Часть 17 из 80 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Надо поразмыслить. Я думаю слишком много? Или слишком мало? Сомневаюсь понапрасну – или сомневаюсь не в том, в чем нужно? Какие мои решения были правильнее других и был ли у меня выбор?
Мы идем дальше, держа верхнюю одежду в руках, – в кратере слишком жарко.
– Вдруг этим дело не кончится? – тихо спрашиваю я. – Вдруг одна часть меня победит другую и останется только Королева, а Майлин, которая оказалась в Лиаскай, исчезнет?
– Такого не случится, – отвечает Натаниель.
Откуда ему знать?
– Уже случилось! Я изменилась. Я делала то, что…
– Ты делала то, что необходимо, – мягко заверяет меня Натаниель, касаясь моей руки. – И я тоже.
Он не понимает, о чем я говорю. Он не ведает, что я отдала Истинной Королеве все воспоминания о сестре. Теперь я знаю только, что ее звали Виктория. Смутно припоминаю ее лицо. Но все мгновения, проведенные с ней, испарились. Вместо мощных, ярких воспоминаний, которые сделали меня той, кто я есть, есть лишь тени, и мне не разглядеть, что они прячут.
Боли нет: она далеко и не может навредить мне. Меня больше не одолевают горе и тоска. Мне следует быть благодарной и счастливой.
Но разве, утратив все это, я осталась прежней?
Мы выбираемся из ущелья, и вдруг становится очень холодно. Перед нами простирается огромная пустыня: повсюду снег и сверкающий лед. Сосульки поблескивают на чахлых ветвях, словно диковинные цветы. Из пропасти вырывается теплое зловонное дыхание, но ему до нас не достать. Поскорее бы убраться от этого ущелья.
– Надо же! Я увидел Бездонное Ущелье изнутри, – оглянувшись назад, с неверием замечает Натаниель. – И вышел оттуда живым.
– Так это Бездонное Ущелье?
Я нечасто слышала об этом месте и запомнила большей частью из-за Лиама, который использовал его название как ругательство.
– Оно самое. И теперь нас будут воспевать, ибо мы первые, кто смог оттуда вернуться.
– Как жаль, что поблизости нет ни одного слагателя песен.
– Это точно. Расскажем – и нас примут за хвастунов и лжецов. Покажи-ка Церцерис.
Открыв медальон, протягиваю его Натаниелю. Тот кивает.
– Да, я так и думал. Трещина тебе ничего не напоминает?
И тут меня осенило. Я невольно прикрываю рот ладонью.
– Трещина похожа на Бездонное Ущелье.
– Именно. Твоя разорванная Королева наметила на Церцерисе цель. Любой, кто им воспользуется, попадет в Бездонное Ущелье, иначе и быть не может. Пойдем дальше. Если не поторопимся, то уже никому о наших приключениях не расскажем. Темнеет, а зимние ночи суровы.
И не только ночи. Мы двигаемся на юг, и чем дальше от Ущелья, тем ниже опускается температура. Дует пронзительный восточный ветер, в лицо впиваются ледяная крошка и снег. Надвинув капюшон на лоб, я прячу руки в рукавах шубы: иду осторожно, чтобы не поскользнуться на льду. Натаниель обернул шарф вокруг шеи, рта и носа, чтобы легче дышалось, а то воздух слишком холодный. Он прав, одежда из меха и кожи хорошо греет, однако нам нужно постоянно двигаться, чтобы не замерзнуть.
– Здесь поблизости есть деревня? – я почти кричу, чтобы Натаниель меня услышал. Ветер словно сговорился с завывающей метелью.
– Поблизости нет, – отвечает Натаниель и указывает в сторону леса. – Но деревья дадут нам приют на ночь.
Великолепно! Одно дело просто ночевать в лиаскайском лесу. И другое – ночевать в нем во время надвигающейся бури.
– Деревья? А сторожек там нет?
Натаниель бросает поверх своей модной повязки весьма красноречивый взгляд, будто спрашивая, нет ли у меня еще каких пожеланий.
Надув щеки, выпускаю облачко пара. Так теплее.
До леса мы добираемся с наступлением темноты. Смеркается здесь рано и очень быстро. На ветках деревьев висят прихваченные морозом листья. Кажется, будто они забыли опасть осенью и теперь обречены всю зиму висеть так, бросая на лес длинные тени. Скоро совсем стемнеет и придется остановиться. Невольно вздрагиваю – на ветке что-то странное…
– Это?..
Умолкаю на полуслове: сама вижу, что это птички. Безобидные, маленькие птички, которые уселись на ветки поспать и замерзли. Может, птички умерли от холода, или их сгубил голод, потому что они не смогли оторвать от ветвей крохотные лапки. Мы совершенно беззащитны, а спать в лесу, где птицы замерзают на деревьях… Вот только подумаю об этом, и зубы стучать начинают.
