— Чего это?! — Я замуж выхожу, — сказала Чаплина. — И ничего с этим не поделаешь. — А Чаплин знает, что ты с ним развелась? — Узнал наверное, — пожала плечами Мэрилин и больше ничего не сказала. СВЯЗЬ СОБЫТИЙ Тот рейс я помню очень хорошо, так ждала возвращения. Как назло, наш состав чуть не потерпел крушение на горе у города Николаева. Рельсы были блокированы грунтовым оползнем. А на станции Мост снова вышли две пассажирки: одна уже знакомая — хрупкая с медными волосами особа моих лет и толстая незнакомка с глазами на мокром месте, она проплакала весь путь, вытирая красные на распаренном лице глаза. Наши мамы вряд ли задумывались: сколько нам придётся плакать в этой жизни?.. И мальчикам, и девочкам. Примечательно, что на обратном пути обе сели в вагон умиротворённые, как после причастия, и с ними вошла девушка… Очень бледная и худенькая, с розовыми пластмассовыми часиками на правой руке… Толстая не отходила от неё всю обратную дорогу и не спускала счастливых глаз. Девушка лежала на верхней полке и проспала почти всю дорогу… «Что-то там творится», — подумала я. А в Москве нас ждала новость: Чаплин таки попал под колёса, но когда мы с Маринкой позвонили в больницу, выяснилось, это — другой Чаплин, Михаил, и он уже сбежал из приёмного покоя сразу же после перевязки… Мы с Чаплиной переглянулись и осторожно обошли брезентовые носилки. Красное «М» полыхало вдали, но мы свернули и прошли мимо. Золотая лиственная стружка шуршала под ногами. — Ты хоть расскажи, какой он?.. — всю дорогу от метро до электрички я упрямо выясняла личность и прочие таланты претендента на сердце Мэрилин. Чаплина же спокойно проспала до самого Дракина и, предварительно расцеловав меня в обе щёки, побежала к ночному продуктовому магазину. Мы расстались в начале Святой улицы примерно в четверть двенадцатого, а назавтра я узнала, что Марину нашли… …на земле утром… …в подмороженной сентябрьской луже. НЕ БУДИ МЕНЯ Я спала как убитая, мне снились воздушные замки, вестерн и любовь. Я проснулась от лязга дверного звонка и даже не подумала вставать — у дочки свой ключ, а видеть никого кроме Маринки и Даши с внучкой — увольте… Зуммер издавал предсмертные хрипы уже четверть часа… Этот звонок мне достался от бывших жильцов… На пороге стоял мужчина. «Просто скандинав», — машинально подумала я и раскрыла глаза шире. Стоит ли говорить — в тот день и ночь я их больше не закрывала. Правда, «скандинав» тут не при чём… — А Марина у вас? Марин, это я!.. — позвал он. — А собственно… — заворчала я. — Я — Макс, — сказал он и вошёл в мою дверь. Небо сияло яркими стразами, когда я спустилась по неосвещённой лестнице на улицу. Максим остался на стуле у дверей реанимационного отделения, а мне завтра в шесть надо на работу… Чаплину нашли в сторонке, в заброшенном туалете позади стихийного рынка. Марине до дома было идти ближе, чем до этого туалета. Как она очутилась на тех задворках? Ночная продавщица из палатки перечислила продукты, которые Чаплина купила, — сыр, банку ананасов и бутылку дешёвого сухого… Она хорошо запомнила Марину — постоянную ночную покупательницу! Утром после смены, примерно в восемь, она и обнаружила Марину в кустах, позади грязного туалета — прибежища всех, кого нужда застигает также внезапно, как других любовь… По милицейской сводке Марина проходила как жертва ограбления. Я шла через весь город и плакала. — Не жилица, — сказал приятный врач, блеснув глазами на часы. Старый голубой циферблат на стене таращился цифрами. — Асфиксия, осложнённая переохлаждением, и самое поганое — задета височная кость… Я заткнула уши и вышла… Четыре дня не выправили ситуацию, но Марина ещё дышала!.. Кто-то прошёл мимо… Шаги, чавканье ног, меня задели!.. Я вытерла глаза и огляделась. Неподалёку материализовалась Галя Водопьянова и сказала: — Мои беды пошли с замужества… И добавила после долгого молчания: — А ведь когда-то я школу всего с одной тройкой закончила! Глядя на Галю, в это верилось с трудом. Мятые мужские брюки и две юбки делали её похожей на шотландца, а разбитые ботинки и шляпа с обвисшими полями навевали мысли о нелёгкой женской доле. Я думала, она попросит денег, но Галя многозначительно посмотрела на цементный кубик, в котором располагалась больница, и спросила: — Жива подруга твоя?.. Я взглянула на два окна реанимации и кивнула. У меня в сумке сидела Маринкина кошка Ночка и царапала воздух высунутой лапой. Брать её с собой в рейс я и не думала, но и оставить было не с кем — кошку кое с кем не оставишь. СТАРОЕ ДОБРОЕ КОЛДОВСТВО Каждый найдёт — то, что ищет. Как мы провели с кошкой ту ночь? Мы, игрушки у Бога?.. Что для вас самое приятное в дожде?.. Сидеть под крышей и пить чай с ореховым вареньем. Тётя Клава Пушистая подменила Марину и работала, как часы; кошку сразу выпустила из сумки, та обнюхала вагон и стала ходить за тётей Клавой, снизу заглядывая ей в глаза. Я ходила по вагону, не замечая, что рассуждаю вслух: — Я даже не видела её!.. К ней никого не пускали!.. И Чаплин с его наглостью — не прошёл!.. Он всё-таки сломал ногу… о семафор и явился в больницу на костылях… Меня поразило — Чаплин даже не затеял драку. Выходит, он не знал про Максима?.. Или, быть может, он подумал, что Максим со мной?.. Максим сидел на ступеньках реанимационного отделения и не уходил… Какой же он славный, подумала я. Чаплин-то ускакал на костылях уже через час. На каждой станции я бегала звонить. Мне кричали в трубку: «Чаплина?.. Дышит пока». — Ну, что ты, а?.. — морщилась тётя Клава на мои прыжки по перрону. — От поезда отстанешь, будешь тут куковать… — И в Новопесчанске, помогая мне запрыгнуть на ходу, проворчала: — Свет, ну хочешь, я тебе скажу, помрёт Маринка или нет. — Да откуда вы знаете?.. — Я вытерла пот с лица и всхлипнула: — Идите вы со своими фокусами… Тётя Клава посмотрела куда-то в себя и кашлянула. — Старое доброе колдовство, — просто сказала она, и меня отбросило назад. Клавдию Егоровну некоторые люди считали ведьмой, другие — полоумной, и мало кто соглашался с ней работать, обычно она подменяла тех, кто заболел на всём пути следования. Я то её не боялась, у нас в Дракине и похлеще Пушистой «тёти» встречались. День подходил к концу, ближе к ночи мы закрылись в купе, на этом участке пути не было ни одной большой станции. Я лежала на боку, повернувшись спиной, и, закрыв глаза, читала молитвы, не сдерживая слёз и представляя, что Маринки уже нет среди живых… В какой-то миг у меня так нестерпимо заболело сердце, что я испугалась, как бы самой не помереть с горя, и, вытирая руками лицо, села…