Армануш вдруг обратила внимание на самое последнее блюдо. – О, если бы бабушка это видела! Вот это да, какая вкуснятина, кабурга! – Ого! – откликнулся восхищенный хор, и даже Асия немного оживилась. – В Америке много турецких ресторанов? – спросила тетушка Севрие. – Нет, я, вообще-то, хорошо знаю все эти блюда, потому что в армянской кухне они тоже есть, – медленно ответила Армануш. Она представилась хозяевам как Эми, падчерица Мустафы, американская девушка из Сан-Франциско, и открывать им другие стороны своей биографии собиралась только после того, как между ними возникло бы какое-то взаимное доверие. Но теперь вот прыгнула с места в карьер. Напряглась, как натянутая струна, но в своих силах была уверена. Расправив плечи, Армануш окинула взором всех сидевших за столом, чтобы понять, как они отреагировали на ее сообщение. По бессмысленным выражениям их лиц она поняла, что придется немного уточнить. – Я армянка, ну, американка армянского происхождения. Эти слова никто не перевел. Они не нуждались в переводе. Все четыре тетушки разом улыбнулись, каждая на свой манер: одна – вежливо, другая – озабоченно, третья – с любопытством и последняя просто приветливо. Но заметнее всех отреагировала Асия. Она оторвалась от шоу «Ученик» и впервые посмотрела на гостью с неподдельным интересом – поняла, что, возможно, та все-таки приехала не для того, чтобы изучать положение женщины в исламе. – Да? – заговорила наконец Асия, опершись локтями на стол и подавшись вперед. – А скажи, правда, что «System of а Down» нас ненавидит? Армануш растерянно заморгала, не имея ни малейшего понятия, о чем речь. Мельком оглянувшись, она поняла, что не одинока в своем недоумении: у тетушек тоже был крайне озадаченный вид. – Это такая рок-группа, – пояснила Асия, – мне очень нравится. Они армяне, и ходят слухи, что они ненавидят турок и не хотят, чтобы турки слушали их музыку, вот мне и любопытно. Асия недовольно передернула плечами, ей было неохота объяснять очевидные вещи всяким невеждам. – Я ничего о них не знаю, – поджала губы Армануш. Ей вдруг стало так неуютно и одиноко, она была словно маленькая былинка, совсем одна в этой чужой стране. – Моя бабушка родом из Стамбула, – показала она пальцем на Петит-Ma, словно для наглядности ей была нужна старушка. – Спроси, какая у них фамилия, – велела бабушка Гульсум и толкнула локтем Асию с таким видом, словно у нее в подвале был заперт секретный архив, в котором аккуратно хранились сведения об истории всех стамбульских семей, прошлых, настоящих и будущих. – Чахмахчян, – ответила Армануш, когда ей перевели вопрос. – Вы можете называть меня Эми, но мое полное имя Армануш Чахмахчян. Тетушка Зелиха посветлела лицом и одобрительно воскликнула: – О, мне всегда казалось, что это очень интересно! Турки добавляют абсолютно к любому слову суффикс «чи», так получаются названия профессий. Вот возьмем нашу фамилию, Казан-чи. Армяне, я вижу, делают то же самое. Чакмак… Чакмакчи… Чакмакчи-ян. – Да, вот еще одно сходство, – улыбнулась Армануш. Ей сразу понравилась тетушка Зелиха, было в ней что-то такое. То, как она себя подавала, это броское кольцо в носу, суперкороткая юбка, то, как она красилась. Или дело было в том, как она смотрела? Ее взгляд сразу внушал доверие, было ясно, что она способна понять и не осудить. – Смотрите, у меня есть адрес. – Армануш вытащила из кармана листок. – В этом доме родилась моя бабушка Шушан. Если вы объясните, как пройти, я бы как-нибудь сходила туда. Пока Зелиха разбирала написанный на бумажке адрес, Асия заметила, что тетушка Фериде чем-то обеспокоена. Время от времени она бросала полные ужаса взгляды на балконную дверь. Казалось, она была в каком-то паническом возбуждении, словно внезапно попала в опасное положение и не знает, куда бежать. Асия наклонилась и, перегнувшись через дымящееся блюдо с пилавом, прошептала своей чокнутой тетушке: – Эй, ты чего? Тетушка Фериде тоже наклонилась и перегнулась через дымящееся блюдо с пилавом. Безумно сверкая зелеными глазами, она прошептала: – Я слышала, что армяне возвращаются в свои старые дома и выкапывают