– Ненавижу всю эту лабуду, «милый сердцу дом родной», унылое подобие счастливой семьи. Знаешь, иногда я завидую своей прабабушке. Ей почти сто лет. Вот бы мне ее болезнь. Милый «альцгеймер», все забываешь. – В этом нет ничего хорошего, дорогая. – Может быть, для окружающих и нет, а для тебя очень даже хорошо, – настаивала Асия. – Ну, обычно это связано. Но Асия не стала слушать. – Знаешь, сегодня Петит-Ma впервые за много лет открыла пианино, и я услышала эти нестройные звуки. Так грустно. Она когда-то исполняла Рахманинова, а теперь даже детскую песенку сыграть не может. – Асия на секунду замолчала и задумалась о сказанном; иногда она сначала говорила, а потом думала. – Я вот о чем – это мы понимаем, а она-то нет! – воскликнула Асия с деланым воодушевлением. – «Альцгеймер» не так страшен, как кажется. Что такое прошлое? Кандалы, которые надо сбросить. Это такое тяжкое бремя. Если бы только у меня совсем не было прошлого, если бы я могла быть никем, обнулиться и навсегда остаться на нуле! Легкая, как перышко. Без семьи, без воспоминаний и прочего груза. – Всем нужно прошлое, – возразил Карикатурист-Пьяница, сделав глоток, а его лицо выражало нечто среднее между печалью и раздражением. – Я не в счет, мне не нужно! Асия взяла с журнального столика зажигалку «Зиппо», включила и сразу захлопнула с резким щелчком. Ей понравилось, и она стала проделывать это снова и снова, не подозревая о том, что Карикатуриста-Пьяницу это выводит из себя. Щелк. Щелк. – Я, пожалуй, пойду, – сказала она, отдала ему зажигалку и осмотрелась в поисках одежды. – Мое семейство возложило на меня важную обязанность. Мы с мамой должны поехать в аэропорт и встретить мою американскую подругу по переписке. – У тебя что, в Америке есть подруга по переписке? – Типа того. Эта девочка вдруг как с неба свалилась. Просыпаюсь я как-то утром, а в почтовом ящике письмо, и угадай откуда? Из самого Сан-Франциско. Пишет некая Эми. Говорит, она падчерица моего дяди Мустафы. А мы даже не знали, что у него есть падчерица. И представляешь, какое открытие: оказывается, у его жены это второй брак! Он нам никогда не говорил. У бабушки чуть инфаркт не случился. Ее обожаемый сынок двадцать лет назад женился не на девственнице, нет, что вы, совсем не на девственнице, а на разведенке! – Асия замолчала, чтобы отдать должное заигравшей песне Джонни Кэша «It Ain’t Me Babe», просвистела несколько тактов мелодии, беззвучно, одними губами проговорила слова и продолжила свою речь: – В общем, эта Эми внезапно пишет нам письмо, сообщает, что учится в Аризонском университете, интересуется культурами разных народов и очень надеется когда-нибудь с нами познакомиться и тэ дэ и тэ пэ. А потом вдруг, внимание, сюрприз: «Кстати, я через неделю приезжаю в Стамбул, можно у вас остановиться?» – Ого! – воскликнул Карикатурист-Пьяница, подлил себе ракии и бросил в стакан три кубика льда. – А она написала, почему вообще сюда собралась? Просто как туристка? – Понятия не имею, – промычала откуда-то снизу Асия, ползая по полу в поисках под диваном потерянного носка. – Ну, раз она студентка, то, как пить дать, пишет работу типа «Ислам и угнетение женщин» или «Патриархальные практики на Ближнем Востоке». А иначе непонятно, зачем ей останавливаться в нашем дурдоме, где, сам знаешь, одни тетки, когда в городе полно дешевых классных гостиниц. Уверена, она собирается нас всех проинтервьюировать на предмет положения женщин в мусульманских странах и прочего… – Дерьма! – закончил предложение Карикатурист-Пьяница. – Совершенно верно! – торжествующе воскликнула Асия, наконец нашедшая свой носок. Она за секунду надела юбку и рубашку и прошлась щеткой по волосам, – Так приводи ее как-нибудь в кафе «Кундера», – сказал Карикатурист-Пьяница. – Я спрошу, но уверена, она скорее уж захочет пойти в музей, – пробурчала Асия, натягивая кожаные ботинки, обвела глазами комнату, проверяя, не забыла ли чего, и вздохнула: – Ну, точно придется с ней повозиться. Дома уже плешь мне проели, хотят, чтобы