— Здесь ты ошибаешься, старик. Из скольких переделок он тебя вытаскивал? Руперт ничего не говорил, пока Матт загибал пальцы. — Что ж, посмотрим: маленький инцидент с Марко. Затем еще один с Сандрой Пэйсли — мерзкое дельце. Потом дельце со Спаркманом и Блонделем — это обошлось «Би-би-си» в приличную сумму. Не говоря уже о… — Заткни глотку, Матт! Матт продолжил считать: — Не говоря уже о той девушке в Бэкенхеме… как бишь ее? Лулу? Лулу, бога ради! — Заткнись! Заткнись! Заткнись! Руперта охватил сильный приступ ярости. Он слетел со ступенек, скобы на его негнущейся ноге жутко клацали. Я глянула на Ниаллу, которая внезапно побледнела и неподвижно застыла, как гипсовая Мадонна. Ее рука была около рта. — Садись в свой чертов «ягуар», коротышка, и убирайся прямо в ад! — зарычал Руперт. — Оставь меня в покое! Матт не испугался. Даже несмотря на то, что теперь они оказались нос к носу, он не отступил на ни дюйм. Вместо этого он снял воображаемую нитку с рукава своего пиджака и сделал вид, что наблюдает за тем, как она планирует на пол. — Я не на машине, старик. Приехал на поезде. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что «Би-би-си» урезает издержки из-за фестиваля Британии[44] в следующем году, и всякое такое. Глаза Руперта расширились, когда он заметил Ниаллу. — Кто тебе сказал, что мы здесь? — завопил он, тыкая в нее. — Она? — Тише, тише, — сказал Матт, в первый раз повышая голос. — Не обвиняй Ниаллу. На самом деле это была миссис Какая-то в Бишоп-Лейси. Ее сын видел ваш фургон около церкви и помчался стремглав домой сказать мамочке, что перестанет дышать и лопнет, если «Кукол Порсона» не позовут на его день рождения, но, пока он приволок ее сюда, вы уже ушли. Она совершила междугородний звонок в «Би-би-си», и коммутатор переключил ее на секретаря Тони. Тони сказал мне быстро ехать и добыть тебя. И вот он я. Конец рассказа. Так что не вини Ниаллу. — Все подлизываешься к Ниалле, да? — продолжал кипеть Руперт. — Шныряешь тут… Матт положил ладонь на грудь Руперта. — И раз уж мы заговорили об этом, Руперт, я могу сказать тебе, что, если ты еще хоть пальцем ее коснешься, я… Руперт грубо оттолкнул руку Матта. — Не угрожай мне, ты, мерзкая маленькая улитка! Если тебе дорога жизнь! — Джентльмены! Джентльмены! В чем дело? Прекратите немедленно! Это был викарий. Он стоял в открытом дверном проеме, темный силуэт на фоне света дня. Ниалла проскользнула мимо него и убежала. Я быстро последовала за ней. — Дорогая леди, — произнес викарий, протягивая гравированную медную коллекционную тарелку, — попробуйте сэндвич с огурцом и салатом-латуком. Говорят, это замечательно успокаивает. Я сам их сделал. Сам сделал? В доме приходского священника объявлена хозяйственная война? Мы опять были на церковном кладбище, довольно близко к тому месту, где я впервые увидела плачущую Ниаллу, лежащую на надгробии. Неужели это было лишь два дня назад? Казалось, минула вечность. — Нет, благодарю вас, викарий, — сказала Ниалла. — Я более-менее в порядке, и мне надо работать. Обед был испытанием. Поскольку окна зала были закрыты тяжелыми затемняющими гардинами по случаю представления, мы сидели почти в полной темноте, пока викарий суетился с сэндвичами и кувшином лимонада, которые он, должно быть, наколдовал из воздуха. Ниалла и я сидели в одном конце первого ряда стульев, а Матт — в противоположном. Руперт незадолго до этого исчез где-то за сценой. — Скоро нам придется открыть двери, — сказал викарий, отодвигая край гардин, чтобы выглянуть на улицу. — Наша публика уже начала собираться в очередь, их карманы полны монет. — Он посмотрел на часы. — Занавес поднимут через девяносто минут! — крикнул он, сложив ладони домиком. — Девяносто минут! — Флавия, — сказала Ниалла, — будь душечкой, сбегай за сцену и скажи Руперту приглушить музыку, когда я начну говорить. Он все испортил во Фрингфорде, и я не хочу, чтобы это повторилось. Я вопросительно посмотрела на нее. — Пожалуйста, сделай одолжение. Мне надо еще подготовить костюм, и я не очень хочу видеть его сейчас. На самом деле я тоже не особенно жаждала видеть Руперта. Переставляя ноги по ступенькам на сцену, я думала о Сидни Картоне, восходящем на эшафот на встречу с мадам Гильотиной.