сундуки, которые их предки закопали, перед тем как бежать. – Она прищурилась и продолжила тоном выше: – Золото и драгоценные камни! У нее аж дух перехватило, она умолкла, словно ей надо было подумать, и потом, очевидно полюбовно договорившись с собой, повторила: – Золото и драгоценные камни! Асия не сразу поняла, о чем вообще говорит тетка. – Ясно, что я хочу сказать? Девочка приехала сюда, чтобы найти сундук с сокровищами, – восторженно шепнула тетушка Фериде. Она уже изучала содержимое воображаемого сундука и, предвкушая приключения, вся сияла, словно в отблесках рубинов. – Черт возьми, ты права! – воскликнула Асия. – Я разве не рассказывала? Она спустилась по трапу самолета с лопатой в руке, а вместо чемодана тащила тележку. – Заткнись! – обиделась Фериде, сложила руки на груди и откинулась на спинку стула. Между тем Зелиха, убедившись, что американка прибыла не просто так, спросила: – То есть ты здесь, чтобы найти бабушкин дом. А почему она уехала? Армануш и ждала этого вопроса, и колебалась с ответом. Не поспешила ли она? Какую часть истории можно им открыть? Если не сейчас, то когда? Она сделала глоток чая и проговорила подавленным безжизненным голосом: – Их заставили уехать. – Но стоило это сказать, и слабость как рукой сняло. Армануш гордо подняла голову и продолжила: – Отец бабушки, Ованес Стамбулян, был известным поэтом и писателем, очень уважаемым человеком. – Что она говорит? – Фериде слегка толкнула Асию, так как поняла только половину предложения и хотела знать остальное. – Сказала, что ее семья была известна в Стамбуле. – Я же права, она за золотом приехала, – шепнула тетушка по-турецки. Асия закатила глаза, но не так саркастически, как хотела, поскольку ее внимание было поглощено речью гостьи. – Мне рассказывали, что он был литератор, который больше всего на свете любил читать и размышлять. Бабушка говорит, я на него похожа, я тоже очень люблю книги, – добавила Армануш со смущенной улыбкой. Некоторые слушатели улыбнулись в ответ, а дослушав перевод, улыбнулись все. – Но, к несчастью, его внесли в список, – робко пояснила Армануш. – Какой список? – поинтересовалась тетушка Севрие. – Список армянских деятелей культуры, которые подлежали уничтожению. Политики, поэты, писатели, священники… Всего двести тридцать четыре человека. – Но почему? – спросила тетушка Бану. Армануш, проигнорировав вопрос, продолжила: – В субботу двадцать четвертого апреля тысяча девятьсот пятнадцатого года в полночь были арестованы и силой доставлены в полицейское управление десятки проживавших в Стамбуле деятелей армянской культуры. Все они были одеты с иголочки, словно собрались на торжество, – безупречные воротнички и элегантные костюмы. Все – интеллектуалы. Ничего не объясняя, их продержали в полицейском управлении, а потом отправили в тюрьму Айаш или депортировали в Чанкыры. Первым было хуже, чем вторым. В Айаше никто не выжил. В Чанкыры людей убивали не сразу. Дедушка попал к этим. Из Стамбула в Чанкыры их отправили поездом под надзором турецких солдат. Они шли много миль от станции к городу. Сначала с ними нормально обращались. Но во время этого перехода их били палками и рукоятками от кирок. Знаменитый музыкант Комитас[6] не перенес увиденного и сошел с ума. В Чанкыры их отпустили, запретив покидать город, поэтому они сняли комнаты у местных жителей. Каждый день солдаты брали двоих или троих на загородную прогулку, а обратно возвращались только солдаты. И однажды на прогулку увели моего прадедушку. Не переставая улыбаться, тетушка Бану посмотрела сначала налево, потом направо, ожидая, что сестра или племянница переведут рассказ, но обе переводчицы лишь молча сидели в полной растерянности. – Так или иначе, это длинная история. Не буду тратить ваше время на все подробности. Когда погиб прадедушка, моей бабушке Шушан было три года. Она была младшей из четверых детей и единственная девочка. Семья осиротела. Ее овдовевшей матери было сложно оставаться с детьми в Стамбуле, и она искала приюта в отцовском доме в Cивасе. Но они приехали туда как раз к началу депортации. Всей семье было велено оставить дом