– Если бы не госпожа Увве, а до того госпожа Ивде, я бы сейчас здесь не сидела! Меня бы вообще не было, наверно, потому что в приютах выживают только самые сильные, а я родилась слабой – кто бы стал со мной возиться? А выжила бы, отдали б в деревню – многие охотно берут сироток, не знали? Те работают за кусок хлеба и не жалуются – некому же! – а если умирают, так в приютах их еще пруд пруди! Он молчал, глядя на меня, как на привидение. – Вы… вы хотели поговорить о шахтах… – выдавила я наконец. – Нет уж, закончите сперва свою речь о сиротах, если начали, – ответил он. – Я… Да, я знаю, что все не так благостно, как сообщают благотворительные общества, но я не вникал в это. Пансионам и приютам – в том числе для заблудших и просто попавших в беду женщин – всегда покровительствовала ее величество. Сперва вдовствующая королева, потом мать Эвы. Но вряд ли они знали, как это выглядит изнутри… – Конечно, не знали. Госпожа Увве рассказывала, что когда моя мама еще была маленькой, наш пансион почтила визитом ее величество. Наверно, это и была вдовствующая королева, так? – Скорее всего. – Перед ее приездом все отмыли до блеска, сшили ученицам – тем, кто не домашние, конечно, – новые платья, обувь. Ее величество изволила разделить трапезу с девочками, и на стол подавали столько всего… Словом, она осталась довольна, а девочки еще много лет вспоминали, как сидели за одним столом с ее величеством и свитскими дамами, и мечтали, что, если будут хорошо учиться или удачно выйдут замуж, тоже станут такими вот… Ну не совсем такими, не в столице, а в нашем городке… Или хотя бы заменят госпожу Ивде – та удостоилась похвалы ее величества… Воцарилось молчание. – Как мне это знакомо, – сказал наконец канцлер. – По воинским частям. Приедешь с инспекцией или по иному делу… если сообщить заранее, то в части царит идеальный порядок. Если нагрянуть внезапно… Не стану пересказывать, что мне доводилось видеть. Тогда я был немногим старше вас, но не думаю, будто что-то изменилось с тех пор. Я полагал, однако, что в заведениях, подобным вашим, дела обстоят иначе. Все-таки женщины распоряжаются… – Все люди одинаковые, – ответила я. – А вы так и не сказали: за что нас ненавидят? Я… я еще могу понять, почему презирают женщину, которая ведет себя… ну… распутно. Вот только если у нее много денег, все будут делать вид, будто ничего не замечают! У одной девочки из пансиона такая мать. Очень красивая, одета как с картинки, у нее свой дом. И она даже не слишком скрывает, что встречается с разными мужчинами: весь городок об этом знает, и девочки знают. Но никто никогда ей ничего не скажет в глаза, потому что она жертвует большие суммы пансиону, это во-первых, а во-вторых, ей покровительствует городской голова. А Нэли ничуть не стыдится того, что не знает, кто ее отец и что мать никогда не была замужем. Правда заметная разница со мной? – Весьма, – обронил он. – Еще понятно, почему такое важно для аристократов и богачей: нужно ведь знать происхождение и прочее. Не отдашь же невесть кому власть и наследство… Но простые-то люди отчего так не любят незаконнорожденных? У них этого наследства… пара коз, нахлебников воз, гнилой сук и бабкин сундук, – повторила я присказку кухарки из пансиона. – Конечно, и это для кого-то ценность, но… Я читала, прежде охотно брали в жены тех, у кого уже есть ребенок: один родился, значит, еще будут. Даже если отец неведомо кто, считалось, это милость Богини… ну, если девушка не сознавалась, что ее принудили. Тогда уже судилище… Почему теперь все так изменилось? Повисло тяжелое молчание. Я смотрела на канцлера и думала: зачем я заговорила об этом? Чего ради? Разве он поймет? И вообще, разговаривать о подобном с малознакомым мужчиной – стыдно! Госпожа Увве пришла бы в ужас, уверена. Она не любила старые сказки, а я была до них охоча и затвердила все, что рассказывали за работой кухарка и ее подручные: будучи ребенком, я всегда путалась у них под ногами. – Я не знаю, – сказал он наконец. – В самом деле не знаю. – И почему мы молимся Богине, а выходит, будто главный – ее Супруг, тоже не знаете? – дерзко спросила я. – Одна служанка у нас была родом из глухой деревни и в детстве еще застала обряд Свадьбы – ведь каждый год Богиня берет нового мужа. Ну, знаете, сперва люди выбирают самую лучшую девушку и назначают воплощением Богини, а она уже выбирает Супруга, и целую ночь все празднуют… – На богословские диспуты я сейчас не способен, – поднял руку канцлер. – На этот счет наверняка много идей у ученых мужей… – А можно мне хотя бы почитать об этих идеях?.. – не выдержала я. – Здесь совсем нечем заняться, и вы сами сказали, что библиотеки нет, поэтому… – Я прикажу доставить вам какое-нибудь чтение… по возрасту, – без улыбки ответил он. – Но вам найдется и другое