я всюду ее водила и она могла в достаточной мере восхититься Стамбулом. А потом пела бы ему дифирамбы по возвращении в Америку. Все окна были открыты, но в комнате все равно пахло марихуаной, ракией и сексом. На заднем плане завывал Джонни Кэш. Асия взяла сумку и пошла к двери, но Карикатурист-Пьяница преградил ей дорогу. Он пристально посмотрел ей в глаза, взял за плечи и ласково притянул к себе. У него были мешки и синие круги под темно-карими глазами, верный признак пьянства или горя, а может, и того и другого. – Асия, дорогая моя, – прошептал он. Она никогда не видела у него такого лица, оно как-то все просветлело от нежности и жалости. – Странное дело, у тебя внутри столько яда, но, несмотря на этот яд, или, может, как раз благодаря ему, ты для меня совсем особенная, родственная душа, что ли. И я тебя люблю. Я в тебя сразу влюбился, когда ты впервые вошла в кафе «Кундера» и посмотрела тревожным взглядом. Может, тебе все равно, но я скажу. Пока ты не ушла, послушай: эта квартира не бордель, никаких телочек я сюда не вожу. Я сам прихожу сюда, чтобы пить, рисовать и грустить; и чтобы грустить, рисовать и пить; и иногда, чтобы рисовать, грустить и пить… вот и все. Совершенно ошарашенная, Асия вцепилась в дверную ручку и замерла на пороге. Не зная, куда деть руки, она сунула их в карманы юбки и стала в них что-то перебирать, на ощупь вроде крошек. Она вытащила руки и увидела, что кончики пальцев у нее все в каких-то коричневатых зернышках. Это Петит-Ma положила, чтобы освященные молитвой зерна отвели от девушки дурной глаз. – Смотри, пшеница. Пшеница… Пше-ни-ца! – повторяла Асия. – Петит-Ma старается защитить меня от всякого зла. Она протянула зернышки ему, чувствуя, что краснеет, словно выдала какую-то сердечную тайну, и, зардевшись, толкнула дверь. В ней больше не было резкости, чтобы заглушить душевную боль. На пороге она замешкалась с таким видом, будто хотела что-то сказать, но вместо этого просто обняла его и, развернувшись, опрометью бросилась вниз по лестнице. Одолев пять пролетов, она помчалась по улице со всех ног, словно могла убежать от терзавших душу мук. Глава 8 Кедровые орешки – Она что, все еще дрыхнет? Почему? – спросила Асия, кивнув в сторону спальни. Вернувшись из аэропорта, она c ужасом обнаружила, что тетки поставили в ее комнате еще одну кровать и превратили ее единственное прибежище в «комнату девочек». Они сделали так то ли потому, что вечно изобретали новые способы ей насолить, то ли потому, что из этой комнаты открывался самый лучший вид. Наверное, они хотели произвести хорошее впечатление на гостью, а может быть, думали, что это еще одна возможность свести девочек поближе в рамках программы развития дружбы между народами и культурного взаимопонимания. Асия не испытывала ни малейшего желания делить свое личное пространство с совершенно незнакомым человеком, но не могла возразить им в присутствии гостьи, так что пришлось скрепя сердце согласиться. Но сейчас ее терпение было на исходе. Мало того что поселили американку к ней в комнату, женщины семейства Казанчи, кажется, решили не приступать к ужину без почетной гостьи. По этой причине, несмотря на то что ужин был подан уже больше часа назад и все, включая Султана Пятого, давно расселись за столом, никто, в том числе Султан Пятый, еще толком не поужинал. Примерно каждые двадцать минут кто-нибудь выходил снова поставить на огонь чечевичный суп или подогреть мясное блюдо, а Султан Пятый всякий раз жалобным мяуканьем провожал источавшие аромат кастрюли, курсировавшие между гостиной и кухней. Так все и сидели, словно приросли к стульям, включили телевизор на самую низкую громкость и переговаривались только шепотом. Тем не менее они между делом прихватывали кусочек то с одного, то с другого блюда, так что все, кроме Султана Пятого, уже съели гораздо больше, чем за обычной трапезой. – Может, она уже проснулась и стесняется выйти. Давайте я пойду посмотрю? – спросила Асия. – Дайте девочке поспать, милочка, – подняла