Моя кожа была одновременно ледяной и обжигающей на ощупь. Я шагнула в круг света от улицы, поближе к Арктуру: – Прости, что назвала тебя трусом. Прости за обман. – Мой голос звучал все тише. – Порвав с тобой, я совершила чудовищную ошибку. Мною двигало стремление посвятить всю себя революции. Посвятить без остатка, до последней капли крови. Моя ладонь легла на мускулистую грудь. – Знаю, я смертная и наши отношения обречены, но ничего не могу с собой поделать. Я пробовала, но это сильнее меня. Ты мне нужен. Давай хотя бы попробуем. – Уже пробовали. – Арктур выдержал мой взгляд. – Тебе не нужен никто. Ты раньше меня сообразила, чем чревата наша близость. – Не понимаю… Под моей рукой его сердце билось, точно военный барабан. Если мое лихорадочно колотилось, то его стучало размеренно, соблюдая ритм бесконечности. – Для меня доктрина плотеотступничества – пустой звук. Однако для большинства рефаитов это святое, – еле слышно произнес Арктур. – Если то, что промелькнуло между нами, будет предано огласке, ты обречена. – Мне не страшно. – А мне наоборот. – Его большой палец скользил от скулы к виску. – Очень страшно. Я поймала его запястье: – Не ты ли говорил «мой страх не должен тебе препятствовать»? – Он препятствует мне. И сейчас тем более нельзя выходить за его рамки. – Огонь в глазах рефаита померк. – Я желал тебя, Пейдж. И желаю до сих пор. От его признания в желудке возник холодок. – Но только подлец решится подвергнуть тебя еще большей опасности, поставить плотское влечение выше человеческой жизни. Эгоистично с моей стороны было заключать тебя в объятия, заранее зная, к чему это приведет. – Нет. – Я коснулась его лица. – Той ночью в «Гилдхолле» мне было безумно страшно и одиноко. А ты обнял меня, несмотря на подорванную веру в людей. Позволил увидеть себя в истинном свете. Ты готов пожертвовать всем ради цели. – Всем и каждым. Включая тебя. – Арктур убрал руку. – Если бы я дорожил тобой по-настоящему, никогда бы больше не дотронулся. Зажмурившись, я ловила его удаляющиеся шаги. Да, не таким мне представлялся сегодняшний вечер. – Я не Моталлат. – Мой голос полосонул по воздуху, точно кнут. – Ты не обязан стеречь меня как зеницу ока. – (Арктур застыл.) – Я вольна рисковать, как мне вздумается, а думается мне о близости с тобой. Арктур медлил на пороге своей комнаты. – Нельзя отдавать себя войне без остатка, – шептала я, – иначе свихнешься. Я готова биться до конца, но при одном условии, одном-единственном, никак не связанном с революцией. Это не лозунги, схемы или тактики. – Мой голос предательски дрогнул. – Мне нужен кто-то, перед кем не надо носить маску. Нужно… пристанище, укромный уголок, где можно не притворяться Черной Молью. Иначе она поглотит меня. Прошло время, прежде чем Арктур снова двинулся с места. Только когда дверь за ним захлопнулась, меня осенило: это означает «нет». В этой части Парижа не смолкал шум. В кофейне на углу гремела музыка. С Рю де Арк доносился звонкий смех. Здесь никогда не затихал заунывный напев. Неутомимое дыхание цитадели. Впрочем, сегодня оно звучало не так явственно, словно город наконец задремал. На явке царила мертвая тишина. В попытке отвлечься от мрачных мыслей я почти без содрогания приняла душ, почистила зубы, отыскала сорочку и перестелила белье в своей комнате. Над Парижем засияла февральская луна. Завернувшись в одеяло, я распахнула окно и, поджав ноги, устроилась на карнизе под балюстрадой. За непроницаемым фасадом Арктур безуспешно боролся с самим собой. И как я раньше не замечала! Меня тянуло вернуться в гостиную, но здравый смысл пересилил. Я сделала, что могла, недвусмысленно озвучила, чего хочу. Теперь выбор за ним. Постепенно холод выстудил из меня последние надежды. Наивно было рассчитывать на иной исход. Я смертная. Он – далекий и недосягаемый, как звезда, в честь которой его назвали. У моей любви шансов не больше, чем у бабочки-однодневки, чей век так короток. Осознав, что ждать не имеет смысла, я вытянулась на кровати, но из-за лихорадочного стука сердца не могла сомкнуть глаз. Около полуночи слух уловил какое-то движение. Арктур покинул спальню. Я медленно села и сосредоточила внимание на эфире. Через мгновение Арктур уже стоял в дверях моей комнаты. Время замедлило бег, сделалось тягучим, словно мед. Рефаит опустился на краешек кровати. Текли минуты, но никто из нас не шелохнулся. – Как сладостно и вместе с тем невыносимо быть богом и питать чувства к смертному. Ты на многое открыла мне глаза, помогла понять, как много между нами общего, несмотря на различия. – (Голос его был, точно длинная тень.) – Но вместе с тем ты внушила мне страх. Страх перед всем, что укорачивает жизнь, – даже перед временем, хотя оно совершенно надо мной не властно. Страх перед собственными объятиями. Я взяла его за подбородок и повернула к себе: – Нам, смертным, присущ страх, а еще нам присуще осознание скоротечности жизни. Поэтому мы стремимся прожить ее на полную катушку. Ты сказал, мне никто не нужен. Собственно, как и тебе. Мы оба – волки-одиночки. Но мы желаем друг друга, разве этого мало? В его глазах снова запылал пожар. Далее все происходило без порывов и резких движений. Арктур действительно обращался со мной, как с фарфоровой статуэткой. Наши лбы соприкоснулись, аура рефаита обволакивала. – Пейдж. И более ничего. Только мое имя. Я прильнула губами к его губам. Это не было похоже на поцелуй, скорее на легкий шепот, судорожный вздох. Откинувшись назад, я гладила его скулы, полную нижнюю губу, изогнутую, словно лук Амура. После провела по ней языком и, осмелев, слегка закусила. В груди сладостно заныло. Его вкус навевал образ красных драпировок. Обхватив ладонью затылок рефаита, я исследовала чувственный рот с медлительностью триумфатора. Отныне я вольна прикасаться к нему. Прикасаться и смаковать каждое мгновение. – Мне нечего тебе предложить, кроме песни в ночи. – Так спой, – прошептала я. Он погладил мне ногу, дотронулся до свежей раны. А после заключил меня в объятия – трепетно, нежно, не стискивая ребра. Мои ладони легли на саркс, его горячие требовательные губы впились в мои, пальцы перебирали мне волосы. Поцелуй становился все жарче. Все семь моих чувств пылали. Отстранившись, я принялась расстегивать рубашку. Поначалу Арктур только наблюдал, чем распалил меня еще сильнее, а потом сорвал рубашку с моих плеч, коснулся обнаженной кожи. До сих пор наша близость случалась урывками, в вечной спешке. Сейчас все переменилось. Каждое прикосновение, каждый взгляд сулил обещание. Усугублял обоюдную вину. Рефаит пожирал меня глазами. Большой палец с ласковым трепетом исследовал контуры моего рта. Впервые я прониклась осознанием новой, неведомой мне власти. Власти совершенно иного толка, не связанной ни с обладанием, ни с короной. Он прильнул к ямке между ключицами, ласкал ее языком. Изнемогая от нетерпения, я положила его ладонь себе на грудь. С губ невольно сорвался стон. Я тонула в потоках наслаждения, не в силах противиться страсти. Всю жизнь я воспринимала собственное тело как обузу, лишнюю заботу. Позабыв, сколько удовольствий оно таит в себе. Разгоряченная кожа не утратила чувствительности. Каждое прикосновение обжигало, бросало в дрожь. Арктур целовал мою шею, ребра и, доведя почти до исступления, обхватил губами сосок. Я мысленно унеслась в прошлое, в день, когда мне на черном рынке подвернулся магический шар из дымчатого стекла. Дивная вещица, но запрещенная, вплоть до смертной казни. Тем не менее я оставила шар себе. В качестве акта неповиновения. Сознание наконец прояснилось, настал мой