Джаспер почесал в затылке. – Это… работает? – Не для всех. Знаете, Джаспер, я видела, где вы живете. Не лично. Но у меня появилась идея. У меня большой дом, и я хотела бы немного вас понаблюдать. Хотите на некоторое время остаться со мной? Джаспер почувствовал, что кивает. Он не хотел снова видеть свою студию, не хотел видеть людей из прошлой жизни или что-либо, что было ее частью. Никогда. Что может быть лучше, чем уютное местечко, где он сможет спрятаться от мира? Он понимал, что его прежнее «я» сейчас было бы в ужасе. Сожительство со странной женщиной, с которой он только что познакомился! Но что-то в Воде казалось ему знакомым. Честно говоря, это было приятное чувство. Джаспер с нетерпением ждал возможности провести с ней время. Часть III Как все-таки глупо прожить жизнь (от нее всегда одни проблемы) и не спасти свою душу. Вилла Кэтчер 16 Многолетний опыт мошенничества сделал Джаспера идеальным гостем: очень аккуратным и подчеркнуто вежливым. Хотя убирать в принципе было нечего. Все очищалось само собой. Он проводил дни как познавший дзен охранник: прогуливался по обширной внутренней территории дома, останавливался, чтобы послушать гудение разнообразных приборов, напоминавшее песни группы «Коан». Он понятия не имел, где находятся панели управления во всех этих комнатах. Они были скрыты от посторонних глаз, спрятаны, как спящие животные. Единственным местом, куда ему было нельзя заходить, был домашний офис Воды. Перед ним было установлено несколько камер наблюдения, и самая большая была запрограммирована на обнаружение и отслеживание движения. Джасперу нравилось совершать очень плавные танцевальные па перед ней и заставлять фокус камеры следить за его руками. Еще ему нравилось смотреть на свое отражение. Почти все поверхности в доме Воды были отражающими, как будто он ходил по дому из зеркал. Раньше он о таком мечтал. Так как дни его текли свободно, у него было достаточно времени, чтобы поразмышлять об иронии судьбы. Прежде всего, Вода была самой богатой женщиной, какую он когда-либо встречал, не говоря уже о том, чтобы спать с ней. Но он не мог обмануть Воду. Каким-то образом она знала о нем все; казалось, она знала вообще все обо всем на свете. Кроме того, у него даже не возникало порыва ее обманывать. Он никогда не был даже близко к тому, чтобы влюбиться в женщину, которая его любила. Но Вода в него не влюблялась. Ей действительно нравилось заниматься с ним сексом, хоть она и знала, что он представляет на ее месте дельфина. Но потом она шла на работу, или занималась спортом, или читала, или смотрела что-нибудь, и то, как коротал время он, казалось, не имело для нее никакого значения. Джаспер понимал, что еще не до конца освоился с новой моралью и этикой, и поэтому, когда он наконец набрался смелости поднять волнующую его тему, он старался быть предельно осторожным. – Мне кажется, что ты меня не любишь, – сказал он. Она оторвала взгляд от книги, явно заинтересовавшись. Если ей стало интересно, значит, он говорил о чем-то, связанном с ее работой. От этой мысли Джаспер почувствовал себя как-то нехорошо. Ощущение было новым. Теперь, когда он жил с Водой, его все время преследовали новые ощущения. Конкретно сейчас было похоже, будто кто-то скомкал огромный лист бумаги у него в животе. – А ты, хочешь сказать, меня любишь? – спросила она. – Ты уверен? – Абсолютно точно, – ответил он, и сам удивился. – Я знаю, что я тебя люблю. Я постоянно о тебе думаю. Без тебя мне плохо. Я никогда раньше такого не чувствовал, ни с кем. Его прошлое «я» в этой ситуации почувствовало бы себя проигравшим. Причем дважды: проиграл, поддавшись чувству, и проиграл, честно это признав. Но было приятно снять с груди этот камень. И поскольку его любило так много женщин, можно было надеяться, что единственная женщина, которую он, как оказалось, полюбил, может ответить ему взаимностью. Только вот она не ответила. – Ты молодой и привлекательный, – сказала Вода. – Но ты прав, я тебя не люблю. – Она вздохнула и села обратно в кресло. Ее поза создавала впечатление, как будто стул с огромной скоростью мчится вперед: ноги широко расставлены и торчат из-под полы лабораторного халата; маленькие ступни вытянуты вперед, образуя букву «V». Вода снимала лабораторный халат, только когда они ложились спать: тогда она переодевалась в ночную рубашку, которая очень походила на халат, за исключением того, что вместо пуговиц спереди была магнитная застежка. – Думаешь, ты сможешь когда-нибудь меня полюбить? – голос Джаспера сорвался. Он говорил совсем как отец. Раньше его бы это обеспокоило, но сейчас ему было не до того. – Не волнуйся, – сказала она. – У меня нет времени на свидания. Я не собираюсь искать тебе замену. Раньше у него хорошо выходило делать вид, что он любит, и теперь он решил сделать наоборот и притвориться, что любят его. Это было не так уж трудно, потому что Воде нравилось, когда он к ней прикасался. В своих прошлых отношениях он обнимал, ласкал, массировал, покусывал шею, чтобы внушить своим любовницам ложное чувство безопасности. Язык его тела с ними был искренним в плане вожделения, но привязанность была ложью. Теперь он делал все то же самое с Водой, но с ней его прикосновения говорили правду. Он восхищался ею, целиком и полностью. Даже ее старческой кожей. Ему нравилось снова и снова проводить рукой по ее распростертому телу, как будто он гладил спящего леопарда. Чувство вины за то, что он делал в прошлой жизни, не давало ему покоя. Когда Воды не было дома, он все чаще и чаще приходил поплакать в атриум, где все было как будто призрачным, замершим. Все растения там были искусственными – суккуленты, сделанные из фарфора. Она сказала, что когда-то у нее росли живые цветы, но все они погибли из-за ее курения, как она ни старалась их спасти. Он был почти уверен, что она видела все, что он делал в течение дня, или могла увидеть, если бы захотела, но он все равно старался скрывать свои приступы рыданий – и какое-то время у него получалось. Но однажды он потерял счет времени и, погрузившись в меланхолию, не заметил, что солнце уже зашло, и он плачет в полной темноте. Джаспер услышал, как стая собачек-пылесосов пробежала по коридору, почувствовал запах никотина, который сопровождал Воду. Когда она вошла и зажгла свет, он лежал на полу в центре комнаты рядом с большим керамическим папоротником. – Прости, – всхлипнул он. – Пожалуйста, не выгоняй меня. Я обещаю, что я теперь не такой ужасный человек, каким был раньше. – Ты стал слишком эмпатичным, это тебя отравляет, – сказала Вода. Облако дыма, которое она выдохнула, стало оседать под действием силы тяжести; вместо того, чтобы повиснуть у нее над головой, оно опустилось, как опускается грязное автомобильное стекло. Он поднял глаза и увидел, что Вода обеспокоенно морщит лоб. – Ты сейчас чувствуешь, как подросток. Эмоции накатывают и переполняют тебя. Я не хотела, чтобы так получилось. Не в такой степени. Джаспер сглотнул. – А чего ты хотела? Внезапно ему стало стыдно, что он отдалился от отца, что никогда не связывался с мамой после того, как она ушла. Он смутно помнил, что его мать рассказывала ему, как не спала ни одной ночи, пока ему не исполнилось три года; каждые несколько часов ее одолевал страх, что он не дышит, и она шла его проверять. Он много размышлял об этом после того, как она ушла. Если она не врала, то как она могла уехать, когда он был еще ребенком? Но имел ли он право осуждать ее, ничего не зная? Он ведь тоже бросил папу. Когда мама ушла, Джаспер из солидарности с папой сбрасывал ее звонки и отправлял обратно письма, которые она присылала. Он очень на нее злился. Но ему все равно было непросто. Время от времени они с папой играли в одну игру: нужно было придумывать самые худшие варианты жизни для мамы, которая их бросила, предполагая, как она живет сейчас. «Может, она встречается с клоуном из цирка, – говорил его отец, – и у нее жуткая аллергия на грим, который он использует, а грим никогда не вымывается полностью, так что она постоянно покрыта страшной сыпью. Едят они только цирковую еду, потому что спят в задней части фургона, на котором ездят с шоу по городам, и у них нет холодильника, чтобы хранить мясо и другие продукты. Плюс они получают скидку в цирковом буфете, и не выживут без нее, ведь они очень