[45] Я увидела щель между черными кулисами, висевшими по обе стороны кукольной сцены, и вступила в другой мир. Повсюду были крошечные озерца света, сверкающие ряды электрических переключателей и пультов управления, провода и кабеля, извивающиеся во всех направлениях, и мерцание лампочек, пусть неяркое, не позволяло видеть сквозь тени. — Проходи, — произнес голос из темноты надо мной. Руперт. — С другой стороны есть лестница. Смотри под ноги. Я на ощупь обошла заднюю часть сцены и руками нащупала перекладины. Несколько шагов, и я оказалась на возвышающейся деревянной платформе, пересекающей кукольную сцену. Прочные перила из черного металла поддерживали Руперта за талию, когда он наклонялся вперед, чтобы управлять куклами. Хотя те были повернуты так, что я не могла видеть их лица; несколько персонажей висели на веревке позади меня: старуха, мужчина и мальчик, судя по крестьянской одежде. С одной стороны в поле досягаемости был установлен магнитофон, обе бобины которого были нагружены блестящей коричневой лентой, которая, судя по цвету, могла быть покрыта эмульсией окиси железа. — Ниалла просила напомнить, что надо уменьшить звук, когда она начнет говорить, — прошептала я, как будто делясь с ним секретом. — Хорошо, — сказал он. — Не надо шептать. Занавески поглощают звук. Никто нас здесь не услышит. Не самая успокаивающая идея. Если ему взбредет в голову, Руперт может положить могучие руки мне на шею и придушить в роскошном молчании. И концы в воду. От меня ничего не останется, кроме вялого трупика. — Ладно, мне лучше пойти назад, — сказала я. — Я помогаю с билетами. — Хорошо, — ответил Руперт, — но посмотри сюда, перед тем как уйти. Немногие дети получают возможность заглянуть за кулисы. С этими словами он покрутил большую ручку, и огни на сцене под нами погасли. Я чуть не потеряла равновесие, когда маленький мирок начал образовываться, казалось, из ничего прямо под моими ногами. Я обнаружила, что смотрю вниз, словно бог, в сонный край с синим небом и зелеными раскрашенными холмами. В долине приютился соломенный домик со скамейкой во дворе и с обветшалым хлевом. У меня перехватило дух. — Вы все это сделали? Руперт улыбнулся и потянулся к другой ручке. Когда он двинул ее, дневной свет угас, превратившись в темноту, и в окнах домика зажегся свет. Хотя я смотрела на это сверху вниз, я почувствовала острую боль — странную и необъяснимую боль, которую никогда прежде не ощущала. Это была тоска по дому. Теперь еще больше, чем раньше, когда я бросила первый взгляд на этот домик, я страстно захотела оказаться в этом тихом месте, прогуляться по тропинке, достать ключ из кармана и открыть дверь в дом, сесть у камина, обхватить себя руками и остаться здесь навсегда. Руперт тоже изменился. Я видела по его лицу. Освещенные снизу, его черты совершенно разгладились, и он благожелательно и широко улыбнулся. Перегнувшись через перила, он подался вперед и снял черный хлопчатобумажный капюшон с громоздкого предмета на краю сцены. — Познакомься с великаном Галлигантусом, — сказал он. — Последний шанс перед тем, как он понесет заслуженное наказание. Это был лик чудовища, черты которого исказились в выражении вечной ярости и были испещрены фурункулами, подбородок покрыт седеющей черной щетиной, торчащей ковром. Я пискнула и сделала шаг назад. — Он из папье-маше, — объяснил Руперт. — Не бойся, он не так страшен, как кажется. Бедный старик Галлигантус, а вообще, я к нему нежно привязан. Мы здесь с ним проводим немало времени в ожидании конца спектакля. — Он… чудесный, — сказала я, сглотнув. — Но у него нет веревок. — Нет, он не совсем марионетка — на самом деле это просто голова и плечи. Ног у него нет. Он прикреплен петлями в том месте, где должна быть талия, удерживается прямо, вне поля зрения за сценой, и… обещай, что ты нигде это не повторишь, это фирменный секрет. — Обещаю, — сказала я. — В конце пьесы, когда Джек рубит бобовый стебель, мне надо лишь поднять вот этот рычаг — он подпружинен, вот видишь, и… Когда он прикоснулся к нему, маленький металлический брусок взлетел, словно сигнал семафора, и Галлигантус опрокинулся вперед, падая перед домиком и чуть ли не полностью заняв сцену. — Это всегда заставляет первые ряды испуганно выдохнуть, — заметил Руперт. — Всегда смеюсь, когда я это слышу. Правда, приходится позаботиться, чтобы Джек и его бедная старушка-мать не оказались на его пути. Не могу допустить, чтобы их раздавил падающий великан. Потянувшись вниз и схватив Галлигантуса за волосы, Руперт поднял его наверх и снова закрепил на месте. Что необъяснимо поднялось со дна моей памяти в этот момент, так это проповедь, которую викарий читал в начале года. Частью текста, взятого из Книги Бытия, была фраза: «В то время были на земле исполины». В оригинале на иврите слово «гиганты» было nephilim, что, как он сказал, означало жестокие хулиганы или свирепые тираны: физически небольшие, но страшные. Не чудовища, но человеческие создания, преисполненные злобы. — Мне лучше пойти вниз, — сказала я. — Спасибо, что показали мне Галлигантуса. Ниаллы нигде не было видно, и у меня не было времени ее искать. — Дорогуша, дорогуша, — произнес викарий. — Не знаю, что тебе поручить. Просто будь в общем полезной, ладно? Так я и поступила. В течение следующего часа я проверяла билеты и пропускала людей (преимущественно детей) на места. Я сердито посмотрела на Бобби Брокстона и жестом велела ему убрать ноги с перекладин сиденья перед ним.