занятие. Все сказанное сейчас вы изложите в письменной форме. Не стесняйтесь в выражениях. Имена можете заменить или обозначить буквами. Все равно я потом сделаю краткую выжимку из вашей истории и передам ее графине Ларан. – Почему ей? – только и спросила я. – Она любит детей, в особенности девочек. Всегда мечтала о дочери, но… вы знаете, что случилось. Поэтому же она так тепло относится к Эве. Ей невыносимо будет думать, что многие достойные девицы прозябают в подобных условиях, тогда как могли бы добиться большего. Уверен, вскорости графиня испросит у ее величества дозволения заняться приютами и пансионами, раз уж у самой королевы не хватает на это времени и сил. Вам понятен ход моей мысли? – Конечно! Она получит разрешение, наверняка лично отправится с инспекциями и окажется подальше от меня! – Именно. Только непременно нужно аккуратно намекнуть ей, что визиты должны быть совершенно неожиданными, иначе толка из этой затеи не выйдет. – Я сегодня боялась ее даже больше, чем встречи с послами, – созналась я, – все думала – она поймет, что я не ее величество… – Вы правильно опасались: она заподозрила неладное. И вы крайне вовремя решили вступиться за обездоленных сироток, иначе мне пришлось бы выдумывать повод, чтобы удалить графиню от двора хотя бы временно, а это не так-то просто. – А как вы объясните ей интерес ее величества к пансионам? – Скажу, что Эва прочла сентиментальную книгу о бедной, но гордой сиротке, угодившей в такое заведение. Ее величество впечатлительна, знаете ли, а поскольку жизни за стенами дворца не знает, то ужаснулась описаниям и учинила мне допрос. Я не мог ни подтвердить, ни опровергнуть сказанное в книге, но напомнил, что мать и бабушка Эвы занимались благотворительной деятельностью, поэтому она возжелала последовать их примеру. Но поскольку сама она этого сделать пока не в состоянии, то препоручает сложную задачу графине Ларан. – Надо же, как складно… – только и смогла я сказать. – Учитесь, сударыня, пока я жив, – криво улыбнулся канцлер. – А что, если графиня спросит, что это за книга? Кто автор? И как она вообще попала в руки ее величества? – Эва топнет ногой и скажет «Какая разница!», вот и все, а графиня решит, что ее величество не желает выдавать какую-то из свитских девиц, тайком пронесшую это чтиво во дворец. Но вы правы, стоит подстраховаться. Придется послать кого-нибудь в книжную лавку узнать о подобных сочинениях. – Но вдруг ничего подходящего не обнаружится? – Почти уверен, что обнаружится. Вероятно, на иностранном языке, но для Эвы это не препятствие. Я поежилась: память Дагны-Эвлоры – это одно, но вот иностранные языки… В пансионе обучали только двум, но ее величество знала больше, и уж точно намного лучше. Если со мной кто-нибудь заговорит на чужом наречии, я опозорюсь… С другой стороны, кто и зачем это станет делать? На встречах с иностранцами по протоколу положен переводчик, даже если обе стороны прекрасно знают языки друг друга. Он и сегодня присутствовал, хотя дагни и иссэ почти не различаются – разве только где-нибудь в глубинке говорят на старых диалектах, – и мы с послами отлично понимали друг друга. – Давайте все-таки перейдем в гостиную и поговорим об этих злосчастных шахтах, – напомнил канцлер, и я покорно встала. Глава 9 В гостиной устроились уже привычно: я, скинув туфли, с ногами в кресле, канцлер напротив на диване. Он всегда сидел настолько прямо, что меня так и подмывало спросить, не носит ли и он корсет, но я не решилась. Вряд ли, он все-таки не какой-нибудь щеголь-бездельник, желающий покрасоваться на балу стройной фигурой и великолепной осанкой. – Насчет иностранных работников спрашивать не буду, – начал канцлер. – Повторяю: позор на мои седины – я этого не заметил. Скажите лучше, отчего вам взбрело в голову отправлять туда специалистов? – Мне?.. – Ну не мне же! Ну хорошо, вам от имени ее величества, раз уж вы пребывали в ее облике. – И вы отправили? – удивилась я. – Разумеется. Ее величество отдала приказ в присутствии множества людей, включая иностранных послов, и если бы спустя несколько часов на место не отправился отряд ученых-геологов, горных инженеров и прочей братии, это выглядело бы весьма странно для сторонних наблюдателей. А они имелись, как вы понимаете. Так я жду ответа, сударыня. Я помолчала, собираясь с мыслями, потом сказала: – Эти шахты затоплены, как и сказано в документах. Только это не рудничная вода. Я не сразу поняла, о каких именно разработках идет речь, но когда увидела на карте название реки, все сразу стало на свои места. – Поясните, будьте любезны. Откуда вам это известно? А главное – что именно известно? – Шахты признали убыточными и закрыли несколько лет назад, так? Работы не стало, люди уезжали оттуда кто куда… Вот и вышло, что один такой человек