черед осязать. Впадина у основания шеи. Мускулистые плечи. Я гладила его бока, испещренную шрамами спину. Наши взгляды встретились. Арктур следил за выражением моего лица, пока кончики пальцев исследовали рубцы, недвусмысленно свидетельствуя о моих намерениях. Наконец настороженность исчезла, и он снова склонился надо мной. Поймал губами второй сосок, опустился ниже. Тяжело дыша, я расстегнула ремень на его брюках. Арктур поднял голову, и мы опять слились в поцелуе. Поощряемая крепкими мужскими руками, я стянула с себя белье – и осталась в его объятиях обнаженная. Он смотрел на меня не отрываясь. Я застыла в предвкушении, не в силах больше ждать. И не узнавала сама себя. Его глаза скользили по моему телу. Я не шелохнулась. На его месте любой человек нашептывал бы комплименты, восхищался моей красотой, но только не Арктур. Он молча созерцал, пожирал меня пылким взглядом. Когда молчание сделалось невыносимым, а нетерпение распирало изнутри, он привлек меня к себе, в полосу лунного света, который озарил мне волосы, превратил их в пылающий костер и разогнал последние тени, едва прикрывавшие мою наготу. Теперь он видел меня всю. Каждый миллиметр, каждую родинку, каждый изъян. В стремлении побороть обуревавшее меня смущение я положила обе руки Арктур на грудь. – О чем думаешь? Вопрос слегка разрядил обстановку. Сначала мою талию обхватили мозолистые ладони, потом пальцы, которых Арктур чуть не лишился. – Если жажда обладать тобой сродни предательству, я готов вечность носить эти шрамы. – (Я обвила руками его шею, губы терлись о мой подбородок.) – Как высшую награду, а не позорное клеймо. Его низкий проникновенный голос переполнил чащу моего терпения. Арктур с трепетом увлек меня на постель и вскоре избавился от одежды. В полумраке различались только очертания тела и мускулатуры. Растворяясь в объятиях страсти, я совсем упустила из виду эфир, но сейчас он заполонил собой все вокруг, обострял ощущения. Золотая пуповина обвилась вокруг нас кольцом. Ошибка исключена. Все мои инстинкты кричали о правильности, гармоничности и закономерности такого решения. Его дыхание обжигало ребра. Моя голова откинулась назад, из горла вырвался стон. Если пойти до конца, переступить грань, постоянное напряжение между нами исчезнет. А терять его не хотелось. Оно отрезвляло. Однако я жаждала большего. Дальше тянуть нет мочи. Его поцелуи сводили с ума. Пальцы нащупали впадинки под коленями. – Это увертюра, – одними губами произнес рефаит, его слова проникали в каждую клеточку. – Хороший дуэт требует времени. И терпения. Мы должны стать единым целым, двигаться в унисон. – Он коснулся эрогенной зоны на внутренней стороне бедра, и я выдохнула его имя. – Направляй меня. Хочу… – (Большой палец скользнул по ягодице.) – Хочу понять, как заставить твое тело петь. Оно и так заливалось соловьем. Я забывала, как дышать, забывала саму себя. Арктур легонько сжал мои колени и развел их в стороны. По телу прокатилась дрожь. – Хочешь? – Да, – шептала я, – да. Он прильнул губами к моему бедру. Затаив дыхание, я без устали постигала неведомый пьянящий язык. Песню, известную только нам двоим. Его движения были отточенными, уверенными. В некоторых аспектах рефаиты ничем не отличаются от людей. Его ладони стискивали мои бедра. С бешено колотящимся сердцем я запустила пальцы в его волосы. Смущение и робость испарились, осталось только влечение во всем своем многообразии. Мое тело переполняли эмоции, странно, как оно вообще не разлетелось на кусочки под таким мощным натиском. Под аккомпанемент отрывистых животных выкриков Арктур почти довел меня до экстаза. Я цеплялась за него, боялась отпустить, хотя каждая клеточка молила о снисхождении. А на войне нет места пощаде. Впрочем, война осталась где-то там, за пределами спальни.