бровь тетушка Зелиха. – Ей надо поспать. Это из-за джетлага. Она же пересекла не только океанические течения, но и часовые пояса, – согласилась тетушка Фериде, не сводя одного глаза с экрана, а другого – с пульта дистанционного управления. – Ну что ж, хоть кто-то в этом доме может лежать в постели сколько хочет, – проворчала Асия. В этот самый миг заиграл заводной трек и на экране появилась долгожданная программа: турецкая версия шоу «Ученик». В молчании смотрели они, как турецкий Дональд Трамп выходит из-за ярких атласных занавесок просторного кабинета с прекрасным видом на Босфорский мост. Бросив беглый снисходительный взгляд на две команды, с трепетом ожидающие его указаний, бизнесмен сообщил им задание. Каждая команда, должна была разработать дизайн бутылки для газированной воды, как-то изготовить девяносто девять таких бутылок, а потом побыстрее и подороже продать их в одном из самых роскошных кварталов города. – Тоже мне испытание! – сказала Асия. – Они бы отправили участников продавать бутылки красного вина в самые ортодоксальные и консервативные районы Стамбула, вот это, я понимаю, задание. – Тише, тише! – зашикала на нее тетушка Бану. Ей не нравилось, что племянница постоянно глумилась над верой и религиозными обрядами; в этом отношении было очевидно, что Асия пошла в мать. Но если склонность к святотатству передается генетически по женской линии, как предрасположенность к раку груди или диабету, то какой смысл пытаться ее как-то исправить? И поэтому она лишь еще раз вздохнула. Но Асия только пожала плечами, теткины переживания ее совершенно не трогали. – Почему нет? Уж что-то куда более творческое, чем эта тупая турецкая имитация Америки. Заимствованный с Запада технический материал всегда надо сочетать с чертами местной культуры. Это я называю оригинальный Дональд Трамп в турецком стиле. Или, например, пускай велит им продавать в мусульманском квартале расфасованную свинину. Вот это действительно задача не из легких. Так можно будет понаблюдать за развитием маркетинговых стратегий. Ответить никто не успел, потому что в этот миг, застенчиво скрипнув, распахнулась дверь спальни, и оттуда вышла слегка ошеломленная Армануш Чахмахчян. На ней были выцветшие джинсы и синий свитер, такой длинный и широкий, что полностью скрывал фигуру. Собирая чемоданы, она очень тщательно продумала гардероб и решила взять самые скромные вещи, чтобы не выделяться в таком консервативном месте, как Турция. Когда же в Стамбульском аэропорту ее встретила тетушка Зелиха в вопиюще короткой юбке и на еще более вопиюще высоких каблуках, Армануш несколько опешила. Еще удивительнее было познакомиться с богобоязненной тетушкой Бану, в платке и длинном платье, и узнать, как она благочестиво молится по пять раз на дню. И эти женщины, такие разные внешне и, судя по всему, внутренне, были родными сестрами и жили под одной крышей! Армануш понимала, что над этим парадоксом ей еще придется поломать голову. – Добро пожаловать! – радостно воскликнула тетушка Бану, но на этом ее запас английских слов иссяк. Не зная, как себя вести с подошедшей к столу незнакомкой, все четыре тетушки смущенно заерзали, но при этом все четыре улыбались от уха до уха. Султан Пятый, в свою очередь, тут же подскочил к Армануш, обошел ее кругом и, желая узнать, чем пахнет гостья, какое-то время обнюхивал ее тапочки, но довольно быстро убедился, что там нет ничего интересного. – Извините, пожалуйста, сама не понимаю, как это я проспала так долго, – проговорила Армануш нарочито медленно. – Конечно, твой организм нуждался в отдыхе после такого долгого перелета, – сказала тетушка Зелиха. Она говорила с довольно сильным акцентом и часто ошибалась с ударением, но, похоже, с легкостью изъяснялась по-английски. – Ты, небось, проголодалась? Надеюсь, тебе понравится турецкая еда. Тетушка Бану понимала слово «еда» на всех языках мира и поспешила на кухню подогреть чечевичный суп. Султан Пятый спрыгнул с подушки и последовал за ней почти на автопилоте, не