коню шагнуть. Хуже того, я на него и не взберусь без посторонней помощи, а как управлять, вообще не знаю. Видела, конечно, но что толку? Извозчики, когда везли нас на прогулку в открытых колясках, иногда давали кому-нибудь подержать вожжи (госпожа Увве, если оказывалась в этом же экипаже, делала вид, будто не замечает такого безобразия). Только подержать, не более, они были готовы в любой момент перехватить их, но и то я ощущала мощь упряжных коней… Хорошо выученные, они шли шагом, но что, если бы вдруг испугались? Бросились вскачь по мостовой, расшвыривая прохожих и лоточников? Опрокинули бы коляску? Разве бы мне хватило силы и умения совладать с ними? Конечно же, нет! А ехать верхом, наверно, в тысячу раз страшнее, даже если лошадь поведут под уздцы, потому что все это будет происходить на глазах у сотен людей… Я читала: один древний полководец погиб вот так, во время торжественного шествия. Под ним был выученный боевой конь, сам он много лет провел в седле, но… Кто же знал, что в этом городе принято разбрасывать цветочные лепестки и разбрызгивать душистую воду перед гостями? Лепестки конь еще стерпел, но когда жгучая жидкость угодила ему в глаза, встал на дыбы. Полководец не ожидал подобного (и, наверно, был уже нетрезв), поэтому вылетел из седла, ударился головой о камень и тут же умер. Старый господин Ладсон любил рассказывать эту историю и непременно прибавлял в финале: «так проходит земная слава». Не знаю, что он имел в виду, объяснений никогда не следовало. – О чем вы так задумались, сударыня? – прервал мои воспоминания голос канцлера.