Алиса принялась наблюдать за маленьким мирком прихожан. Ее очень забавляла их непоследовательность, но в конце концов именно эта черта начала привлекать. Ну как, к примеру, не улыбнуться, увидев, как все шествуют к мессе, разодетые в пух и прах, чтобы молиться Иисусу… который, между прочим, ходил босиком и призывал богатых избавиться от роскошных одежд? Как не смеяться, услышав, как они злословят о соседях, когда сами только что благочестиво выслушали проповедь о любви и прощении? Алисе был симпатичен Виктор, полуглухой винодел на пенсии, и его приятель, заика Этьен, с которым они составляли весьма занятную парочку. Некоторым прихожанам новшества не нравились, все разговоры на паперти вертелись вокруг этого спорного вопроса. Жермена и Корнелия, сплетницы со змеиными жалами вместо языков, выражали несогласие короткими, на первый взгляд вполне невинными замечаниями. Жермена, с крашенными в цвет воронова крыла волосами, появлялась перед вами и, чтобы привлечь внимание, заглядывала в глаза, буквально буравя острым взглядом. – Бах не так уж груб, – говорила она, – но мне больше нравились коротенькие мотивчики, которые потом можно мурлыкать про себя. Вам, наверное, тоже? Ее ястребиный глаз не оставлял вас в покое, и вы волей-неволей ощущали себя просто обязанным согласиться. А Корнелия, с желтоватыми волосами, навеки застывшими под толстым слоем лака, с вдохновенным видом кивала головой, поддерживая сообщницу. – Вы не находите, что в последнее время нам чего-то недостает? Уж не оказались ли мы на грани потери традиций? Обе сеяли вокруг себя семена сомнения, Алиса видела, что в некоторых головах они дают ростки. Она застала дам, когда те жаловались мадам де Сирдего, баронессе, чье место в первом ряду возле прохода было закреплено за ней пожизненно, его никто никогда не занимал. Баронесса выслушала аргументы сплетниц и пообещала замолвить за них словечко епископу, который восхищался ими в столь же высокой степени, в какой мог не доверять Алисе. Мадам де Сирдего в Клюни все знали и в лицо, и понаслышке. Эта шестидесятилетняя дама держалась надменно, одевалась изысканно и всегда выставляла напоказ золотой кулон в виде креста с крупным рубином в центре. Несколько лет назад от нее ушел муж, и все знали, что в ходе развода она боролась за сохранение всех привилегий высокого статуса: за собственный особняк, старый «ягуар» под конец жизни, а прежде всего за фамилию мужа и баронский титул. Титул был особым шиком, ибо в замужестве она предусмотрительно уничтожила все документы и даже саму память о своем девичьем имени Жозетта Гроссард. После развода она жила одна в просторном особняке. На его содержание денег не было, но она сочла за благо с достоинством отстоять ту позицию, которую хотела сохранить в глазах общества. Каждый раз, когда Алиса появлялась в церкви, одна из монашек совала ей в руку сложенную ввосьмеро бумажку, на которой были нацарапаны несколько слов. В первый раз она удивилась и терпеливо развернула бумажку под улыбающимся взглядом сестры. Блаженны бедные, Ибо ваше – Царствие Небесное. – Зачем вы мне это даете? – спросила Алиса. Та только улыбнулась в ответ. Но Алиса не отставала, пока одна из прихожанок не взяла ее за руку: – Бесполезно ее спрашивать, она глухонемая. Тогда Алиса жестом поблагодарила монашку, даже не пытаясь вникнуть, зачем та переписала слова из Евангелия. В следующий раз монахиня снова сунула ей листок, который она приняла уже с благодарностью. Блаженны вы, когда вас ненавидят и вас преследуют. И не найдут места там, где вас преследовали. Алиса заставила себя улыбнуться. Уж не решила ли сестра преподнести ей Евангелие по частям? Записки посыпались одна за другой в каждое посещение храма, и Алиса про себя уже прозвала монашку «сестра ИКЕА». Наверное, бедняжка была наивной простушкой. Пока что большим разочарованием для Алисы стал слабый прирост числа прихожан. Раньше их было двенадцать, а теперь всего двадцать один. Если бы ей надо было отстаивать столь скромный результат перед советом директоров, она бы гордилась мощным приростом участников в семьдесят пять процентов. Но здесь Алиса действовала в одиночку, и возникало чувство, что тратит энергию она попусту. Новые прихожане на самом деле были старые, которые потеряли связь с церковью, а теперь вернулись благодаря позитивной информации. Это