бедные. В плане карьеры этот парень – самый младший клоун, и над его штуками на представлениях зрители смеются очень редко, поэтому руководство платит ему все меньше и меньше. За последние несколько месяцев все, что они с твоей матерью ели – это сахарная вата и слоновьи уши. У нее гниют зубы, и она набирает вес, хотя и страдает от недоедания. Она стала такой некрасивой, что клоун изменяет ей с одной из артисток, выступающей на трапеции, так как считает, что если изменишь в воздухе, это не считается». Тут папа обращался к нему за помощью. «Ну… клоун храпит», – добавлял Джаспер, а папа кивал и говорил: «Да, хорошо, но придумай лучше что-нибудь плохое про ее жизнь в цирке». Поразмыслив, Джаспер отвечал: «Может быть, там есть клетки со львами и тиграми, которые постоянно ставят рядом с их фургоном, когда они останавливаются в городе. Где бы они ни парковались, их фургон постоянно зажат между клетками. А мама так боится львов и тигров, и ей так не нравится ходить мимо клеток, что обычно вместо того, чтобы выйти из фургона в туалет, она писает в один из буфетных стаканчиков и выплескивает все в окно. Только вот запах свежей людской мочи сводит львов и тигров с ума, они рычат всю ночь напролет, а она либо не может заснуть, либо засыпает и видит кошмары под рев диких кошек, раздающийся у нее под ухом». На это папа отвечал: «Замечательно. Жизнь хуже некуда». Сейчас Джаспер понимал, что «хуже некуда» было играть с папой в эту вот игру. «Хуже некуда» было, когда они прекратили говорить слово «мама», когда она ушла, и стали называть ее «она», то есть «мама, которой нет»; каждый раз, когда папа начинал с кем-то встречаться или женился, у этой женщины было имя, только пока она жила с ними, но, уходя, она его лишалась, и появлялась новая «она». – Я хотела, чтобы ты в меня влюбился и жил со мной, а я могла бы заниматься с тобой сексом, – сказала Вода. – Я занятая женщина, мне казалось, что это было бы очень удобно. Я не пыталась превратить тебя в бойскаута. Я думала, что запустить в твоем мозгу стимуляцию сочувствия – все равно что бросить в вулкан бумажное полотенце. Но посмотри на себя – месяц после операции, а ты все вокруг готов залить лавой сожаления! В тебе столько чувства вины, что это… восхищает. Ее слова били в точку. Он чувствовал, как чувство вины неуклонно растет, что бы он ни делал, такое же болезненное и неуемное, как чувство голода. «Вот черт», – добавила Вода, затем схватила глиняный рододендрон и швырнула его об стену. Он разлетелся вдребезги, и роботы-пылесосы тут же закружили вокруг останков, как канюки, регулируя свои настройки в соответствии с особенностями материала, а потом двинулись вперед, чтобы съесть осколки. Внезапно у Джаспера в голове возникла очень яркая, очень пугающая картина: его собственный рассеченный труп на полу, кожа на груди раздвинута, как занавески, и стая роботов-пылесосов пирует, пожирая его органы. – А они съели бы человека? – спросил Джаспер. – Например, если бы я случайно споткнулся и упал? – Если тебе хочется, мы можем переспать на прощанье. В противном случае, я думаю, что наш эксперимент по совместному проживанию подошел к концу. На заднем дворе есть гостевой домик, в котором ты можешь переночевать, если хочешь, но завтра тебе нужно будет уехать. Стены гостевой спальни были покрыты розоватой штукатуркой, которая выглядела точь-в-точь как растекшаяся глазурь. Он поймал себя на том, что некоторое время фантазировал о своих собственных фантазиях. В прежней жизни он иногда представлял, что сидит внутри гигантского торта, в съедобной набедренной повязке, и как только официант отрежет кусок, он выйдет в гигантский приемный зал, где сотни недавно разведенных женщин празднуют окончание супружества и готовы использовать его тело, чтобы воплотить в жизнь свои самые грязные фантазии. Вместо этого он отметил, что утренняя эрекция только мешает; его слишком мучило чувство вины и горечь, чтобы думать о дельфинах, Воде или чем-то еще. Его новый мозг, казалось, принуждал его к искуплению. Но, может быть, в глубине души он всегда этого хотел? Уставившись на потолочный вентилятор, он вспомнил, что сказала ему