– Разве для Лиаскай есть что-то невозможное? – Значит, ты знаешь, как его спасти? Прошу! – Я вскакиваю, подбегаю к девочке и хватаюсь за решетку, будто желая ее сломать. – Она может помочь ему? Я не понимаю, как с ней связаться, не знаю языка, на котором ее умоляют. Но ты, ты ведь знаешь! – Ведай я, как убедить Лиаскай кому-то помочь, не сидела бы здесь, – замечает девочка. – Однако я в силах сдержать то, что отнимает у людей жизнь. Поэтому я все еще здесь. Дыхание у меня учащается. – Ты можешь… ему помочь? Боже мой! Спасибо! – Что мне сделать? – допытываюсь я. – Не так быстро! – смеется девочка. – Я могу ему помочь, но это не значит, что я хочу помогать. Какая мне от этого польза? Я судорожно вздрагиваю. Ну же, Майлин, думай! Что ей нужно? – Я верну то, чего тебе не хватает. Твою часть, очутившуюся в другом мире. Девочка задумчиво поджимает губы. Она играет со мной, и на кону – жизнь Натаниеля. Мне надо сделать хорошую мину при плохой игре, но не лебезить перед ней: она примет это за слабость. – Это ты мне уже пообещала, Королева. Думай! Что ей по-настоящему важно? – Я позабочусь о том, чтобы утерянный кусок небес вернулся к Натаниелю. Все вернется на круги своя, и магия будет в руках клана. – Вернуть Церцерис, скорее, в его интересах, а не в моих. Или ты полагаешь, что мне, запертой здесь, есть дело до того, что происходит во внешнем мире? – Тогда чего ты хочешь? Свободы? – Считаешь это ошибкой? – Я считаю, что спорить об этом просто смешно, – парирую я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Я давно решила освободить тебя. Девочка снова заливается смехом. Однако теперь я точно слышу: в нем сквозит неуверенность. Надежда, которую она пытается скрыть, но не может. – Человек, с которым я связана сердцем, связана так крепко, что наша связь проходит через другие миры… Этот человек однажды уже разорвал магические цепи. Я думаю о Лиаме, говорю о нем и испытываю гордость. У меня даже получается холодно улыбнуться Королеве. Я провожу пальцами по решетке: – Работа чароносцев. Но чтобы заточить Истинную Королеву, этого мало. Я чувствую призрачную магию ткачей снов: из-за нее кажется, будто ты не можешь сбежать, но это неправда. Совместными усилиями кланы наложили на твою темницу очень сильные чары. Понятия не имею, что я вообще несу. Просто делаю, как Лиам. Не можешь светить – ослепляй! – Но мой ткач снов – сильнее. Глаза у девочки блестят. – Оставь мне что-то в залог, – шепчет она. – Тогда я поверю, что ты вернешься. Я лихорадочно соображаю. Чего она хочет? Ответ очевиден. Эта девочка – другая половина той твари из Дублина. Светлая часть, в сердце которой нет ненависти и мрака. И все же они с тварью одно целое. Она хочет того же, что и ее темная сущность. Только у меня больше нет… Хотя погодите! – У меня есть воспоминания, – шепчу я, не уверенная, что сделка не будет стоить мне рассудка или чего-то более ценного. – Драгоценные воспоминания о моей сестре Виктории. – О Королеве? Киваю. – И да и нет. Эти воспоминания другие. Я помню Вики до того, как она стала Королевой. Воспоминания о Королеве я уже отдала тебе. Девочка отворачивается. – Такие воспоминания мне не интересны. – Нет, еще как интересны! Девочка не оборачивается, но наклоняет голову. – Это воспоминания о Вики, которая еще не стала Королевой. По моим щекам бегут невольные слезы: придется отдать все, что у меня осталось от Вики… – Воспоминания о маленькой девочке, ее любили и оберегали, о ней заботились, – шепчу я. – Девочка жила в семье: с мамой, которая воспитывала ее без всякой строгости, с сестрой, которая всегда была рядом, даже темной ночью, когда девочка просыпалась от кошмарного сна. Эта девочка никогда не была одинока, ни секунды в своей жизни. «Прости меня, Вики», – мысленно обращаюсь к сестре я. Истинная Королева все-таки оборачивается. По ее лицу видно, как сильно она желает заполучить эти воспоминания. – Подтащи его ближе к решетке. Прости, Вики. Но надо думать о живых. Глава 14 Мы уходим из пещеры молча, каждый занят своими мыслями. Идти мне с каждым шагом все тяжелее. Впереди брезжит серый свет – там ущелье. Жарко, пахнет серой. Но я чувствую себя совершенно вымотанной совсем по другой причине. У самого выхода из тоннеля я сажусь на каменный пол и, привалившись к стене, закрываю лицо руками. Во рту кисло, под ложечкой сосет, будто меня вот-вот стошнит. – Нужно передохнуть? Натаниель уже снял с головы повязку. За несколько минут глубокая рана на его голове затянулась, оставив шрам в палец толщиной: только он и нездоровая бледность кожи напоминают о том, что какие-то полчаса назад Натаниель был скорее мертв, чем жив. Он одной ногой стоял в могиле. Проклятье! И все из-за меня. Все. Нет нужды просить у него прощения. Он давно меня простил, потому что для него по-другому и быть не могло. А вот я себя никогда не прощу. – Не могу, – выдавливаю я из себя. Натаниель гладит меня по спине. – Не можешь? Не ты ли заключила сделку, чтобы смертельное ранение исцелилось, будто царапина, которую нужно было лишь залепить пластырем? Чего ты не можешь? – Все. Это… «Тяжело», – договариваю я про себя. Нет, здесь нужно другое слово. – Это неправильно. Я себя не узнаю, и мне страшно. – Понимаю, – улыбка Натаниеля полна сочувствия, но он не пытается меня ободрить. – Временами из просто Майлин ты превращаешься в Майлин-королеву. И ведешь себя, как подобает Королеве. Наверное, так было со всеми. – Но это не я. – Это часть тебя. Чуждая тебе часть, с которой ты борешься. – Здесь мы столкнулись с тем, против чего я не могла бороться. Мне нужно было показать свою независимость, вот я и вела себя как Королева. Но мне страшно. Меня гложут сомнения! Что же делать? Натаниель за плечи поворачивает меня к себе. – Думаешь, что я, королевский воин Вашего Величества, всегда в ладу с собой? И мне не важно, что нужно делать, без разницы, какие приказы выполнять? Ты правда думаешь, что я не ведаю сомнений? Честно говоря, я об этом даже не думала, отмахивалась от подобных мыслей. – Натаниель, как можно быть собой, если ты в себе не уверен? Я чувствую, что должна сиять, но не сияю. Я лишь ослепляю, притворяясь тем, кто мне совершенно чужд, кем я не хочу быть. – Все так делают. За любым титулом, мечом и короной прячется человек, у которого есть сомнения, неуверенность, страхи. Чем больше мы об этом думаем, тем больше сомневаемся. – К сожалению, – шепчу я. Натаниель протягивает мне руку, помогая встать. – Нет – к счастью. Твердое убеждение делает из людей фанатиков, отрицающих все, кроме собственных идей. Сомневаться больно. Но это правильно.