– Ты напоминаешь мне одного моего друга. – Она посмотрела на нее так, словно знала что-то такое, но никак не могла выразить словами, а потом все-таки заговорила: – Не думала, что человек может быть таким проницательным и чутким и в то же время таким жестким и конфликтным. Разве что только один человек. Ты мне напоминаешь моего самого необычного друга. Его зовут Барон Багдасарян. Вы так похожи, что могли бы быть родственными душами. – Да ну? – переспросила Асия, заинтригованная странным именем. – Кто это? И почему ты смеешься? – Прости, не могу не смеяться над иронией судьбы: из всех моих знакомых именно Барон Багдасарян – самый лютый ненавистник Турции и турок. Ночью, когда все женщины в доме уснули, Армануш, как была в пижаме, выскользнула из постели, зажгла тусклую настольную лампу и, стараясь не шуметь, включила свой ноутбук. Ей раньше и в голову не приходило, что выход в Интернет сопряжен с таким множеством звуков. Она набрала номер, нашла сетевой узел и ввела пароль для входа в «Кафе Константинополь». Где ты была? Мы так волновались! Как ты? Ее засыпали вопросами, и Мадам Душа-Изгнанница ответила: Все в порядке. Но мне так и не удалось найти бабушкин дом. На его месте теперь какая-то страшная новостройка. Нету. Исчез бесследно. И о жившей тут в начале двадцатого века армянской семье тоже не осталось ни свидетельств, ни воспоминаний. Ох, дорогая, мне так жаль! Когда возвращаешься? – отозвалась Леди Павлин-Сирамарк. Я побуду здесь до конца недели. У меня настоящее приключение. Город очень красивый. Он чем-то напоминает Сан-Франциско: горбатые улицы, вечно стелется туман, и дует ветер с моря, а в самых неожиданных местах натыкаешься на каких-то неформалов. Это урбанистическая головоломка. Это больше, чем один город, это словно несколько городов в одном. И между прочим, потрясающая кухня. Рай для всякого армянина. Армануш остановилась, в ужасе перечитала напечатанное и поспешно добавила: Ну, в смысле еды. Э-ге-ге, Мадам Душа-Изгнанница, ты же была нашим военным корреспондентом в тылу врага, а сейчас сама говоришь, как турчанка. Неужели ты отуречилась? Так написал Анти-Кавурма. Армануш перевела дыхание. Совсем напротив. Я никогда не ощущала себя армянкой так сильно, как сейчас. Понимаете, мне надо было приехать в Турцию и пообщаться с турками, чтобы прочувствовать свою армянскую природу. Я живу в очень интересной семье, они немножко чокнутые, хотя, возможно, все семьи таковы. Но тут довольно сюрно. Вся их жизнь основана на совершеннейшем абсурде. Я словно попала в роман Маркеса. Одна из сестер – мастер по татуировкам; другая – гадалка; третья – преподавательница отечественной истории; а четвертая – чудаковатая старая дева или просто стебанутая по полной программе, как выразилась бы Асия. Асия? Кто такая Асия? – тотчас задала вопрос Леди Павлин-Сирамарк. Это хозяйская дочь. Девушка с четырьмя матерями, но без отца. Большая оригиналка, яростная, язвительная и остроумная, из нее получился бы отличный персонаж Достоевского. «Где же Барон Багдасарян?» – недоумевала про себя Армануш. Мадам Душа-Изгнанница, а ты разговаривала с кем-нибудь о геноциде? – поинтересовалась Жалкое Сосуществование. Да, пару раз, но это так сложно. Мои слушательницы были полны искреннего участия, но не более того. Турки не воспринимают прошлое. Для них это все происходило совсем в другой стране. Если даже женщины на большее не способны, то уж на мужчин надеяться не приходится. Это вклинилась Дочь Сапфо. Вообще-то, мне пока не приходилось разговаривать с турецкими мужчинами, но на днях Асия сводит меня в это свое кафе, где