Ища, где устроиться на ночлег, мы собираем хворост. Этого хватит, чтобы развести костер. Наконец, мы примечаем хорошее место, защищенное от ветра вечнозеленым кустарником.
– У меня с собой зажигалка, – с гордостью говорю я.
Она избавит нас от многих хлопот.
Но Натаниель, криво улыбнувшись, достает из сумки спичечный коробок.
– Ой, так некрасиво, – дружески подкалываю его я, довольная, что мы сможем развести огонь.
Хворост сырой, поэтому костер сильно чадит, но пылает ярко.
– Здесь водятся дикие звери, которых стоит опасаться? – я недоверчиво вглядываюсь в окружающую нас тьму. – Или люди?
– Зимой их не так много, – вопреки этим словам Натаниель выглядит озабоченным. – Большинство уходят к южным нивам или на север, в Сэйлен. Там горы защищают от пронизывающих восточных ветров.
– Тогда от чего ждать беды?
– Только от ветров. Зародившись на востоке, они обрушиваются вьюгой на Острова Теней и каждую зиму сметают с лица Земли всех, кто пытается там жить. Затем летят сюда.
Меня пробирает дрожь.
– Но здесь не так уж и холодно…
– Говори тише, – мрачным шепотом предостерегает Натаниель. – Вот услышат ветра тебя, и останется только молить Лиаскай, чтобы она задержала бурю и мы успели отсюда убраться. Восточные ветра так холодны, что легкие с первым же вдохом обращаются в лед.
Прикусив губу, я подбрасываю в костер ветку.
– Ненавижу полагаться на удачу, но боюсь, что Лиаскай не контролирует погоду, как мы не контролируем ток крови.
– Значит, миледи, будем полагаться на удачу. Иначе нам…
– Просто скажи как есть. Иначе нам крышка.
Везло нам еще три дня. Три дня, за которые наши запасы, которые мы старались экономить, подошли к концу. Три ночи, которые мы провели у костров или в пещерах, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы уснуть. Три дня, за которые мы прошли совсем ничего: идти по твердой мерзлой земле очень тяжело. Намело такие высокие сугробы, что нам пришлось пробиваться прямо сквозь них.
И все три ночи меня не покидало чувство, что Лиам здесь, совсем рядом. Сны стали такими отчетливыми и пугающими, что я не спала часами, только бы их не видеть. По ночам они все равно приходили ко мне, потому что мы с Лиамом находимся в одном часовом поясе.
На четвертый день после полудня я замечаю куст, на котором висят красные ягоды. Они большие и круглые, похожи на помпельмус: иней лежит на них, словно сахарная пудра.
– Что это за ягоды? – спрашиваю я Натаниеля.
Тот только качает головой и знаком поясняет, что куст лучше обойти. Именно в эту секунду я наступаю на что-то, припорошенное снегом. «Ветка», – подумала я, но, разворошив снег сапогом, увидела… копыто! Будто лошадиное, но больше.
Да-да, понимаю, надо перестать смотреть и продолжить путь, но я не могу отвести взгляд от копыта, длинной ноги, туловища животного… Наклонившись, разгребаю снег и рукой в перчатке касаюсь шерсти. Догадываюсь, где под белым покровом находится голова, и смахиваю снег. Это саблерог! Серебристо-серый саблерог, его глаза закрыты. Какая у него тонкая шея… Если бы не кровь у него на губах, можно было бы подумать, что он мирно спит. Стянув с руки перчатку, я дотрагиваюсь до рога. Он холодный и острый, словно заточенный меч.
– Что с ним случилось?
Подойдя, Натаниель сначала указывает на губы саблерога, затем на куст с большими ягодами.
– Эти ягоды называют «багровый вздох». Кто их съест, успеет сделать один-единственный вздох. Сердце замрет в груди.
– Они ядовиты! – смекаю я.
На губах саблерога нет крови – лишь сок ягод.
Натаниель пожимает плечами:
– Я изучал эти ягоды, но ничего не выяснил. В любом случае, убивают они мгновенно.
– Зачем саблерог их съел? Разве животные не понимают, что есть можно, а что нельзя? Они же не пьют из Чумного ручья!
Натаниель забрасывает саблерога снегом.
– Конечно, понимают. Багровый вздох означает легкую смерть. Он убивает быстро. А умирать зимой от голода…
Меня пробирает дрожь. Отогнав скверные мысли прочь, я касаюсь снега рядом с головой саблерога:
– Пусть сбудутся все твои чаяния, все надежды.
Уже не помню, где впервые услышала эту прощальную фразу, но мне кажется, она здесь к месту.
book-ads2