переставая клянчить и жалобно мяукать. Сидя на своем персональном стуле, Армануш впервые осмотрелась. Ее быстрый и опасливый взгляд останавливался на некоторых предметах. Вот резной палисандровый буфет, за стеклянными дверцами которого красовались позолоченные кофейные чашечки, наборы чайных стаканчиков и кое-какой антиквариат; старое пианино у стены; множество ажурных салфеточек поверх кофейных столиков, бархатных кресел и даже на телевизоре; раскачивавшаяся у балконной двери затейливая клетка с канарейкой; картины на стенах – буколический деревенский пейзаж, слишком живописный, чтобы быть сделанным с натуры, календарь на каждый месяц, с фотографиями турецких памятников культуры и красот природы; оберег от дурного глаза; Ататюрк в смокинге, машущий фетровой шляпой невидимой толпе. Комната дышала воспоминаниями, а еще вся горела яркими оттенками синего, бордового и бирюзового, так что казалось, это сияние исходит от какого-то дополнительного источника света, затмевающего лампы и бра. С растущим интересом разглядывая накрытый стол, Армануш обрадовалась: – О, как великолепно! Это мои самые любимые блюда! У вас есть и хумус, и бабагануш, и сарма-яланчи… Ой, вы даже чуреки испекли! – А-а-а, ты что, знаешь турецкий? – поразилась тетушка Бану, входя в гостиную с дымящейся кастрюлей в руках в сопровождении Султана Пятого. Армануш покачала головой как-то и весело, и серьезно, словно ей было жаль обмануть столь высокие ожидания. – Нет-нет, к сожалению, я не знаю турецкого языка, но, кажется, знаю язык турецкой кухни. Последнее тетушка Бану уже не поняла и растерянно обернулась к Асии. Но та явно не собиралась исполнять обязанности переводчицы, увлеченная заданием, которое турецкий Дональд Трамп дал игрокам. На этот раз они должны были постичь глубины текстильной промышленности и разработать новую модель желто-синей формы одной из ведущих команд национальной футбольной лиги. Побеждала модель, выбранная самими футболистами. Асия тоже продумывала собственный план для этой задачи, но решила оставить его при себе, ей вообще не хотелось разговаривать. Если честно, она не ожидала, что американка окажется такой красивой. Впрочем, нельзя сказать, что она в принципе чего-то ожидала, но в глубине души думала – или даже надеялась – встретить в аэропорту этакую тупую блондинку. Сама не зная почему, Асия очень хотела вступить с гостьей в конфронтацию, но ей не хватало не то чтобы повода, а скорее, запала. Поэтому она просто сидела с замкнутым и отчужденным видом, словно бойкотируя все проявления турецкого гостеприимства. – Расскажи, как оно там, в Америке? – спросила тетушка Фериде, внимательно осмотрев прическу американки и сделав вывод, что она слишком проста. Вопрос был настолько абсурдный, что Асия тотчас вышла из себя, хотя и твердо собиралась сохранять индифферентность. Она мученически посмотрела на тетку. Возможно, гостье вопрос тоже показался достаточно бредовым, но она не подала виду, поскольку умела обращаться с тетками. С полным ртом хумуса Армануш сказала: – Прекрасно, прекрасно, знаете, у нас большая страна, есть много разных Америк, все зависит от того, где вы живете. – Спроси ее, как там Мустафа, – потребовала бабушка Гульсум, которая последнюю фразу не поняла вовсе и пропустила мимо ушей. – У него все хорошо, много работает, – отвечала Армануш, а тетушка Зелиха переводила ее слова мелодичным голосом. – У них чудесный дом и две собаки. Там, в пустыне, потрясающе. И знаете, в Аризоне всегда прекрасная погода, солнце светит… После того как было покончено с супом и закусками, бабушка и тетушка Фериде снова отлучились на кухню и вернулись, неся на плечах два огромных подноса. Они прошествовали к столу, двигаясь синхронно, покачивая бедрами, словно в восточном танце, и расставили принесенные тарелки. – О, пилав, – улыбнулась Армануш и подалась вперед, чтобы получше разглядеть тарелки, – а еще туршу и… – Ого! – хором воскликнули тетки, пораженные тем, как прекрасно их гостья разбирается в турецкой кухне.