– Ничего, Поф, ничего, – ответил доктор горячо. – Простите, что я немножко рассердился на вас. Я знаю, что вы теперь очень взволнованы. – Слушайте! – воскликнул Дач. На палубе поднялась беготня, и опять водворилась тишина. – Да простит мне Господь! – сказал Дач сам себе. Несмотря на страшную опасность, в которой они находились, он пробрался в переднюю каюту и шепнул: – Эстера, сюда! Со слабым криком радости протянула она руки мужу, потому что в этом голосе было что-то такое, заставившее забиться ее сердце. – Дач! Дач! – шепнула она, бросившись к нему на шею. – Эстера, моя дорогая, – шепнул он, – ты должна проклинать меня, а не обращаться таким образом. Я сходил с ума и только сейчас узнал правду. Прости мне, душа моя, прости. Скажи одно слово, потому что я должен идти. – Простить тебя? – шепнула она, целуя его страстно. – Муж мой, муж мой, скажи мне, что ты опять веришь мне. – Никогда больше не буду сомневаться в тебе, моя дорогая, – застонал он. – Теперь я ничего не могу тебе сказать. Пусти меня, скорее, я должен идти. – Нет, нет, – шепнула она, – погоди, еще одно слово. – Будьте готовы, все до одного, – сказал капитан громким суровым голосом. – Сомкнитесь около меня. Пусть каждый старается вырвать оружие у этих негодных трусов. Будьте тверды, право на нашей стороне. Поднялся шум, топот ног на палубе, потом опять из темноты раздался голос капитана: – Скорее! Сюда! Где Дач? Злодеи идут вниз. Шум наверху увеличился, как Дач вырвался из объятий жены и побежал присоединиться к защитникам, но слова капитана были преждевременны, потому что через несколько минут шум затих и потом послышался голос Распа: – Я везде обшарил и вот кое-какое оружие. Возьмите это, мистер Поф – это вам нож, а это для вас, мистер Паркли, а это для капитана. Кто-нибудь хочет взять топор? – Дайте мне, – ответил доктор, – а у вас самих что-нибудь есть? – Только другой топор, – сказал старик, – но он острый, как бритва. Оружие водолазов в каюте Распа было всеми забыто кроме него, и он теперь роздал топоры и ножи к радости всех присутствующих, потому что это как бы удвоило их силу; и вооруженные стали теперь около двери. На палубе опять поднялся шум, слышались проклятия, тяжелое падение, и находившиеся внизу сходили с ума от бешенства, что не могут броситься на помощь к тому, кто, очевидно, находился на их стороне, как вдруг в люк кто-то свалился прямо на пол возле них. Глава XXXII. Смертельная борьба Дач в одно мгновение бросился к упавшему, приложил нож к его горлу и зашипел: – Если пошевелишься, умрешь. Будьте готовы убить первого, кто явится к нам, – обратился он к своим друзьям. – Кто пошевелится, – сказал грубый голос, – я уж и так выбился из сил. Нечего бояться, никто не явится к вам таким путем. – Окум, – сказал Дач, снимая свое колено с груди старика. – Я сам не знаю, наверно, кто я, – сказал старик. – Во мне почти ничего живого не осталось; а вы еще и последнего дыхания меня лишили. – Добрый Окум, – воскликнул капитан, – как я рад, что вы спаслись. Вы ранены? – Сам не знаю, капитан, – сказал старик, вставая и отряхаясь. – Везде больно, а дыр еще в своей шкуре не чувствую. Вы здесь все? – Пока еще целы, – было ответом. – А дамы как? – Тоже. – Вот это хорошо! – пробормотал старик. – Но что сделалось с мистером Джонсом? Ответа не было. – Он к мятежникам ведь не пристанет? – спросил Сэм после некоторого молчания. – Нет, – сказал капитан. – Так это его, стало быть, швырнули за борт. – Где же другие матросы? – спросил капитан после молчания, вызванного ужасом от слов Сэма. – Должно быть, заперты где-нибудь, только мне показалось, что вся палуба запружена злодеями. Тишина на палубе казалась теперь зловещей. Но длинные скучные часы проходили без всякой новой тревоги, и все ожидали опасности, которая не являлась. – Я начинаю беспокоиться о своих птицах, – сказал Вильсон из одного угла каюты. – Как я их накормлю? Никто