они всегда собираются, и там, надо думать, я уж хоть с какими-то мужчинами познакомлюсь. Так ответила Мадам Душа-Изгнанница, сама прежде не осознававшая этого обстоятельства. А Алекс Стоик предостерег ее: Осторожнее, если будешь с ними выпивать. Знаешь, по пьяни люди проявляют самое мерзкое, что в них есть. Не думаю, что Асия пьет. Они же мусульмане. Хотя, надо отдать ей должное, дымит она, как паровоз. Леди Павлин-Сирамарк написала: В Армении тоже очень много курят. Я недавно снова была в Ереване. Сигареты просто убивают этот народ. Армануш беспокойно вертелась на стуле. Где же он? Почему не пишет? Он что, сердится или обижен? Он вообще о ней вспоминал? Она бы еще долго терзалась подобными вопросами, если бы не очередная строчка, возникшая на мерцающем экране. Скажи, Мадам Душа-Изгнанница, ты размышляла над парадоксом янычар, с тех пор как приехала в Турцию? Это был Он! Он! Армануш перечитала сообщение и напечатала: Да, размышляла. Но не знала, что написать дальше. Барон Багдасарян словно почувствовал ее замешательство и продолжил сам: Как мило, что ты так хорошо ладишь с этой семьей. И когда ты говоришь, что они добросердечные люди, в своем роде интересные, я тебе верю. Но разве ты не видишь? Ты можешь быть им другом лишь настолько, насколько отрекаешься от своей идентичности. С турками всегда так было, на протяжении всей истории. Армануш расстроенно закусила губу. В противоположном углу комнаты ворочалась в постели Асия. Похоже, ее мучил кошмар, она бормотала во сне что-то непонятное, снова и снова повторяя какую-то нечленораздельную фразу. Мы, армяне, хотим, чтобы нашу утрату и боль признали. Это то, без чего не могут развиваться никакие подлинные отношения между людьми. Мы говорим туркам: смотрите, мы скорбим, мы уже почти целый век не перестаем скорбеть, потому что мы потеряли близких, нас выгнали из дома, выслали из страны, с нами обращались, как со скотом, нас резали, как баранов. Нам даже умереть достойно не давали. Но последовавшее потом систематическое отрицание всех этих ужасов еще хуже, чем страдания, причиненные нашим предкам. Если сказать так, какой последует ответ? Да никакого. Турки ничего тебе на это не скажут. С турками можно дружить только в одном случае: если стать таким же невежественным и беспамятным. Они не хотят вместе с нами признать наше прошлое, поэтому предполагается, что мы вместе с ними это прошлое забудем. Неожиданно в дверь тихонько постучали. Потом еще и еще. У Армануш замерло сердце, она вся сжалась на стуле, инстинктивно выключила экран компьютера и прошептала: – Да? Из-за бесшумно открывшейся двери появилась голова тетушки Бану, в это время суток свободно повязанная розовым платком, в то время как тело облекала длинная ночная рубашка какого-то белесого цвета. Поднявшись в столь ранний час для совершения молитвы, она заметила, что в комнате девочек горит свет. Тетушка Бану отчаянно пыталась что-то показать знаками, словно играла в шарады. Было видно, как мучительно ей не хватает английских слов. Она качала головой, хмурилась и грозила пальцем, что Армануш в целом истолковала так: «Ты слишком много занимаешься, не переутомляйся». После чего тетушка Бану протянула ей принесенную тарелку и стала знаками показывать, будто ест. Это уже было очевидно и не нуждалось в толковании. С улыбкой она потрепала Армануш по плечу, поставила тарелку рядом с ноутбуком и ушла, бесшумно затворив за собой дверь. На тарелке лежали два очищенных и разобранных на дольки апельсина. Армануш снова включила экран, съела одну дольку и стала думать, что ответить Барону Багдасаряну.