убедило Алису, что тактика выбрана правильно, и укрепило доверие Жереми. Но триста семьдесят девять мест в церкви так и оставались пустыми. Это выбило бы из колеи самого самонадеянного маркетолога, но Алиса помнила прекрасный анекдот про фирму «Nike». Та, еще в прошлом веке, поручила двум своим практикантам изъездить Африку вдоль и поперек и оценить возможности рынка обуви. Первый представил очень краткий отчет: «Они тут все ходят босиком. Оставьте эту затею: никакого рынка обуви нет». А заключение второго было еще короче: «Они тут все ходят босиком. Рынок обуви просто гигантский!» Алиса своего последнего слова пока не сказала. У нее на руках была еще одна карта, и она пустила ее в дело через две недели общения с Жереми. Эта козырная карта имела кроткое имя: ИСПОВЕДЬ. Сегодня этот религиозный акт, в ходе которого кающийся грешник приходит, чтобы признать свои грехи и получить отпущение, кажется полным анахронизмом. Им, похоже, пользуются только немногие суеверные, у которых есть потребность обнулить счетчик, перед тем как сесть в самолет или отдать богу душу. Но у Алисы был на это совсем другой взгляд. Хотя у нее самой вызывал аллергию один вид деревянной исповедальни в соборе Нотр-Дам, этой мрачной, наводящей тоску кабины, она предчувствовала, что именно исповедь могла бы помочь вернуть в храм многих верующих. Но вот уже с начала века реалити-шоу взяли на вооружение жанр исповеди, люди вошли во вкус, разливаясь на все голоса во всевозможных признаниях и интимных откровениях. Теперь можно увидеть и звезд, и политиков, бесстыдно признающихся с телеэкрана в собственных слабостях. Они исповедуются в супружеских изменах, в пристрастии к алкоголю или склонности к сексуальным извращениям. Под любым предлогом они готовы выставить на всеобщее обозрение свои причуды. Люди просто обожают исповеди, и Алиса отчетливо увидела в этом хороший маркетинговый рычаг. Конечно, надо было перенести действо в церковь, чтобы сделать его привлекательным. Но вот тут пока не удалось найти чудодейственного средства. Она ясно чувствовала, что нужно смягчить процедуру, чтобы верующий мог получить совет и настоящую поддержку. Короче, надо избавиться от жесткого протокола исповеди, заменить раскаяние и отпущение грехов на что-то вроде сеанса персональной терапии. – Это немыслимо, – возразил Жереми. – Процедура строго кодифицирована с шестнадцатого века. – Ну, знаешь, если вам удавалось обходиться без исповеди шестнадцать веков подряд, то не будет большой потерей, если ее упразднить. Он покачал головой: – Акт раскаяния, когда исповедуемый просит его простить, – это самое главное. – Пф!.. Самобичевание – пустое занятие. А вот доискаться, какие жизненные трудности заставили нас согрешить и повести себя неправильно, – занятие очень даже плодотворное. Понять свои ошибки – это огромный шанс разобраться в себе, чтобы развиваться дальше. А если мне достаточно признать вину, а тебе – отпустить мне грехи, то чему это меня научит? Наконец Алисе удалось убедить Жереми. Теперь надо было найти способ убедить прихожан прийти к исповеди. И не только прихожан, а и остальных жителей города. – Мама, тебе положить еще кленового сиропа? Алиса пристально смотрела на консервную банку. – Мам, ты чего? Ты почему не отвечаешь? А ей уже пришла в голову идея. 8 – В это невозможно поверить! Жермена тряхнула головой. Никогда еще она такого не видела. Она одернула свой горчичный жилет, чтобы он лучше сидел на длинной шотландской юбке. – Как это понимать? – отозвалась гнусавым голосом Корнелия. Она обернулась, и густо залитые лаком волосы поплыли следом, словно на голове у нее была каска. Очередь в исповедальню растянулась почти до дверей церкви. Корнелия сунула палец в холодную святую воду, осенила себя крестом и вытерла руку о юбку-брюки. – С каждым днем народу все больше. – Я же тебе говорила – надо спросить у отца Жереми. – Я спрашивала, он сам не знает, – принялась оправдываться Корнелия. – Что-то не верится. – Вот-вот, у него самого вид был удивленный… – Ты как-нибудь не так поняла. Надо мне самой задать ему вопрос. Корнелия глупо улыбнулась. При малейшем упреке она принималась заново обдумывать ситуацию, что очень забавляло Жермену. Люди спокойно дожидались своей очереди. И среди них было много новичков, которых раньше в церкви не видали. Жермена вздохнула: