– Что-то шумит… Ручей? Лиам ничего не подтверждает, но и не опровергает. Может, молчание – самый честный ответ, который у него сейчас есть. – Он почти замерз, – замечаю я. – Но обычно ты слышишь его во сне. Долгое молчание. Затем Лиам тихо шепчет: – Да. Я продумываю следующий осторожный вопрос, но тут Лиам говорит: – Во дворце я представлял, что весь сделан из камня. Как моя рука. Я киваю. Поврежденная кожа и впрямь кажется каменной. Слова Лиама пробудили во мне воспоминание, но я не понимаю, какое именно. Подумаю над этим позже. – Я представлял, как весь превращаюсь в камень и становлюсь неуязвимым для охранников. Иногда я говорил им немного правды, ненужную информацию, чтобы они не… «Не убили тебя», – мысленно договариваю я. – В каком-то смысле все получилось. Я совсем не помню их лиц. Мужчины и женщины – мне было на них все равно. Они так и не обрели надо мной власть, хотя очень хотели. Это Лиам. Засыпанный снегом, с влажными дорожками слез на лице, рассказывает о своих палачах, и в его голосе сквозит гордость, о которой он, возможно, не догадывается. Это мужчина, ради которого я бросила бы любой мир. – Они не обрели, – с нажимом говорит Лиам. Я понимаю. – Камень был лишь тонким слоем. Человек не мог под него проникнуть. А вода смогла. Лиам серьезно смотрит на меня, будто пытаясь выяснить, откуда мне это известно. Но чем больше я понимаю, тем меньше могу постигнуть. Разумеется, вода ручья напоминает Лиаму о пытках во дворце. Даже если из горных источников течет что-то другое, для него это воды Лирии. Может, ручей пахнет Лирией или на вкус он как вода из дворца. Родниковая вода наполняет легкие столь же безжалостно. Она убила бы Лиама. Но зачем он построил дом рядом с водой, если это причиняет ему столько мучений? – Ты наказываешь себя за что-то? – За что мне себя наказывать? Внешне Лиам невозмутим. Но разве это что-нибудь значит? «Расскажи мне!» – хочу, должна попросить я. Однако воспоминания о тех кошмарах Лиама, которые я видела, одерживают надо мной верх, и с губ срываются совсем другие слова: – Коридор дворца. Множество дверей. Кровь в каменных трещинах. Труп на полу. Ты не можешь об этом забыть, оно снова и снова… – Прекрати, – мягко произносит Лиам, будто я мучаю себя, а не его. Но за этим голосом и спокойным лицом нет ничего мягкого. Только твердость и холод. – Камень, да, Лиам? Все еще камень? Понятия не имею, как заставить тебя понять, что камни больше не нужны. Не прячься за ними от меня. Смиренно улыбнувшись, Лиам качает головой: – Свечение тебе тоже не нужно. Но ты не можешь его выключить. Оно часть тебя. – Мы говорим о тебе. Не переводи стрелки. Наконец я хватаю ту иголку, которую почувствовала в сердце после того, как мы с Лиамом занялись любовью. – Ну, как всегда. Ты даже переспал со мной, лишь бы я не допытывалась, как ты жил эти несколько месяцев. Лиам вздыхает: – Столько всего произошло, чего же ты ждала? У меня все вполне неплохо. – Поэтому ты не спишь, а сидишь здесь? Неплохо, да? – Просто хотел дать тебе выспаться. Я было подумала, что это очередное извинение, ведь меня разбудило то, что Лиама не оказалось рядом. Но вдруг мне стало ясно: он имел в виду совсем другое. Лиам разбудил бы меня, если бы спал. И видел сны. Магия ткачей снов. Насколько тесно она связана с его снами? Рассказать ему, что я вижу его сны? Что проживаю их вместе с ним? Отмахиваюсь от этой мысли. Он будет винить себя еще больше. – Поэтому ты живешь так далеко от остальных? Чтобы никто не заметил, как ты на самом деле себя чувствуешь? – Нет, – голос Лиама звучит невероятно устало. – Не только. Ты права, дело в воде. Шум, запах, точнее, его отсутствие. Мне надо к нему привыкнуть. Вот и все. – Экспозиционная терапия? В Завременье она не так работает. Прежде всего, ею не занимаются в одиночку. Лиам наклоняет голову: – Я просто с ума схожу, когда ты говоришь о вещах, о которых я не имею ни малейшего представления. – Могу просветить, – предлагаю я. Конечно, это очередная попытка Лиама уйти от ответа, но после разговора с Эммой я его прекрасно понимаю. – Может, в другой раз, – отказывается Лиам. – Лучше расскажи мне про вокзал. Я еще в нашу первую встречу хотел спросить, что это такое, и до сих пор хочу. Я невольно улыбаюсь: – О поездах тоже рассказать? – А как же иначе. – Тогда пойдем внутрь. За руку веду Лиама обратно в дом. Там скидываю шубу на пол и со вздохом облегчения прячу замерзшие ноги под одеялом. Лиам садится на кровать и тянет ко мне руку, но я толкаю его в спину, заставляя лечь. – Опусти голову, – шепчу я, – и закрой глаза, если можешь. Будет замечательно, если ты уснешь. Я спать не буду, так что ты в любом случае меня не разбудишь. – Не думаю, что… – Ничего страшного. Все хорошо. Просто слушай меня, ладно? – я нежно глажу его по голове, перебирая пряди. Лиам наблюдает за мной, но я молчу. Покорно вздохнув, он все-таки прикрывает глаза, и тогда я начинаю рассказывать: – В Завременье поезда и вокзалы хорошо прижились, потому что люди совершенно не умеют ездить верхом… Глава 24 Сугробы намело до колен, и нам пришлось задержаться в деревне еще на пять дней. Должна признаться, я совсем не злюсь на зиму, ведь у нас появилось время на отдых. Мы с Лиамом делаем вид, словно весь мир в порядке и ничего с ним не случится. Мы встречаемся с друзьями, сидим у костра или вместе идем в таверну, с наслаждением воображая, будто теперь это – наша жизнь. Джонатан учит меня играть в «Элементу». В ирландских карточных играх я полный ноль, зато после первой же партии в «Элементу» понимаю, что эта игра с картами и кубиками как раз для меня. Порой мы обсуждаем политическую обстановку, угрозы со стороны соседних государств, гражданские волнения, которые сильно затрудняют Кассиану жизнь: со стороны может показаться, словно нас все происходящее почти не касается. К тому же мы всегда начеку и в любой миг готовы сменить тему. Когда мы остаемся наедине, Лиам играет для меня на гитаре. Я пытаюсь разучить с ним слова песни «Nothing Else Matters», но тут выясняется, что пою я просто отвратительно, и вся романтика быстро заканчивается смехом. Мы продумываем, как будем праздновать Новый год. В Лиаскай его отмечают в начале весны. Никто не знает, сколько недель до него осталось, но я уже пообещала первый танец Заре, еще несколько Питу, Томасу и Джонатану, а все остальные – Лиаму. Буду танцевать до тех пор, пока не сотру ноги в кровь. Ну, или пока не минет ночь. В доме у ручья мы вместе строим мансарду, пытаемся готовить пасту – единственное блюдо, по которому я очень скучаю. С пастой и грибы съесть можно. Результат наших трудов больше похож на резину, и даже Лиам не может скрыть, что после моих восторженных отзывов ожидал чего-то большего. Но с наступлением вечера кажется, будто вместе со светом уходит и наша беспечность, оставляя нас совсем одних. Наивно было полагать, что кошмары Лиама исчезнут, если я буду бдеть рядом с ним. Каждую ночь он лежит, выжидая, когда я усну, и каждую ночь ускользает из дома. Проснувшись, я иногда нахожу его у хижины: он сидит и смотрит на схваченный льдом ручей. Иногда он исчезает в ночи и возвращается с рассветом. Тогда мы меняемся местами. Лиам закрывает глаза, а я рассказываю ему о Завременье. Например, говорю о событиях, когда-то слышанных мной на уроках истории, о технических достижениях, которые, к вящему удовольствию Лиама, никак не могу объяснить, о разных континентах земного шара, об их флоре и фауне, о народах, которые там живут, об их образе жизни, культуре, религии. Пока Лиам спит, я коротаю время за чтением – Алис принесла мне целую гору книг. С тех пор как мы с Лиамом встретились, я перестала видеть его сны. Не чувствую их приближение, не замечаю их в самом Лиаме. Я всегда представляла, что во сне Лиам беспокойно мечется, задыхаясь, испуганно вздрагивая. Но на деле все гораздо хуже. Он не шевелится. С его губ не срывается ни звука. Он очень тих, словно ему нужно притвориться мертвым, чтобы выжить. В какой-то миг он перестает дышать: длится это всего два удара сердца, а кажется, будто целую вечность. И так же тихо он открывает глаза. И только во взгляде у него словно что-то кричит во весь голос. Несколько секунд он ни на что не реагирует, не дышит, даже когда я прошу его об этом и трясу за плечи. Затем он приходит в себя, и мы делаем то, в чем наловчились за очень короткое время: занимаемся самообманом. Я веду себя как ни в чем не бывало, словно не потрясена до глубины души. А по Лиаму и не скажешь, что он чувствует себя униженным. Нет, он лишь выглядит немного смущенным. Временами Лиам не засыпает и в свою очередь рассказывает мне про Лиаскай. Оказывается, в других странах есть народы, которые поклоняются своим божествам и духам. Впервые об этом слышу! Например, те немногие, кто живут на севере Сэйлена, верят, что их защищает стая ветровых волков. Поговаривают, мол, те волки могут оборачиваться людьми. А в Амисе есть деревни, жители которых считают, что их божества скрывают свой истинный облик и живут среди людей. Или Немия – крошечная страна, окруженная горами. На востоке с ней граничит Эшриан. Там люди больше всего боятся разозлить своего ближнего, ведь в гневе тот может обратиться к Властителю духов, который утащит провинившихся в ужасный подземный мир, сделает рабами и заставит исполнять свои низменные желания. Мне очень хочется, чтобы Лиам хорошенько выспался, однако, слушая его истории, я ловлю каждое слово и с трудом сдерживаюсь, чтобы не попросить рассказать еще и еще. Несомненно, в голосе Лиама сквозит магия ткачей снов: то мне мерещится, будто за окном мелькают тени рогатых существ о двух ногах, то кажется, что я в изумлении стою посередине диковинного храма, в котором возвели статую самому Властителю духов, то чудится, как из леса доносится заунывная песня, с помощью которой он заманивает души в свой мир. – Вот ты рассказываешь, – шепчу я, совсем потерявшись в видениях, – а мне кажется, будто все эти истории произошли со мной. Я словно их вспоминаю. – Тогда надо бы рассказать тебе о девушке, которая однажды попала в Рубию. Она была исполнена страха и неуверенности, ибо не ведала, что ждет ее впереди, – тихо мурлычет Лиам. – Ее одели в бархат и шелк, а на голову возложили овеянную легендами корону. Но ничто не могло унять ее горе. Однако она позабыла о нем, когда верхом на лучшей лошади дворца… – Лиам!