Она очень сопереживала Джасперу. Очень благородно с его стороны было так рисковать жизнью ради нее. В машине он рассказал о женщине, которую любил и которую никогда больше не увидит. «Как будто она умерла», – сказал он. Если Хейзел больше не была женой Байрона, если деактивация сработала, то Хейзел тоже как будто бы умерла. По крайней мере, с точки зрения всех остальных. Та Хейзел ушла навечно. – Думаю, можно здесь, – сказал Ливер. – Много деревьев, и кустарник прикрывает. Как вам? Хейзел кивнула, и они поставили холодильник на землю; Ливер позвал Джаспера помочь ему принести из машины Ди и Рокси, а Хейзел осталась стоять одна в сгущающихся сумерках. Она чувствовала себя опустошенной, да и таблетки еще не перестали действовать, поэтому она, не подумав, присела на холодильник, а потом вспомнила, что в нем лежит, и вскочила. Ей хотелось пить, и, глядя на него, она испытывала странное чувство. Ее мозг упорно советовал ей открыть крышку, ведь внутри он, казалось, набит напитками. Ну почему чудес не бывает – почему она не могла заглянуть внутрь и увидеть, что тело ее отца превратилось в несколько рядов охлажденных пивных бутылок? Джаспер спускался по тропе вместе с Рокси – от нес ее на спине, подхватив под ноги, чтобы распределить вес. Ливер с Ди появился на тропинке несколько минут спустя. Хейзел не сообразила переодеть кукол в одежду поскромнее до того, как они вышли из дома. Ди была в топе с блестками и оранжевой мини-юбке; Рокси – в бикини и трусах из спандекса с надписью «ОТМЕТИМ» сзади. Они положили кукол по обе стороны холодильника и встали вокруг него. – Нужно сказать пару прощальных слов? – спросил Ливер. – Когда я увидел его в первый раз, он был мертв, – сказал Джаспер. – Я уверен, он не специально, – ответил Ливер. Все немного помолчали. – Я заметил, что он честно говорил, что думает. Это можно назвать хорошим качеством. Ну, в большинстве случаев. Хейзел задумалась. За что она уважала его больше всего? Оставалось множество веществ, на которые он умудрился не подсесть, что, по ее мнению, впечатляло в том, кто дожил до старости. Насколько ей известно, он никогда намеренно не пытался разрушить чью-либо жизнь. – Иногда у него получалось меня рассмешить, – сказала она. – Может, нам разыграть, как будто куклы тоже что-то сказали? – предложил Джаспер. – Мы можем их озвучить. – Хейзел заметила, как скривилось лицо Ливера. – Они ведь как будто его любили? Я уже упоминал, что недавно влюбился в первый раз. Только ничего не вышло. Что ж. Такое ощущение, как будто меня самого недавно похоронили заживо. В каком-то смысле. И я не могу выбраться на поверхность и думать о чем-либо другом. Вот так. Что-то как будто тянет меня все глубже и глубже, – он тихонько заплакал, и Хейзел подумалось, что это правильно, хотя на самом деле слезы он лил не по ее отцу. Но и такие на похоронах засчитывались. Ливер положил руку на плечо Хейзел. – Хочешь побыть с ним наедине? Она помотала головой. Если чип все еще работал, побыть наедине у нее бы все равно не вышло. – Что будем делать с телом? – Можешь оставить нас с Хейзел ненадолго? – спросил Ливер Джаспера. – Почему бы тебе не подождать в машине? Она скоро подойдет. Джаспер согласно закивал. – Я запущу двигатель. Хейзел потянулась к руке Ливера и взяла ее в свою. Трудно было сказать, нравилось ли ему или он терпел. Он никак не отвечал на прикосновение, но руку не убирал. Теперь и она почувствовала, что к глазам подступают слезы, и ей тут же стало стыдно: она плакала не потому, что папа умер. Один раз Ливера чуть не убили из-за нее; она должна была настоять, чтобы он держался от нее подальше. Но снова увидеть его, когда она уже поверила, что он умер, наверное, было единственным случаем в ее жизни, когда реальность превзошла ожидания. Она чувствовала, что, когда она была с ним, она делала что-то новое. Все остальное, кроме Ливера, было не более чем попыткой исправить ошибки прошлого. Ливер щурился на закатное солнце. Его сморщенные веки напоминали блестящую скорлупу грецкого ореха. – Ну, не надо. Давай вытрем слезы. Будет лучше, если я не поеду. Я слишком бросаюсь в глаза. Я позабочусь о похоронах. Казалось, он не мог оторвать глаз от неба, как будто он читал слова с гигантского телесуфлера в облаках. Может, он тоже всплакнул? – Я положу немного взрывчатки в холодильник. Если кто-то захочет нарушить его покой – БУМ! И посижу немного у могилы. Привычное дело. Если проблема с мозгом решится, может быть, мы еще когда-нибудь увидимся. Он поцеловал ее, и Хейзел захотелось разрыдаться. Она жалела, что променяла свою заурядную жизнь на красивую жизнь с Байроном, а в той ничего красивого не оказалось. Еще до него, раньше, когда она планировала жить как все, она, наверное, больше всего хотела найти любовь. Потом она решила, что любовь приложится. Но увы. Любви не получилось и с Ливером, но она успела к нему привязаться и совсем не хотела его отпускать. – Ты хочешь похоронить их всех втроем? – спросила Хейзел. – В общей могиле? Она смотрела, как волосы Рокси развевались на ветру, и ей подумалось, что неправильно зарывать кукол в землю. Даже неподвижные, они выглядели более полными жизненных сил и духа, чем она, Джаспер или Ливер – они были готовы выйти на танцпол или занять места в первом ряду на американских горках. – Если подумать, то, возможно, папа этого бы не хотел. Он, наверно, попросил бы меня позаботиться о том, чтобы они двигались дальше и получали удовольствие от жизни. Может быть, ты можешь забрать их к себе? Ливер подмигнул. – Постараюсь не давать им скучать. Надеюсь, еще встретимся, – добавил он. – Я нечасто так говорю. Он отвернулся и покатил холодильник в сторону от тропинки. Хейзел пошла в другую сторону, прямо на солнце. Оно как будто выжигало ее слезы. Когда она дошла до конца тропинки и надо было поворачивать к машине, она оглянулась в последний раз. Ливер взял одну из кукол на руки, бережно, как будто та сломала ногу. Затем он скрылся за деревьями. 20 Хейзел бездумно листала радиостанции, как вдруг Джаспер резко ударил по тормозам и крутанул регулятор, выключая музыку. – Извини, – сказал он, – не могу слушать песню «Спасая тебя, я спасся сам». Долгая история, но она напоминает мне кое о чем и вызывает странные чувства. Теперь Джаспер сидел более неподвижно, чем Ди с Рокси, – казалось, его только что мгновенно таксидермировали. В его позе была какая-то неловкость – он пытался прикрыть свои бедра. «О!» – поняла Хейзел. Может, это реакция на стресс? Стояк от страха? Она решила сделать вид, что ничего не подозревает. Почему-то ситуация в целом скорее обнадеживала, чем напрягала, как будто жезл предсказателя указывал им обоим дорогу к прекрасному будущему. Не смотреть на его промежность было не так-то просто. Глупо отрицать, что он очень красив. Но она ничего о нем не знала, и ей очень сильно хотелось бы оставить все как есть. Хотя и было любопытно. Они не стал обсуждать, что будут делать, если загрузка завтра в полдень все равно случится. Есть у него запасной план? Она собиралась еще раз закинуться таблетками. Она прихватила с собой пару банок – может быть, Джаспер захочет к ней присоединиться. Хейзел положила ладонь ему на руку, которой он держал руль, но тут же убрала. Из-за эрекции, которую сложно было не заметить, к какой бы части его тела она ни прикасалась, она как будто трогала его член. Если чип не отключился, то это, может быть, последний в ее жизни шанс с кем-то переспать. Впрочем, лучше не провоцировать Байрона убить Джаспера. Плохо, что она вообще о таком думала. – Нам лучше разделиться, как считаешь? – спросила она. – Если чип все еще работает, лучше мне не знать, где ты находишься, – она взглянула на часы – семь вечера. У Джаспера оставалось почти семнадцать часов, чтобы убраться как можно дальше. – Если уедешь сейчас, к следующей загрузке успеешь оказаться на другом краю земли. – Давай лучше сначала увезем тебя отсюда, – он поерзал в кресле, видимо, стараясь обрести контроль над своим телом. – Куда ты хочешь поехать? Если бы Хейзел знала… – Просто как можно дальше. Если бы ты спросил, где я точно не хочу оказаться, я бы ответила. Кажется, я могу думать о своих желаниях только методом отрицания. Типа «Наверное, я хочу вот этого, потому что явно категорически не не хочу». Боль я точно не люблю, например. – Я притворялся, что люблю женщин ради денег, – сказал Джаспер. – Так что мудростью, как в идеале нужно поступать с собственными желаниями, поделиться не могу. Хейзел задумалась, смотря в окно машины. – Я ведь тоже вроде как ради денег притворялась, что люблю. То есть инициатива была не моя. Ни встречаться с ним, ни выйти замуж. Но когда на меня это свалилось, трудно было отказаться от перспективы превратиться в невесту мультимиллионера. – Сначала Байрон совсем не казался ужасным человеком, просто странным. А не странен кто ж? Но она и не слишком старалась разглядеть в нем что-то ужасное. Оно должно было бы очень сильно бросаться в глаза. «Выходи за меня и никогда ни о чем не беспокойся; тебя минует большинство материальных проблем этой жизни» – очень выгодное предложение. – Но я правда хотела жить с ним как супруга. Знаешь, это как учиться ездить на велике? Когда тебя подталкивают и поддерживают, но все равно все зависит только от тебя? Я думала, что смогу научиться его любить. Я никогда не любила, но мне казалось, что это гораздо проще, чем все остальное, чему люди успешно учатся. Не знаю, вроде бодибилдинга. Хотя им я тоже не занималась. Я думала, что полюбить совсем не сложно. По крайней мере мне казалось, что однажды я дойду до точки равновесия. Ну, типа «Все достаточно неплохо, я не страдаю двадцать четыре на семь». Джаспер вывел машину на автостраду, что навело Хейзел на мысль о камерах, будках для оплаты, блокпостах. Впрочем, с таким же успехом они могли попасть в засаду и на сельской грунтовой дороге. – Ты ни разу не влюблялся случайно? – спросила она. – Твое притворство никогда ни во что не перестало? – Нет, – ответил он. – За себя я никогда не опасался. Хейзел поймала себя на том, что разглядывает его лицо. – Как вообще можно быть таким красивым? – Кстати, я просто еду вперед. Понятия не имею, куда мы направляемся. – Ничего. Мне любопытно, ты всегда был таким красивым? В старшей школе Хейзел и ее друзья устраивали бесцельные покатушки, чтобы потусить без надзора взрослых. Они кружили по одним и тем же кварталам, слушали музыку, курили травку, флиртовали и ругались. Они ездили так долго, что могли бы за это время сгонять до какого-нибудь интересного места и вернуться домой к комендантскому часу, но это было бы не так весело. Неясно, развлекались ли они так во имя бунта или из недостатка фантазии. Хейзел осознала, что как ни странно, но в те ночи она чувствовала себя в большей безопасности, чем когда-либо еще в жизни: сидя на заднем сиденье машины, которой управлял обкуренный подросток, только-только научившийся водить. Зато она была далеко от неодобрительных взглядов своих родителей, далеко от обязательств, далеко от всего, кроме глупого хихиканья друзей. – На самом деле, в школе я выглядел скорее забавно, – сказал Джаспер, – хорошо стало только недавно. Может, она с ним и заигрывала; она не могла решить. Действительно, глупо было не потрахаться напоследок, раз уж они оба вот-вот умрут. Это ведь бородатая шутка, разве нет? Мы умрем, так давай уже займемся этим. То, что было ей свойственно в старшей школе, вероятно, оставалось актуальным и сейчас, как бы грустно это ни было: если предложить ей множество вариантов, чем заняться, она всегда выбирала тот, который давал наибольшую отсрочку от одиночества. Она могла умереть через несколько часов, и ничего на свете ей не хотелось сильнее, чем знать, что рядом кто-то есть. – У меня тоже что-то типа чипа в голове, – выпалил Джаспер. – Модификация. Я должен тебе об этом сказать. Не говорить было бы нечестно, а я слишком долго нечестно жил. Меня привлекают только дельфины. Поэтому я согласился на операцию, благодаря которой, когда я занимаюсь сексом с женщиной, мне кажется, что она дельфин. Если закрыть глаза, симуляция идеальная. – Оу, – протянула Хейзел и посмотрела на радио. – А та песня… Ты от нее завелся? – Скорее, от воспоминаний, которые она вызвала, – ответил Джаспер. – На всякий случай, чтоб ты знала: я могу заняться сексом с девушкой, но в мыслях буду где-то далеко. – Могу понять, на самом деле, – ответила Хейзел. – С нормальными взаимоотношениями у меня тоже по жизни не сложилось. Ей даже стало себя немного жаль: не было никого, с кем бы ей хотелось увидеться до того, как она умрет. Когда она вышла замуж, ее поразило – сильнее, чем странность и жестокость Байрона, и даже сильнее шока от того, что огромная сумма денег может сделать жизнь хуже, а не лучше, опаснее, а не беспечнее, – насколько ей было одиноко. Байрон, конечно, постоянно работал, к этому она была готова – но именно тогда, когда они были вместе, она чувствовала себя брошенной острее, чем когда его не было рядом, и отчаяние ее душило. Идея брака привлекала ее одним из обязательных элементов, который казался ей естественным, – предполагаемая гарантия близости. – В смысле, не сложилось у меня много с чем. Но это, как ты понимаешь, самый страшный удар. – И для меня, – сказал Джаспер. – У меня тоже немного друзей. Хейзел заплакала, но без надрыва. Слезы лились тихонько, как пот, когда валяешься на солнце. Она понимала, что ей нужно думать метафорически, чтобы снять экзистенциальное давление, и решила визуализировать коробку с провалами. У нее была коробка, и Хейзел несла ее по миру; коробка была заполнена всем, что с ней было не так, и всеми неудачными и постыдными решениями, которые она когда-либо принимала, и ей нужно носить ее с собой до самой смерти, потому что так устроена жизнь, и большего от нее никто и не требует. Существовать, держа свою коробку с провалами, пока она жива. Ей ведь под силу с этим справиться, верно? И если она будет делать это осознанно, возможно, ей отпустят некоторое количество грехов за прошлые поступки, в которых она не проявила достаточно смелости или осознанности.