ничего не говорил минуты две, потом Сэм Окум воскликнул: – Вам птицы больше не понадобятся, сэр, вас самих запрут в клетку. А куда же девался старик Полло? – вдруг воскликнул он. – Теперь помню, они бросили его, когда пустились за мной; но все это вышло у меня из головы. Бедный старик! Я любил его честную черную физиономию, хотя ее нельзя было вымыть до бела. Если он убит, – сурово пробормотал он сквозь зубы, – кто-нибудь ответит мне за это. Часы тянулись, темнота как будто сделалась не так густа; можно было различить расстроенные лица, и, наконец, появилось солнце, и пленники смогли увидеть друг друга. Дач, видя, что все наверху тихо, подошел к маленькой каюте, где для большей безопасности поместили его жену и Бесси Стодвик; и когда отворил дверь, увидел, что Эстера спокойно спит, положив голову на колени своей приятельницы; Бесси держала одну ее руку и сама не спала всю ночь. Дач вошел, нежно поцеловал свою жену, что заставило ее слегка вздрогнуть и вздохнуть, но счастливая улыбка тотчас появилась на ее губах, и солнечный свет, ворвавшийся в маленькую каюту, осветил исхудалое, изнуренное лицо молодой жены, лицо, имевшее такое нежное и чистое выражение, что Дач застонал, вспоминая о прошлом, и потом ушел, чувствуя словно тяжесть была снята с его сердца. Стало быть, жена его любила, их отчуждение стоило ей потери здоровья, и он вперед постарается загладить все горести, которые заставил ее выстрадать. Однако тотчас мысли его вернулись к настоящему. Он застал своих друзей совещающимися, каким образом организовать оборону и постараться опять взять корабль в свои руки. Недостаток средств был очевиден, потому что вооружены были немногие, а остальные не имели ничего, кроме своих собственных рук. Капитан сделал подробный осмотр своей каюты, и опять удостоверился, что все оружие украдено; а к довершению всего нет даже ни одной вещи, которую можно было бы употребить для обороны, кроме небольшого количества пороха и патронов. По крайней мере таково было первое впечатление, но доктор вдруг вспомнил, что у него в каюте осталась его палка, побежал туда, вернулся и подал ее Окуму. – Оставьте у себя, – сказал старик презрительно. – Вам эта палка не поможет, у этих негодяев и головы и сердца так крепки, что их палкой не проломишь. О, вот в палке-то что! Ну, в таком случае я нож беру. Это замечание было сделано, когда он увидел, что Мельдон вытащил из палки длинный острый кинжал. К несчастию для защитников каюты, не из чего было соорудить баррикаду. Были койки, несколько стульев, но все-таки этого было очень мало. – Я не знаток в фортификации, – сказал Дач с горькой улыбкой, – но посмотрите. Он указал капитану на люк, и тот топнул ногой с досады. – У нас только два револьвера, капитан Стодвик, а неприятель может очень удобно стрелять в нас сверху, и никого не останется в живых. – Неужели вы хотите сдаться, Поф? – сурово спросил капитан. – Нет, пока буду в состоянии наносить удары, – было ответом. И это воодушевило всех присутствующих. Для раздумий оставалось мало времени, потому что, очевидно, наверху шли большие приготовления, слышались голоса, отдавались приказания. Мельдон сходил в ту каюту, где лежал Джон Стодвик, слабый и в лихорадочном состоянии. Около него сидели сестра и Эстера, которая как будто пробудилась к новой жизни, настоящие страдания казались ей ничтожными в сравнении с ужасами прошлого. Когда доктор подошел, молодой человек с нетерпением обернулся к нему. – Вы пришли, чтобы придать мне силы, и я мог сражаться с этими негодяями? – Очень бы желал, – спокойно ответил доктор. – Ба! Докторская болтовня, – с горечью сказал Джон Стодвик. – Вы знаете, что не можете мне помочь. Зачем вы надоедаете мне? – Не говорите так, – сказал Мельдон, – я старался помочь вам. – Да, да, знаю. Однако уйдите отсюда. Ваше присутствие надоедает мне, а от этой жары я и без того чувствую большую слабость.