перебрался с семьей к родне жены. В наш городок. – Где ваша дыра, а где эти шахты? – сорвалось у канцлера. – Не так уж далеко. – Я заставила себя не обижаться. – Просто… говорю же: у нас жили их родственники, приютили, пока этот человек не нашел работу. Он горный инженер, сумел устроиться куда-то в строительную контору, кажется, а дочь отдал в наш пансион. Она была почти взрослая, проучилась только два года до выпуска, но я хорошо помню ее рассказы. Мне всегда нравилось подслушивать старших девочек: они часто болтают о разных интересных вещах. – Знаете, сударыня, я скоро возненавижу слова «одна девочка из нашего пансиона», – честно сказал канцлер. Я только вздохнула: что же поделать, если сведения о внешнем мире мне приходилось черпать из чужих рассказов, да еще учиться тщательно отделять выдумку от истины… – Что вы услышали? – Не так уж много. Эриль не очень-то распространялась о том, что случилось, но к самому выпуску сдружилась с одноклассницей и кое-что ей рассказала. Меня они даже не замечали, думали, наверно, что я еще совсем маленькая и ничего не понимаю… – Вы можете излагать короче? – Если совсем коротко, то Эриль жаловалась: ее отец предупреждал об опасности, но его не послушали. А когда случилось несчастье, его едва не сделали виноватым. Спасло только то, что незадолго до этого он послал докладную записку губернатору и письмо с требованием прислать независимую комиссию и подтвердить его выкладки, вот только письмо дошло как раз к моменту катастрофы. Зато не успело затеряться, вот. – Катастрофы? Вас послушать, так там образовался провал во владения Безымянной. – Не совсем, но близко к тому… – Вот как? В документах сказано лишь, что выработки начало затапливать подземными водами, а поскольку месторождение почти иссякло, то затраты на откачку этой воды превысили бы прибыль от добычи, и поэтому губернатор принял решение о закрытии шахт. Сохранились сведения о выплате оставшимся без работы шахтерам компенсаций за погибших и раненых и подъемных для обустройства на новом месте… весьма щедрых, должен отметить. Никаких докладных записок и запросов комиссии нет, архивы я проверил тщательно. А теперь, – он все-таки облокотился на спинку дивана и положил руку на подлокотник, – продолжайте. Мне не терпится услышать вашу версию. Вернее, версию отца этой Эриль. Я помолчала, собираясь с мыслями. Нужно было отрепетировать речь заранее, но увы мне: я все время отвлекалась на какие-то посторонние мысли… Канцлер не торопил меня, хотя и постукивал указательным пальцем по блестящему дереву подлокотника – этот мерный звук напоминал тиканье часов. Сэль наверняка сказала бы, что у него красивые руки, – она почему-то считала, будто оценивать мужчин нужно именно так. Но с кем мне было сравнивать? С господином Агсоном? Он толстяк, я уже упоминала, и пальцы у него пухлые, короткие, мягкие, всегда влажные – я помню, как он однажды одобрительно похлопал меня по руке, заглянув в тетрадь. С учителем истории, дряхлым господином Ладсоном? Он умер несколько лет назад, и в памяти осталось только его пенсне и иссохшие от старости руки – довелось как-то подать ему упавший мел, и я запомнила, что на ощупь он почти как эти руки, прохладные и сухие. С истопником? У него кисти огромные, пальцы корявые, как ветви старого дерева, и такие же шершавые и твердые, черные от сажи. Он и сам казался мне похожим на гигантскую обгорелую корягу, которыми любят прикидываться сказочные лесные духи. Сегодня я увидела больше мужчин, чем встречала за всю свою прошлую жизнь, но приглядываться к ним было некогда: замечтаешься некстати – добра не жди. Подметила разве, что у графа Сантора руки почти как у девушки: небольшие, изящные, с ухоженными блестящими ногтями. А вот пальцы – цепкие, хищные, и когда граф отвлекается, они начинают жить собственной жизнью: сжимаются, будто хватают добычу, переплетаются, перебирают бумаги… Канцлер владел собой намного лучше. Ни разу я не видела, чтобы он что-то теребил, трогал, даже если пребывал в глубокой задумчивости… Руки его обычно находились в покое, и нынешний жест явственно свидетельствовал о том, что канцлеру действительно не терпится услышать мой рассказ, и таким незамысловатым образом он дает мне это понять. – Если я правильно поняла, – начала я наконец, – шахты в самом деле считались почти иссякшими. Но вдруг рабочие наткнулись на богатый пласт угля. Владельцы шахт постарались добыть побольше и побыстрее. Только не доложили наверх. – Ах вот оно что… Это ведь было наполовину государственное предприятие, так? – Эриль не говорила, наверно, не знала. Но иначе зачем бы ее отец стал докладывать губернатору через голову начальства? Он, кажется, собирался писать и выше, если окажется, что… ну… – Что губернатор обо всем знает и участвует в дележе прибыли?