Вода однажды ночью. Они смотрели шоу под названием «Мне точно изменяют», где недоверчивые супруги приводили домой съемочные группы, чтобы застукать вторых половинок за изменой. Джаспер был потрясен, насколько его это возмутило. Его захлестнуло незнакомое чувство «Да как они могут?», и он сказал об этом Воде. Его также удивило, что каждый партнер, которого обвиняли, на самом деле изменял. Ни разу съемочная группа, ворвавшись в квартиру, не заставала второго супруга жарящим курицу, делающим приседания или драющим какую-нибудь плитку. Вода пожала плечами. – Люди так носятся с концепцией свободы воли. С точки зрения нейрохимии это полный бред. Гормоны, генетика, прошлый опыт – все это определяет наш выбор. Почему все вокруг так боятся позволить науке помочь? Если пара хочет никогда не изменять друг другу, я могу это обеспечить. Операция слишком рискованная, чтобы сделать ее частой практикой, но давай представим, что процедура совсем безвредна. Многие люди откажутся и скажут мне, что это обесценивает верность, потому что значение имеет только свобода воли. Но нельзя полагаться только на свободу воли. Сказать кому-то: «Я никогда тебе не изменю, потому что я сделал так, что больше не смогу чувствовать возбуждение вне наших отношений» – разве это не ценнее? Джаспер поерзал в своем кресле. Если Вода немного чокнутая, сказал он себе, то это не беда. Пока она не проводит на нем другие операции. – Они физически не могут возбудиться с кем-то другим? Или просто не хотят? – Если подавить функцию только на физическом уровне, но оставить желание, будет не то. Это принесет страдание – разлад между разумом и телом. Нужно убрать само желание изменить. Что в этом плохого? Они говорят, что хотят быть верны, а я убираю хотелки поменьше, которые могут встать у них на пути. Они сами выбирают, что для их мозга приоритетнее всего. Джаспер не хотел никому сопереживать. Но если Вода решила, что эмпатия для него «приоритетнее всего», не значило ли это, что склонность была изначально? Хоть самая крошечная искорка. Было бы легче смириться с тем, что нужно делать что-то ради других людей, если желание изначально исходило от него. Хотя бы малая часть, которую он раньше упорно игнорировал. В дверь постучали, и Джаспер вывалился из кровати, спеша открыть; он то ли полз, то ли бежал, потому что, это, конечно, Вода передумала его отпускать. Может быть, она даже сделала операцию сама себе (вдруг нейрохирурги могут так же, как татуировщики?) и теперь любила и желала его, как он желал ее, – вместе они могли бы стать вселенской силой альтруизма, уникальной парой, которая служит благу всего человечества! Но за дверью стояла другая женщина, не Вода. Она была гораздо выше, а ее лицо скрывала пластиковая маска кролика. – Привет, – сказала она. Она держала рядом со ртом небольшой приборчик, который изменял ее голос, который из-за этого звучал как у бурундука, а еще она принесла сумку-холодильник для пикника. – Можно войти? – Наверное, – сказал он. – Это не мой дом. Она вошла и села на диван. Джаспер предполагал, что если бы она сняла маску, то оказалась бы очень привлекательной. Было что-то такое в ее движениях, особая легкость бытия. – Вы меня не знаете, – сказала она. – Поверю вам на слово, – ответил он. – А зачем маска? – Мы близко общаемся с Водой, – пояснила она. – Коллеги, подруги. То, что она с вами сделала, по-моему, очень жестоко. Впрочем, ей я это тоже сказала. А теперь она вас прогоняет. – Ох, – вздохнул Джаспер, почесывая ногу. – Так вы значит, из тех, которые приходят с коробкой и следят, чтобы я собрал все личные вещи со стола и не устроил скандал? Ну, если бы я тут работал и у меня был стол и личные вещи… Но у меня их нет. Дайте мне мои ключи от машины и тапочки. – Нет, подождите. Я хочу вам кое-что предложить. – Крольчиха открыла сумку-холодильник и достала оттуда шприц. – Вода сказала, что вас мучает проснувшаяся совесть. Теперь вы должны делать добро, так? У меня есть идея, с чего начать. Дело рискованное. Мне кажется, чтобы вполне искупить грехи прошлого, сделать что-то действительно важное, вам нужно подвергнуть опасности свою жизнь. Что думаете?