и имущество. Вместе с тысячами других несчастных их погнали в неизвестном направлении. – Армануш внимательно присмотрелась к слушателям и решила довести рассказ до конца. – Они шли и шли. Прабабушка умерла в дороге, и старики тоже вскоре умерли. Оставшись без присмотра, дети потеряли друг друга среди всего этого хаоса и неразберихи. Но после многомесячной разлуки братья чудесным образом воссоединились в Ливане благодаря помощи некоего католического миссионера. Недоставало только моей бабушки Шушан. Никто не знал, что случилось с ребенком. Никто не слышал о том, что ее отправили обратно в Стамбул и поместили в детский дом. Краем глаза Асия заметила, что мать пристально на нее смотрит. Сначала она подумала, что тетушка Зелиха знаками велит ей переводить не все. Но потом поняла, что прекрасные глаза матери вспыхивали так, потому что ее захватил рассказ Армануш. А может быть, ей было любопытно, что из этого ее строптивая дочь сочтет нужным перевести дамам семейства Казанчи. – Старший брат бабушки Шушан разыскивал ее целых десять лет, а когда нашел, привез к родственникам в Америку. Это был мой двоюродный дедушка Ервант, – тихо сказала Армануш. Тетушка Бану наклонила голову и костлявыми, не знавшими маникюра пальцами принялась перебирать янтарные четки, непрерывно приговаривая: – Все, что на земле, исчезнет, пребудет вечно только лик Господа вашего, владыки славы и величия. – Но я не понимаю, – усомнилась тетушка Фериде, – а что же с ними случилось? Они что, умерли от ходьбы? Прежде чем переводить, Асия вопросительно посмотрела на мать. Тетушка Зелиха подняла брови и кивнула. После того как вопрос перевели, Армануш помолчала немного и погладила бабушкин медальон со святым Франциском Ассизским. Она заметила, что на другом конце стола Петит-Ma, пожелтевшая от старости и изборожденная морщинами, смотрит на нее с таким глубоким состраданием, что этому могло быть только два объяснения: или она вообще не слышала ее рассказ и была сейчас не с ними, а где-то далеко, или же она слушала настолько внимательно, что словно сама проживала рассказ и была сейчас не с ними, а где-то далеко. – Они были лишены воды, еды и отдыха. Их гнали на огромные расстояния. Там были женщины, в том числе беременные, дети, старики, больные. – Армануш осеклась. – Многие умерли с голоду. Других убили. Асия перевела все слово в слово. – Кто же совершил это зверство?! – воскликнула тетушка Севрие, как будто обращалась к непослушным школьникам. Тетушка Бану примкнула к сестре, хотя она не столько возмущалась, сколько не могла поверить своим ушам. Широко раскрыв глаза, она теребила бахрому платка, как всегда, когда нервничала, а потом со вздохом прошептала молитву, как всегда, когда с платком не помогало. – Моя тетя спрашивает, кто это сделал, – сказала Асия. – Это сделали турки, – ответила Армануш, не задумываясь о возможной реакции на свои слова. – Стыд какой, грех какой! Они что, нелюди?! – выпалила тетушка Фериде. – Конечно нет, некоторые люди просто чудовища! – заявила тетушка Севрие, не понимая, что из ее слов можно сделать выводы, идущие куда дальше, чем ей хотелось бы признавать. Проработав двадцать лет учительницей отечественной истории, она настолько привыкла проводить непроницаемую границу между прошлым и настоящим, между Османской империей и современной Турецкой Республикой, что для нее весь рассказ Армануш прозвучал, как жуткие известия из какой-то далекой страны. В 1923 году было основано новое турецкое государство, которое началось именно с этого момента. А все, что случилось или не случилось до этой отправной точки, не имело к нему никакого отношения. Армануш смущенно обвела всех взглядом. Она с облегчением увидела, что они восприняли ее рассказ лучше, чем она ожидала, но, с другой стороны, было непонятно, восприняли ли они его вообще. Правда, они не выражали недоверия и не пытались возражать. Скорее, наоборот, они все слушали внимательно и с сожалением. Но были ли они способны на большее участие? И чего именно она от них ожидала? В замешательстве Армануш гадала, как бы все пошло с более образованными собеседниками.